Егору показалось, что на щеках выступил румянец, их приятно разогрела прихлынувшая от волнения кровь, и полыхнули кумачом уши. Вот это настоящая власть: видит, ценит нужные дела, замечает, благодарит. Чертовски приятно, так приятно, что хочется кинуться и еще быстрей, с удвоенной, с утроенной силой закончить начатое дело.
– Служу трудовому народу! Спасибо, товарищ Нагорный.
– Рад за вас, товарищ Правдин, очень рад, награждение произведем на заседании в торжественной обстановке. А сейчас, – продолжал Виктор Тимофеевич, – есть небольшой вопрос, требующий разрешения. Я бы не стал его поднимать: из-за своей мелочности не стоит он наших усилий и внимания, но слишком далеко шагнула эта кляуза, минуя меня. И оттуда, – возведя глаза вверх, как бы указывая, насколько высоко находилось то, о чем шла речь, Егор даже непроизвольно посмотрел на потолок, – так вот, оттуда пришла резолюция, которая требует разобраться и ответить по следующим обстоятельствам…
Нагорный вызвал адъютанта и о чем-то распорядился. Предложив Егору сесть, он подал ему резолюцию, которая приказывала разобраться с инцидентом, произошедшим в селе «Стамесовка», по-старому, переименованном в настоящее время в «Красное зубило», и доложить в главный надел. Прочитав резолюцию, Правдин недоумевал, какое отношение это имеет к нему. Все его мысли и дела были направлены на достижение одной единственной цели, а цель эта была велика и благородна.
Адъютант вошел в кабинет и пропустил за собой человека. Вошедший оказался мужичком примерно одних годов с главным комиссаром. Одет он был в бедную деревенскую одежду, залатанную не по одному разу, но все же она была чистой и даже опрятной. Чего не скажешь о лохматой, давно нестриженой голове: длинные пряди волос нависали на глаза, сильно мешая смотреть. Выглядывая из-за волос, словно из засады, испуганные глаза бегали от Правдина до Нагорного и наоборот. Мужик явно не мог определить кто из военных главный. Поди, разбери их, кто больший начальник: тот, у кого пузо, или тот, у кого морда страшная как у сатаны. «Господи помилуй, " – перекрестился он мысленно. Решив, что главный все-таки тот, который с пузом, глаза его перестали бегать и остановились на Нагорном. Боясь заговорить первым, он ожидал разрешения, нервно теребя картуз в руках и переминаясь с ноги на ногу. С того момента, как он вошел в кабинет, мужик как будто стал меньше ростом, съежился, подогнув ноги в коленях, того и смотри, рухнет на четвереньки. Да, здесь любой смельчак в штаны навалит, когда на тебя волком смотрят такие морды, а угрожающий шрам Егора и вовсе действовал угнетающе. Проситель шмыгнул носом и негромко вздохнул, готовясь к худшему.
– Я – главный комиссар надела, Нагорный, – начал разговор хозяин кабинета, – это командир спецотряда, товарищ Правдин, – указывая рукой, произнес Нагорный, – Кто ты, и в чем твой вопрос?
Мужик еще сильней согнул ноги в коленях, всем своим видом показывая, что жалеет, теперь уже жалеет о своем визите и вообще, о том, что у него есть вопрос к власти.
– Я это…, – начал, было, мужик неуверенно, тихим голосом. – Я и мы все, кто, когда, ну это, как это, ну, как будто бы того… Вроде как, ну, пострадавшие, которые, – выдавил наконец он из себя. – Я, то есть мы, просили бы власть того, это, нам помочь, возместить как бы наше горе вон какое.
– Ты что-нибудь понял? – Спросил Нагорный Правдина. Егор покачал головой. – Вот и я не понял. Ты бы нам сказал, кто ты, откуда, и по возможности более понятно, в чем проблема? – Обратился он к просителю.
– Прошу прощения, мы, то есть я, Шмаковский Михаил, из деревни «Стамесовка», то есть нынче «Красное зубило». А проблема, как вы изволили сказать, в том, что мы – погорельцы, все двадцать четыре двора, вот. Почитай со всей живностью… Дал Бог, люди не погорели.
– Ну гражданскими вопросами мы не занимаемся, тебе нужно было к товарищу Сальскому, в комиссию по сельскому хозяйству.
– Были, были мы у товарища Сальского, только в тот раз не я был, а Клавдий Кривой к нему кланялся. А товарищ Сальский обругал Клавдия и сказал, что зубы выбьет, если еще раз его побеспокоят. Раз, говорит, у вас с военными конфуз вышел, вы к ним и идите разбираться, а мне не до вас, своих хлопот полно.
– Ну, а мы причем тут, военные? – Спросил Нагорный.
– Так деревня и погорела после налета, ой, извините, спецоперации по раскулачиванию товарища Правдина и его …, – задумался он на секунду, подбирая правильное слово, – отряда… Мы-то дома кулацкие пожженные затушили, казалось, ни в чем опасности более нету, но к вечеру ветер разошелся, да такой сильный, что на ногах ели устоишь, видать он и раздул головешку тлеющую. Вот так случился пожар, мы-то никого не обвиняем, мы тока помощи просим.
С каждым словом лицо Егора мрачнело, он понимал, что во всем произошедшем винят его, и это глупое, нелепое обвинение еще больше злило. Еще не хватало, чтобы какие-то сгоревшие дома и этот неотесанный убогий деревенский мужик стал причиной его порицания или какого-нибудь взыскания. Егор совсем посерел от злобы, и казалось, что вот- вот грянет гром, поскольку шрам-молния уже рассекло тучу лица.
– Вы что там с ума все посходили, вы власть обвинять вздумали? – Закричал Егор, совсем забыв, что находится в кабинете старшего по званию и по должности. На крик вошел адъютант и встал у дверей, молча наблюдая за грозой. Шмаковсий, уже давно ничего хорошего не ожидавший от своего визита, теперь совсем сник, пожалев о том, что осмелился просить, укорять или обвинять в чем-либо власть.
– Вы потворствовали кулацкому отродью, – продолжал кричать Егор, указывая на Шмаковского. – Вы преступно молчали и бездействовали, когда кулаки прятали хлеб, отъедая свои морды, создавая голод в стране. В ваших пустых головах не появилась мысль о том, что, разобравшись со своими врагами, вы бы предотвратили необходимость в нашей спецоперации. Но вы тряслись от страха перед богатеями. А после того, как мы навели порядок, вы расхрабрились, мол, погорели, пострадали, спасите, помогите. Погорели вы и пострадали по собственной вине, или хочешь сказать, что тот, кто потворствует врагу, не враг?
Каждая фраза, каждое слово молотом вгоняло мужика в пол, словно желая забить его полностью, целиком, оставив на поверхности лишь лохматую нечесаную голову.
– Прошу прощения, – выдавил из себя Шмаковский, в голосе которого слышались жалобные нотки. – Прошу прощеньица, сами мы виноваты, вы правильно подметили, сами…
Видя покорность, с которой мужик принял обвинения в свой адрес, Егор сбавил давление, переводя дух.
– Я думаю, вопрос нужно решить следующим образом, – заговорил Нагорный, молча наблюдающий за происходящим. – Как правильно заметил товарищ Правдин, вина лежит на вас самих. А раз так, то ваши проблемы должны решать ни мы, военные, ни другие государственные власти, а вы сами. Сами напортачили, сами и разбирайтесь, кто не дотушил, кто не доглядел. Думаю, найдете виновных, – уточнил старший командир.
– Согласен, согласен. Найдем всенепременно, найдем, – закивал головой Шмаковский, он готов был согласиться со всем на свете, лишь бы скорей закончилась эта страшная казнь.
– Ваше согласие, это еще не все, – продолжал Нагорный, – вы должны написать письмо в главный надел, куда вы свою кляузу направили, с разъяснением, что ни к военным, ни к гражданским властям у вас претензий нет. Мол, сами, по своей оплошности погорели. И непременно укажите виновника или группу лиц, причастных к пожару. Письмо мне передадите, в главный надел я его сам переправлю, три дня вам даю сроку. Хватит времени разобраться?
– Хватит, – закивал обрадованный проситель, предчувствуя скорое окончание экзекуции. – Еще и останется, – уточнил он.
– Еще есть просьбы, проблемы, которые необходимо решить?
– Какие там у нас могут быть еще проблемы? Теперь все у нас хорошо…, тепериче все нам понятно… Письмо справим, виновных отыщем, все в точности, как вы велели!
Адъютант проводил Шмаковского за дверь, выйдя вместе с ним.
– Товарищ Нагорный, – обратился Егор, – я не могу понять, что творится на белом свете? Какой у нас близорукий народ, какое неблагодарное темное наследие нам досталось. Дальше собственного носа ничего не видят и даже не стараются осознать масштаба происходящего. Разве они не понимают, какие великие у нас замыслы, какое грандиозное государство мы строим! Как можно ставить на этом великом пути свой бедный скарб и соломенную крышу? Мы, невзирая на трудности и опасность, не щадя своих сил и жизней, боремся за их счастье. И такая благодарность?
Весь вид Правдина говорил о том, что он абсолютно искренен, без всяких задних мыслей.
– А ты что думаешь, Егор? – Положив руку по-отцовски на плечо Правдина, произнес Нагорный. – Осознание счастья им само в голову придет? Нет! Я уверен, что сей факт счастливой жизни, им нужно вбить в самую глубину мозгов, чтобы они это почувствовали всеми своими потрохами. И сделать это нужно раз и навсегда. Вот такое у нас с тобой историческое предназначение!!!
