Все посмотрели наверх. Половина купола бори была чистой, а в другой половине, с того самого места, где Режинальд прервал свою работу, свисали и колыхались с каждым проникавшим в хижину дуновением ветра серые полотнища паутины.
Наконец даже Режинальд утомился и замолчал. Жан-Марк уже заснул, прислонившись к стене и свесив голову набок. Рено тоже спал, обняв руками колени и положив на них голову. На виду остались только его волосы, такие же темные и пушистые, как у Жан-Марка, но кое-где уже тронутые сединой.
Режинальд слабо застонал и сильнее прижался к Лоранс. Он съехал по стене на пол, и его голова очутилась у нее на коленях. Он поворочался, как звереныш, ищущий теплый материнский бок, и затих. И руки Лоранс сами обняли худенькие плечи мальчика. При свете фонаря она вгляделась в его лицо и впервые заметила, что у него густые, темные, красиво изогнутые брови и нежные щеки. И нос не показался ей таким уж острым. Чумазая ручонка с беспомощно разжатыми пальцами свисала до земли.
И Лоранс подумала первый раз в жизни: «Когда-нибудь у меня будет малыш, мой малыш, и я буду вот так же держать его, чтобы ему было удобно».
Снаружи резко подуло. Она укрыла Режинальда полой своего плаща.
* * *
Рено поднял голову и улыбнулся Лоранс.
— Кроме нас с тобой, все спят? Слышишь, все еще не кончилось.
Молнии теперь сверкали реже, дождь шумел ровно, а не обрушивался потоками на каменные плиты перед входом, только гром все ворчал и громыхал вокруг Воклюзского плато.
— Я думаю, когда рассветет, мы уже сможем пройти по руслу Изу. Наши там внизу, верно, извелись от беспокойства.
— Идти по карнизу, конечно, нечего и думать, — сказала Лоранс тоном бывалого человека.
Рено дотянулся до Режинальда и пощупал его ноги.
— Согрелся. По карнизу, говоришь? Конечно, нечего и думать. После ливня скала стала мокрой и скользкой, и потом не с ними же…
Горячая волна радости залила Лоранс. Ведь только что отец признал: Абеллоны могут то, на что Трюшассье не способны. И еще добавил:
— А вы были просто бесподобны. Прошли, не дрогнув.
— О! — сказала Лоранс. — Не знаю, как Жан-Марку а мне было ужасно страшно.
— Мне тоже.
Оказывается, Жан-Марк тоже проснулся и все слышал.
— Вы молодцы, — сказал отец. — Я бы не с каждым решился на такой риск. Но… но я не мог второй раз пойти длинным путем.
— Второй раз? — переспросила Лоранс.
— Приди мы часом позже — и, кто знает, может быть, Эммелина вместе с Режинальдом, которого она тянула за собой, ничего не соображал от страха, угодила бы в пропасть.
И как будто только теперь услышав вопрос Лоранс, Рено ответил:
— Да… второй раз… Вы, верно, знаете, что в 1944 году здесь, на плато, скрывались партизаны. Вам рассказывали об этом. И еще о том, что связными были мы с Антуаном, потому что отец не мог уходить из гостиницы, не привлекая внимания. А нас никто не подозревал, и мы всегда были начеку, чуть что — груз в кусты, а сами делаем вид, будто играем в мушкетеров или стреляем из рогатки по воронам. Но, может, вам неинтересно все это слушать? То, что я собираюсь сейчас рассказать, я еще никому никогда не рассказывал.
— Рассказывай, рассказывай! — закричали Жан-Марк и Лоранс, так что по бори прокатилось звонкое эхо. И Рено продолжал:
— После высадки союзников в Нормандии немцы стали перебрасывать оккупационные войска из южной зоны на север, для подкрепления отступавшей там армии. Партизанским группам был передан из штаба приказ соединиться с армией Сопротивления, которая должна была задержать этот немецкий резерв. И вот мы с Антуаном тем же вечером — откладывать до ночи было нельзя — отправились сообщить приказ семерке из Бори-Верт, да, их было семь человек. Нас нагрузили, как ослов, продовольствием и боеприпасами, тайно переданными для них отцу.
Лоранс видела, как блестят глаза Жан-Марка. А Трюшки спали и не слышали того, о чем отец еще никогда никому не рассказывал. Здесь, где они сейчас сидят, на тех же камнях, под тем же древним куполом, жили семеро борцов за свободу.
— Дело срочное, И надо было идти по короткому пути, через карниз. Я проходил там часто, а Антуан — только однажды, и у него тогда закружилась голова и его вырвало — с тобой, Лоранс, чуть не случилось то же самое, — в общем, он вспоминал об этом переходе с ужасом. Ну, я прошел, оборачиваюсь — Антуана нет. Зову его тихонько. Молчание. Черт возьми! Я не на шутку испугался. Вдруг он упал? Иду назад. И вот вижу, сидит Антуан на земле, бледный, как полотно, с убитым видом, и твердит: «Не могу, не могу!» Я его уговаривал, упрашивал, понукал. Но он не может, в все тут. Делать нечего, пришлось идти длинным путем, вдоль Изу.
— А ты не мог пойти один? — спросил Жан-Марк.
— Одному мне было не дотащить всего, что мы несли, надо было обязательно вдвоем. Всю дорогу я ругал Антуана, но что толку. Наконец мы пришли, передали оружие и продукты, сообщили приказ и видели, как в сумерках вся семерка осторожно двинулась вниз по противоположному, восточному склону плато. Мы вернулись домой. Антуан все время молчал. А потом…
Рено остановился, пригладил волосы.
— Потом было много разных событий. Умерла мама, ваша бабушка. Она еще успела порадоваться высадке наших войск, освобождению Парижа. Ну, а о партизанах мы узнали много позже. Они наткнулись на немцев, и из семерых уцелели только двое… Конечно, нельзя утверждать, что если бы они вышли на час раньше, то ничего бы не произошло. Но Антуан решил, что это случилось по его вине.
— То есть из-за того, — прошептала Лоранс, — что он не захотел пройти…
— Не смог пройти! — горячо возразил Жан-Марк, и по его тону Лоранс поняла, что ему и самому было очень страшно на карнизе.
— …не смог пройти по карнизу и вы передали приказ на час позже?
Отец кивнул.
— Да, и это сознание своей вины, да еще смерть мамы — а он был ее любимцем — его сломили. Если бы не Эстер, не знаю, как бы он выкарабкался. Эстер помогла нам всем троим: Лидии, Антуану и мне. Но Антуана так и преследуют неудачи, может быть, оттого, что он потерял веру в себя. Ему не занимать ни ума, ни способностей, но, за что бы он ни взялся, ничего ему не удается. Женился неудачно, жена оказалась настоящей ведьмой; разбил прекрасный виноградник — и как раз в тот год на фрукты не было никакого спроса. Открыл гостиницу — и, пожалуйста, его сбивает машина. Да в довершение всех бед Лидия присылает к нему «бабулю» Трюшассье!
Тут Рено рассмеялся, но потом продолжал серьезным тоном:
— Я вам все это рассказал, чтобы объяснить: Антуан — не мнимый больной, надо понять его и помочь ему. И кроме того, мне самому надо было выговориться. В свое время я много упрекал его и ничего не сделал, чтобы избавить его от этого чувства вины…
* * *
Наверное, все они снова уснули. А когда Лоранс проснулась, она не могла двинуться, так у нее затекли ноги. Отец приподнял лежащего у нее на коленях Режинальда — только тогда она смогла размять свои «самые длинные в классе» ноги. Рено растер ей коленки.
— Спасибо, папа. Все уже в порядке.
Они вышли из хижины друг за другом. Стояло свежее после грозы утро. В разрыве между облаками проглянуло солнце и превратило все дождинки в сверкающие бриллианты. Кап-кап — стекали капли со сплошного лиственного ковра над хижиной, не зря же ее назвали Бори-Верт «зеленая хижина». С запада, со стороны скалы с карнизом и Изу, ее скрывали вечнозеленые дубы, выросшие на руинах другой хижины, поменьше, примыкавшей к Бори-Верт. Плющ и дикий виноград маскировали купол. На востоке, куда хижина была обращена входом, ложбина кончалась и начинался крутой склон, поросший густыми дебрями из невысоких скрюченных деревьев. А дальше раскинулось Воклюзское плато с его лесами, пропастями, тысячеметровыми вершинами — огромный безлюдный край, простирающийся до самых берегов реки Дюранс.
Все замерзли — плащи ведь не греют — и с удовольствием выпили бы горячего чаю, но в термосе было пусто. Остались сардины и колбаса из припасов Эммелины и Режинальда, но на них не нашлось охотников.
Спуск вдоль русла Изу, по которому несся поток мутной воды, был долгим, но обошелся без приключений. Наконец они увидели садовую ограду позади гостиницы.
— Ого! — изумленно воскликнул Жан-Марк.
Роскошный глиняный вазон, украшавший угол стены, валялся разбитый вдребезги на мокрой земле. Все цветы были растерзаны, и даже у несокрушимого кипариса обломалось несколько ветвей.
Из дома донеслись взволнованные голоса. Их заметили. Поднялась кутерьма. Ну и ночку провели оставшиеся в гостинице! Никто не спал, сидели при свечке. Электричество по всей округе отключилось, потому что буря повалила столбы. Сидели и перебирали все одни и те же страхи и надежды.
— Ангелочки мои! — повторяла тетя Лидия, наливая в стаканы горячее молоко.
