нем. Я испытывал странное чувство успокоения, граничащее со страхом все еще маленького человека — может быть мне уже не хотелось, чтобы моего брата нашли. Может быть. Я повернулся к Лине.
— У тебя были мужчины… кроме мужа?
— Я любила одного человека, — помедлив, ответила она.
— Это был мой брат?
— Да.
— Но почему?!
— Не знаю, я люблю его.
— Скажи… а у вас было что-нибудь тогда, у нас дома, в последнюю ночь?
— Да. Он… стал мужчиной, как ты. А я женщиной… Боже, как пошло так говорить — стала женщиной! Я не знаю, как еще сказать на этом животном языке…
— Лина.
— Я слушаю тебя, мой мальчик…
— А ты сказала вчера, что я стал похож на него. Значит он где-то здесь, рядом.
— Да. Я знаю, где он живет, я знаю его телефон.
Я молчал.
— Почему ты не спрашиваешь? — тихо спросила она.
— Как его найти? Слушай, — вдруг крикнул я, привстав с кровати, — а я? А со мной? Я-то что? Ты со мной так же как с ним, потому что я похож на него, напоминаю его, это так? Говори!
Я нависал над ней, распластав ее руки на смятой постели, сжимая их так, что побелели костяшки пальцев — как тогда. Сжав зубы, она вертела головой и морщилась от боли — тоже как тогда. Сейчас она должна сказать: «Пусти».
— В тебе его кровь. Ты… такой же, как он, — быстро, сдавленно говорила она, и я увидел, что она плачет.
Я слез с кровати, надел брюки и сел в кресло. Потом я достал сигарету и закурил. Ее тело дрожало, она продолжала плакать. Я подошел к ней и погладил ее волосы.
— Прости, — сказал я, — прости.
— Да за что? — улыбнулась Лина. Растрепанная, с мокрым лицом, она смотрела на меня, и я вдруг увидел, что сейчас ей гораздо больше лет, чем вчера.
— Ты пойми, я люблю вас обоих, обоих, понимаешь? Вы же братья, я не хочу, чтобы вы были чужие, не хочу. А вы чужие, Валера. Нет, вы почти уже чужие. Еще немного — и все. А ведь он твой брат, самый первый и последний. У меня никогда не было ни брата, ни сестры.
— Где Вадим? — спросил я.
— Подожди, я скажу тебе… Он просил меня не говорить никому, где он. Но тебе я скажу. Но, Валерик, он очень изменился, он не такой, как прежде… это какой-то зрячий Гомер.
— Как ты сказала?
Когда я уходил, она протянула мне несколько купюр:
— Возьми. И не отказывайся. Я знаю, что такое, когда нет денег.
— Почему мне все об этом говорят! — злобно крикнул я, оттолкнул ее руку и в коридоре обернулся:
— У меня они будут, черт возьми, много!
Когда я позвонил брату, Вадим коротко, не удивившись, сказал: «Завтра в пять на Маяковской, стой на улице под колоннами».
Светило солнце. Я курил, прогуливаясь возле колонн, затем зашел за угол здания и бросил окурок на тротуар. Услышав автомобильный гудок, я поднял голову и увидел Вадима — он сидел за рулем белого, ослепительно сверкающего на солнце автомобиля, в солнцезащитных очках и, улыбаясь, смотрел на меня.
— Привет, Гип, — сказал он, открыв дверь, — садись скорее, тут нельзя долго стоять.
Он снял очки и положил их на приборную панель.
— Здравствуй, Вадим, — сидя рядом, я смотрел на него и улыбался. Мы оба улыбались, он все так же — левым уголком рта. Я не знал, что говорить.
— Не напрягайся, — произнес брат, — сейчас заедем куда-нибудь, поедим, я умираю от голода, а ты?
— Наверное, — ответил я, барабаня пальцами по приборной панели.
— Не напрягайся, — повторил Вадим, легко дотронулся до рукоятки коробки передач, и машина тронулась с места.
— Автоматическая? — я кивнул на коробку передач.
— Да, — Вадим, не глядя на меня, вел машину одной рукой.
— А какая модель?
— Форд Таурус.
— … много стоит?
— Двадцать тысяч, — небрежно ответил брат.
— Ты неплохо зарабатываешь.
— Как когда, Влерик. Иногда — очень много, иногда — нет.
— А кем ты работаешь?
Вадим посмотрел на меня:
— Ты так говоришь со мной, Влерик, словно я какой-то мафиози, а? А? — и засмеялся — так же, как и раньше, сразу напомнив о разнице в шесть лет. — Я занимаюсь компьютерной графикой, за это сейчас хорошо платят. А ты — как?
В кафе брат заказал сок, кофе с молоком и две пиццы с грибами. Я нехотя рассказал, что учусь, рисую на Арбате.
— Телефон мой, — небрежно говорил Вадим, — конечно Лина дала?
— Да…
— Ты был у нее, — полувопросительно сказал брат и, словно рассуждая сам с собой, продолжил: — Скажем, на прошлой неделе. Ну и как она, ничего?
— О чем ты, Вадик?
— О чем? Да все о том же, — Вадим, откинувшись на стуле, улыбнулся.
— Куришь, — спросил он, кивая на пепельницу, — кури. Я бросил. Дурная привычка, слишком сентиментальная для последних лет. Так вот, Влерик…
— Не называй меня Влерик, — стараясь говорить небрежно, попросил я.
— Ну да, конечно, Валера. Валерий. Прекрасное имя… да я тебе уже говорил, сейчас ты молодец, уже почти догнал его. Хотя, конечно, все еще впереди. Да, так о чем я?
— Не знаю, — быстро сказал я, поджигая сигарету.
— Вот, вспомнил. Я о сестричке, братик. Как Лина в постели, хороша?
Я вздрогнул и посмотрел на него. Я чувствовал, что улыбаюсь и ничего не мог с собой поделать.
— Значит — хороша, — скривив губу, протяжно сказал брат. — Она ведь спала с тобой, не так ли? Она роскошная женщина, даром что сестра, Вле… прости, Валера. Да ты не переживай так, Байрон со своей сестрой тоже грешил. Не переживай. У нас, у великих, все можно.
— Ты — великий? — тихо и зло спросил я.
— Нет, — брат усмехнулся. — Конечно, нет. Но был бы им обязательно в веке этак в девятнадцатом. Ну может быть еще в начале двадцатого. А сейчас это ни к чему, все по-другому. Я великий сам по себе, в одиночку, понимаешь?
— Нет.
— Ладно, потом. Сегодня я на работе. Мы как-нибудь заедем ко мне домой и поболтаем. Да, сестра тебе деньги давала?
Я кивнул головой.
— И ты взял?
Глядя на эти пальцы, ловко орудующие ножом и вилкой, я опять кивнул.
— Это зря, Валерик. Помнишь Урию и Гипию? — ты ведь сам их создал, сам. А теперь ты должен построить другой мир — тоже сам. Поверь мне, это увлекательно. А Лина, она просто добрая девочка. У нее полно чужих денег, и она любит ими угощать. Так что не бери у нее — ты же мужчина. И у
