class="p1">Сигнальный костёр наоборот, вдруг разгорячился, вспыхнул, и разглядев острую психопатию Ивана Петевича, попросил срочно залить себя жидкими отходами человеческого организма.
Острая психопатия Ивана на удивление ловко стянула с себя неудобную спецодежду и нацелилась добротной струёй на адово зло костра, но не успела: у Ивана Петевича пробудился в голове разум и направил мочу в другую сторону:
– Костёр нам ещё пригодится.
Но острая психопатия не сдавалась:
– Ну вот, мы уже и «мы», прекрасно! Мы хотим есть, мы хотим пить, мы хотим повеситься во-о-он на том суку.
Иван послал острую психопатию нахрен и уперся взглядом в суровые стволы даурской лиственницы и в мелкие редкие елочки между ними. Запланированные 48 часов «зимнего выживания» истекали завтра.
Иван заправился и оправился от стресса. Задумался:
– Но как так? Кандидаты пробыли в лесу: плюс-минус 24 часа. Как будто это не им надо было пробыть двое суток в экстремальных условиях, а мне. Мне, а не им… мне, а не им… мне, а не им…
Воспаленному от последних перипетий мозгу даже понравилась эта песенка, и с ней на устах Иван полез обратно в палатку:
– Мне, а не им… мне, а не им… мне, а не им… мне, а не им… мне, а не им… мне, а не им…
Внутри палатки он палкой поворошил еле-тлеющий «домашний» беззлобный костерок, рукой пошарил в своем рюкзаке, нашел термос с остатками борща и хлеба, и с тоской обвел взглядом опустевшую юрту, пытаясь найти якобы забытую космонавтами фляжку с водкой. Не нашел и принялся хлебать щец «на сухую», а заодно умно разговаривать с борщом – психопатия сменилась апатией. Впрочем, во всём последующем разговоре поедаемый был умнее едока в разы!
Борщ видел, что он сам уже заканчивался, перетекая в желудок Водкина, а посему хотел успеть сказать человеку что-то очень важное и весьма утешительное:
– Мы довольно часто разочаровываемся в жизни только лишь потому, что реальность не совпадает с нашими ожиданиями. И тогда мы начинаем обижаться на окружающих, выставлять претензии, сетовать на неудавшуюся жизнь. А почему?
– Почему? – вторил Иван борщу, его же и прихлёбывая.
– Да потому что не получили то, что ожидали.
– Нет, не получили. То есть… да, я не получил.
– И как правило, мы сразу же стремимся выплеснуть свою злость по этому поводу на людей, которые, по нашему мнению, не оправдали наши ожидания.
– Но ведь эти двое и правда не оправдали моих ожиданий!
– То-то! Мы решили, что наше представление о способах вращения в этой жизни – единственно правильное, и все должны поступать так, как мы навоображали себе в данную конкретную минуту. А любое препятствие на пути воспринимаем не как подарок судьбы, не как шанс преодолеть обстоятельства и стать сильнее, а орём на весь лес «Нас кинули! КИ-НУ-ЛИ!»
– Как лохов ки-ну-ли! – подтвердил Водкин.
– Как лоха, а не лохов. Тебя – лоха (единственное число), – поправил Водкина борщ. – Ну не суть важно. Посмотри на сегодняшнюю ситуацию с другой стороны, только скорее, пока ты меня всего не съел.
– Как я ещё должен смотреть, куда, на что?
– А на то! Посчитай-ка, дружок, количество часов, отведенных Розгиным вам всем троим на выживание в тайге.
– Нам троим?
– Да, троим.
– А что их считать то! Арифметика простая: мне нужно болтаться тут 48 часов, а им и 24 часа с лихвой хватило.
– А если посчитать по-другому: их 24 часа + твои 24 часа = 48 часов.
– Как это?
– А так, собирай манатки и вали отсюда прямо сейчас! – борщ перестал «выкать» и перешёл на «ты». – На дворе ни метели, ни пурги; следы то, поди, не замело, доберешься до барака, не сахарный, не растаешь!
Иван почесал затылок:
– Хочу чай.
– Обойдёшься, снежка поешь.
– А и правда, чего это я тут рассиживаться собрался? – Иван твердо решил уйти отсюда самостоятельно. – Пока утро, пока светло и слава богу, цель недалеко, километра четыре, не больше.
– Километра четыре! Ой держите меня, сейчас со смеху помру! – заржал финальной фразой борщ и умер в желудке Безделкина.
Покончив с борщом, Иван спешно засобирался. На сборы ушло полчаса. А пока он собирался, то конечно похлопал по своим карманам, а там… подаренная Бабкиным рация. Писатель достал её, потрогал, сдул с черного корпуса пепел, понажимал кнопочки и поорал в неё минут десять:
– Заберите меня отсюда! Заберите, вашу мать!
Но та молчала. Бездыханную рацию Иван засунул обратно и махнул рукой:
– Не суть важно, я уже решил уходить. Сам!
Оба костра он присыпал снегом – и это был самый тяжёлый акт для застрявшего в снегах. Хоть Водкин и был мужчиной, но он вовсе не был уверен, что в случае необходимости разожжет новый так же лихо, как Андрюха-Коля. А вот расставание с шалашом и с жутким желтым парашютом-крышей далось Ивану очень легко. После некоторых раздумий, он всё-таки решил потянуть за собой пустой ложемент, то есть теперь уже санки-волокуши.
– Дорога расчищена, довезу, брошу их у капсулы, да и рюкзак, пожалуй, тоже. Потом всё барахло кто-нибудь да заберёт. Ну, а сам потихоньку, потихоньку и поползу налегке по снегу, – рассудил писатель. – А там уже и рукой подать!
Ну вот, план намечен, пора трогаться в путь. Путь тронулся, палатка жалобно простонала, но Иван не пожалел её и не забрал с собой. А пока наш путешественник волок сани-волокуши по направлению к космодрому Восточный, солнце распахнуло свои объятия и подняло температуру аж на два градуса. Где-то невдалеке этому факту очень сильно обрадовался дятел и звонко застучал по дереву.
Иван повеселел и даже засвистел какую-то песенку, но веселье длилось недолго. Вдруг откуда ни возьмись, к нему прицепилась ещё одна математическая задачка, но на этот раз скорее всего неразрешимая:
– Получается, что вторые 2 километра от капсулы до леса космонавты расчистили лопатами, а первые 2 километра от капсулы до Восточного мы ползли по горло в снегу – якобы по следам снегохода! Почему? Почему эти бравые ребята не расчистили (для меня, возвращающегося из похода) эти первые 2 километра?
Он никак не мог понять, что весь мир крутится не вокруг него одного, и всецело погрузился в несложное математическое уравнение, чтобы хоть как-то отвлечь свой мозг от столь крупной философско-мировоззренческой проблемы.
2 + 2х = 4
2 + 2:х = 4
Почти свихнувшийся от быстротекущих в своей жизни необычных событий писатель не мог представить себе неочищенный от снега путь как-то иначе, нежели [2х] или [2:х], где [х] – это то самое неизвестное волшебное слово, которое должно ответить
