«Мы всегда чувствовали, что он нас очень любит. Знали, что, если будет нужно, он для нас не пожалеет жизни». Дыхание Тилли неровное, и микрофон это выдает. «Мы будем очень скучать по нему». Сестра склоняет голову и бредет вниз по ступенькам, обратно на скамейку. Едва усевшись, она пускается в слезы. Когда приходит время вставать, чтобы спеть последний гимн, я обнимаю Тилли за плечи и стараюсь удержать ее. «Господь — Пастырь мой», — пою я, не веря ни единому слову.
* * *
— Тебе повезло, — сказал мне однажды Кэл, — что у тебя такой отец.
— Какой? Которого вечно нет рядом?
— Это неправда.
— Говорит мне его приятель-хирург.
— Он мне нравится.
— Мне тоже.
— Он не…
— Что?
Кэл пожал плечами, прикрыв глаза, как всегда, когда речь заходила о его родителях.
Воображаю, как Кэл сидит позади меня, слева. Если бы его отец… никто бы даже не подумал сказать мне об этом. Раньше я часто фантазировала о его семье. Когда он ужинал с родителями, я сидела одна в квартире, пила вино и представляла себе их дом, весь, от синего ковра в прихожей до мраморно-серой плитки в ванной. Мысленно разыгрывала их разговоры: «Ты еще не встретил хорошую девушку, Калиф?» — «Нет еще, мама». — «Пора бы уже. Вот у Абадов дочь недавно закончила Кембридж. Хочешь, покажу тебе ее фото».
* * *
Все снова закончилось. Идем с Тилли по проходу. Чувствую, как люди бросают на нас взгляды вскользь. Кто-то играет на органе, впрочем, не слишком умело: фальшивит на сложных пассажах. Отца это бы не впечатлило. Ни это, ни цветы, водруженные на скамейку в глубине церкви. Ничего из происходящего.
Си выстраивает нас рядком у выхода. Я позволяю гостям брать меня за руку и говорить приличествующие случаю слова. Понятия не имею, кто все эти люди.
Я жду Кэла. Когда он появляется, в голову ударяет адреналин, сердце припускает; я уже готова сбежать. Может, он пройдет мимо? Нет, не прошел. Берет меня за руку — и дыхание перехватывает.
— Алиса, мне очень жаль…
Громко сглатываю. Не могу вымолвить ни слова.
— Он был замечательным человеком.
Отец свыкся с Кэлом куда быстрее, чем Си. Он беседовал с ним о здравоохранении, о крикете, а на Рождество получал от него в подарок бутылку солодового виски.
— Как ты? — спрашивает Кэл.
Я удивленно вскидываю брови.
— Прости. Я… я слышал, ты была в отъезде.
Вспоминаю о Монголии: цвет, в который солнце окрашивает землю, опускаясь за горизонт; пара юрт, небольшой табун лошадей — и пустота, на мили и мили вокруг.
— Ладно, не буду тебя задерживать. — Кэл бросает взгляд на редеющую толпу.
— Приходи на поминки, — выпаливаю я слишком быстро. — К нам домой.
Смотрю на свои черные лаковые туфли и думаю, помнит ли он их тоже.
Кэл задумывается, но лишь на секунду.
— Спасибо. Было бы здорово поднять бокал в память о нем.
Я кусаю ногти.
— Рад был повидаться с тобой, Алиса.
Держу себя в руках, пока Кэл не доходит до дороги, и лишь потом отворачиваюсь к стене. Откуда-то из глубины груди рвутся рыдания, сгибая меня пополам. Чувствую, как кто-то гладит меня по спине. Не он. Люди все выходят и выходят из церкви. Но мне все равно.
— Алиса, идем.
Си наклоняется ко мне. Я оборачиваюсь к ней и замечаю незнакомца, стоящего у дверей храма. Он будто сомневается в чем-то. Ему явно надо принять душ и побриться. Покорно иду вслед за Си. Решено: вернусь и сразу лягу в кровать. Спрячусь под одеялом. Забаррикадирую дверь.
Но в доме полно людей, и меня выносит потоком в гостиную. Перед книжными стеллажами появились два раскладных стола, накрытых белыми скатертями. Понятия не имею, откуда они здесь взялись. На одном из них выстроились ряды бокалов; некоторые уже наполнены красным и белым вином. Чуть левее низенькие пузатые бокалы сгрудились вокруг остатков папиной коллекции виски. Второй стол ломится от еды так, что даже немного неловко.
Кэл стоит возле камина, держит в руке бокал, до середины наполненный янтарным виски, и разговаривает с каким-то стариком. На вид тому лет восемьдесят: кожа иссохлась и сморщилась, как скорлупа грецкого ореха, жидкие прядки седых волос осели на рябой лысине. Я понимаю, что теперь никогда не узнаю, как мой отец выглядел бы в восемьдесят лет.
— Может, бутербродик, Алиса?
Стив цепко держит в руках тарелку с сэндвичами и парой кусков торта, примостившихся с краю. Пиджак он уже снял; голубая рубашка под мышками потемнела от пота.
— Нет, спасибо.
— Давай, тебе сейчас полезно. Скорбь утомляет, так что надо подкрепиться.
— Как ты думаешь, почему он решил сделать эту комнату красной?
Стив озирается по сторонам, хмурится:
— Тут довольно просторно.
— Тебе не кажется, что тут темновато?
— Ну, может, стоит подстричь лавровое дерево… — Он кивает в сторону окна, откусывая от сэндвича с креветками. Капля майонеза падает на запястье, и он слизывает ее. — Хочешь вина?
— Красного, пожалуйста.
Стив улыбается, убегает и быстро возвращается с бокалом, полным до краев. Беру его, и наши пальцы соприкасаются.
— Спасибо. Мне, наверно, пора уже к гостям…
Я собираюсь улизнуть, но тут к нам присоединяется Си.
— Представляешь, этот подлец даже не соизволил явиться! — Сестра возмущенно потрясает стеблем сельдерея. — И чего она никак не избавится от него, не пойму.
Си никогда не жаловала Тоби. Мужчину Тилли. Который не считается официальным, потому что женат на другой. Он славный малый и довольно привлекательный — такой классический типаж, который меня никогда особо не интересовал. Но факт остается фактом: он женат, а значит, безусловно, подлец. Я даже не заметила, что он не пришел.
— Якобы, — продолжает Си, — он обещал прийти, но что-то вдруг случилось. Господи, да что могло случиться? Она вечно за него извиняется. И делает вид, что ей это не в тягость, но я-то вижу по ее глазам, что это не так.
А еще по рукам. Тилли всегда выдавали ее руки. Представляю, как она сжимает маленькие кулачки, стараясь справиться с очередным разочарованием.
Однажды я задала ей вопрос в лоб.
— Ничего не попишешь, — ответила она тогда. — Я сделала свой выбор, и это он.
— Но почему он не уйдет от жены? — спросила я.
Тилли грустно покачала головой:
— Это жизнь, а не голливудский фильм, Алиса.
В итоге я решила, что ей так больше нравится. Сейчас она — любимое блюдо, вишенка на торте, самая вкусная конфета из коробки. Ее похищают на выходные, ей делают тайные подарки. Есть в этом всем некий флер запретности — вот он-то ее и заводит. Правда, от Тилли я такого не ожидала, но могу ее понять. Си все это кажется безумием, но в ее представлении романтический вечер — это заказать доставку китайской еды, купить пачку мятных шоколадок и сидеть смотреть комедию, пока дети спят наверху.
— Вам, девочки, теперь большое дело предстоит, — вдруг произносит Стив.
Си бросает на него взгляд.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю.
— Дом-то большой.
— Уже прикидываешь?
Стив хмурится.
— Алиса, он просто хочет сказать, что нас ждет много хлопот, — поясняет Си.
Она уже взялась за дело. Вчера я застала сестру в папином кабинете в окружении стопок бумаг, картонных папок, черных пластиковых мешков. Ее лицо покраснело, плечи ссутулились, кончик языка высунулся. Когда я открыла дверь, Си вскинула голову, быстро взглянула на синюю папку возле ног, задвинула ее под стул и прикрыла ногой. Пальцы при этом нервно теребили края стопки бумаг на коленях. Представляю, как они со Стивом обсуждали это за завтраком. Что мы оставим. Что выбросим. Сколько выручим.
— Пойду, пожалуй, пообщаюсь с гостями, — говорю я, натянуто улыбаясь.
Поднимаю глаза и вижу в окне того мужчину из церкви — небритого, с грязными волосами. Кто-то может его впустить. Я начинаю пробиваться к двери, но это все равно что плыть в бассейне с клеем. Опускаю голову, стараюсь не встречаться ни с кем взглядом.
Но едва я добралась до прихожей, как меня все-таки поймали.
— Ты, наверно, Алиса? — Женщина очень маленького роста, даже по сравнению со мной. Глаза ярко-голубые, волосы выкрашены в вызывающий цвет. — Господи, да ты вылитая мать. — Она оглядывает меня с ног до головы. — Последний раз я видела тебя совсем крошкой, а заранее никогда не угадаешь, сохранится ли сходство. Меня зовут Марина. Рада увидеться с тобой снова. — Рукопожатие твердое, а в голосе слышатся мелодичные шотландские нотки.
Мне она сразу понравилась, но разговаривать с ней я не хочу.
— Тебе наверняка хочется, чтобы мы уже убрались восвояси, — сочувственно кивает она. — Справедливо. Но я рада, что мы свиделись. Мне тут сказали, что отец всегда отзывался о тебе с гордостью. — Она улыбается, по-моему, слегка фальшиво. — Это греет душу, правда?