навсегда.
И ему сказали: «Истина в вине!»
Пригубил вины. Она горчит, беда…
Всё, что осталось
Вьется огонь
запоздалой свечи,
где-то тоскливо
толкуют грачи —
черные птицы.
Это любовь
покидает наш дом,
и опрокинуто
сердце вверх дном.
Спится – не спится:
только мелькают
в разрыве времен
горькие годы.
Что это: жалость?
Безумие?
Сбой?
То, что звалось
почему-то судьбой?
Всё, что осталось,
уносят с собой
черные воды…
К собственной старой фотографии, сделанной сорок лет назад
На фотографии – юный романтик,
В чем-то наивный до мозга костей.
Прошлого давнего ароматы,
Словно предвестье безвестных вестей:
Пламя сжигает желаньем глубины —
Лава готова ускорить свой бег.
Юный романтик с лицом Коломбины,
С первым пушком на припухшей губе.
Знать бы, какая совьется дорога,
В резвую, резкую, редкую нить.
Юный романтик, земной недотрога,
Бога сумевший в себе сохранить…
В плацкартном вагоне
В плацкартном вагоне,
где люди – в избытке
и воздух наполнен
не запахом мяты, —
в плацкартном вагоне
подушки примяты,
и простыни свесились,
словно знамена;
в плацкартном вагоне,
где режутся в карты,
где чай подают,
сожалея о чае;
в плацкартном вагоне
мы вдруг замечаем,
что люди как люди:
не лучше, не хуже.
Мы едем, мы едем
в плацкартном вагоне,
проносятся мимо
плацкартные кони,
плацкартные реки
сбегают лениво,
волнуются в поле
плацкартные нивы.
Бормочут колеса:
«Плацкарта,
плацкарта…»
Такая, вот,
нынче
нам
выпала
карта.
Что за прихоть…
Что за прихоть дурная,
Что за выходки вдруг невпопад,
Будто юность смурная
Ударила в сердце?
Будто вновь созидается ад?
Это небо над нами
Так давит своей чистотой,
Что безумно желанье
Скорей от него отмахнуться,
И отречься от пыльных забот,
И забыть о мирской суете,
И покинуть семейный очаг,
Очутившись неведомо где;
Очутившись неведомо как —
Там, где прихоть дурная
И странные выходки вдруг
Обернутся, быть может,
Последней, прощальной любовью;
И она запалит мое сердце,
И взорвется в груди,
Разлетевшись по жилам
Пустыми осколками боли…
«…И снова, и снова я вдруг исчезал…»
И грянул на весь оглушительный зал…
Н. Заболоцкий
…И снова, и снова я вдруг исчезал,
Затем возникал в ипостаси иной.
Я помню: там был оглушительный зал,
Но я позабыл, что случилось со мной:
Какие-то люди вели под узцы
Хромого, немого, слепого коня
Дорогой, исполненной хлипкой грязцы,
Дорогой, которой вели и меня.
И конь по дороге, ослепшей от слез,
И я, от тоски замерев неземной,
И тот, кто богат, как властительный Крез,
Мы были, и есть, и останемся мной.
Зачем этот мир столь ужасен и дик?
И каждый из нас – как великий немой.
Но я исчезаю и слышу: «Иди…
Забудь обо всём и останься со мной…»
В театре
…А может быть, ты и права?
Очков твоих тонких оправа,
И свет отражающий справа,
И лето вступает в права
Свои. И крепчает жара,
И душно от гари и жара,
Как будто в балете Бежара
Вдруг облик божественный Ра
Нам явлен: и шелест портьер,
Как дрожь от увиденной сцены:
Касаясь пуантами сцены,
Летят балерины в партер.
И пачки белеют, как снег,
Который летит над полями.
И в черной, зияющей яме
Оркестра, в предчувствии нег,
Сознанием собственным горд
И в сердце мое залетая, —
Чуть дрогнет струна золотая, —
Замрет лебединый аккорд…
Ин
Уходи в никуда
Интровертная Ин,
Пей ночей петербургских
Японскую грусть,
Уложи свое сердце
В три строчки Басё,
Поклонись запределью
Архивов своих.
Как надменен и тонок
Твой каменный лик,
Как бесслезна душа
И осмысленна речь.
Вот таких-то и любят,
Таким-то и лгут,
За такими бегут
Без оглядки назад.
Только вряд ли словить
Вожделенную Ин:
Пусто сердце ее
И глазницы пусты;
Словно призрак,
Уходит она от любви
В тихий шелест архивов,
В белый омут бумаг.
Не думай ни о чём…
…Задумчивый огонь колеблется, как роза, —
И лепестков ее пленителен укор, —
И музыка звучит с экрана – Чимароза:
Как странен в этот миг средневековый хор.
Струятся голоса, торит многоголосья
Куда-то в глубь времен приметную тропу.
Качаются свечей чарующих колосья,
И пламя гонит прочь раздумий шантрапу,
И шантрапа бежит, как воин после сечи,
Расставшийся с мечтой, победой и мечом…
…Не думай ни о чем – лишь музыка и свечи.
Не думай ни о чем. Не думай ни о чем…
Одинокий пес
…И старый мир, как пес безродный…
А. Блок, «Двенадцать»
Я набираю двухкопеечных,
И, как в горячечном бреду,
Я телефонов длинный перечень
По будкам набирать иду.
Но бьют в висок гудки отбойные:
Все заняты, у всех дела.
