class="p1">– Приписки! При… пис… ки! – шея Ивана надулась красными прожилками, он орал так, как будто был на партсобрании и разоблачал нерадивого председателя колхоза, пририсовывающего себе показатели по надоям, сбору урожая и прочее.
Тихонов и Бабкин обиделись:
– А что тут такого? – спросили они как бы у прозаика и фантаста.
Но дело в том, что Водкин-Безделкин никогда не был прозаиком-фантастом, он всегда описывал вполне реальные политические и номенклатурные вещи. Он писал только о жизни муравьев в различных структурах государственной власти, о жирности Жириновского, о надоях депутата Козловского, о яровых Яровой, ну и максимум, переписал дословно знаменитую речь Терешковой об обнулении президентского срока Путина. Чем, видимо, и привлек к себе внимание министра Розгова и его товарищей по партии.
Да… дело пахло провалом. Публицистическая сущность Водкина грозила завалить всё дело. Наисерьезнейшее дело! К такому делу и к фантазеру Лукьяненко не знаешь, с какого бока подъехать. Дело в том, что кандидаты в космонавты задумали вытрясти из пришлого писателя роман о первых космонавтах – собаках, кошках и обезьянах.
Они отошли от графомана подальше и зашушукались:
– Вот и заставь такого профана выдумать разговоры Белки со Стрелкой!
– Ну да, а ещё и красочно описать мысли животных по поводу преданности их идеям Циолковского и Королёва. М-да…
Но совещание длилось недолго, вот кандидаты уже снова выросли как грибы из-под земли перед носом нашего публициста и хором рявкнули:
– А вам, Иван Петевич, голос свыше поможет. Очень многие писатели жалуются на это.
– На что?
– На то, что им голос свыше диктует тексты, что они как бы пишут под диктовку.
– Ну и?
– Ну и у вас, Иван Петевич, получится. Надо только послушать. ПО-СЛУ-ШАТЬ. И оно придет, обязательно придет, Иван Петевич.
Иван этих речи понял только одно: его раздражало постоянное попугайское повторение его имени гораздо больше, чем их недавнее обращение к нему, как к Пелевину.
Но «двоих из ларца одинаковых с лица» было уже не остановить! Они вдруг и сами уверовали, что бог… то есть галактика Хога продиктует Водкину те самые настоящие мысли и чувства, которые на самом деле испытывали бедные подопытные животные первопроходцы. И мысли те были – все сплошь хорошие, светлые. А разговоры между собой собаки вели только о покорении Луны, Марса и конечно же, загадочной царицы Венеры. Никак не меньше!
Тихонов и Бабкин уселись на лежанку по левую и правую сторону от писателя, и подмигнув властителю слов, начали свой второй рассказ без всякого предупреждения, отрезав тем самым возможность малейшей капитуляции:
– В 1951 году Академик Королев начал проводить исследования на животных, чтобы с помощью них изучить переносимость человеческого организма к перегрузкам в невесомости. Сначала опыты проводились на собаках. Физиология собак хорошо изучена и они легко дрессируются…
И медленная струйка речи неизвестно откуда вернувшихся кандидатов побежала в голове Водкина теплым, мягким саке. Капюшон наползал на глаза Ивана вселенской чернотой, наползал и наполз. А когда саке превратилось путем перегонки с одного отдела мозга в другой в прозрачную, изумрудную самогонку, их рассказ подошел к концу.
– К сожалению, на борту произошла непредвиденная ситуация – спутник на орбите всё время находился под облучением Солнца, температура в капсуле, в которой была собака, стала повышаться: через пять часов полета она достигла 42 градуса. Животное погибло от перегрева. ТАСС сообщил, что на борту второго искусственного спутника Земли находится герметичный контейнер с собакой. Первые полосы газет украсили ее фотографии. Агентство не писало, что к этому времени собака уже мертва. Россия еще несколько дней рассылала новости о том, что полёт проходит нормально, а животное чувствует себя хорошо. И только через неделю сообщили, что собаку усыпили в связи с завершением ресурса систем жизнеобеспечения. Но об истинных причинах смерти Лайки узнали позже. И когда это произошло, то вызвало небывалую критику со стороны зоозащитников в западных странах. От них пришло много писем с выражением протеста против жестокого обращения с животными, были даже саркастические предложения послать в космос первого секретаря Никиту Хрущева. Газета Times назвала Лайку самой лохматой, самой одинокой и самой несчастной собакой в мире. А её трагическую судьбу разделили еще две собаки – Лисичка и Чайка. Лишь третий экипаж благополучно вернулся на Землю – это Белка и Стрелка.
Тихонов-Бабкин закончили и замолчали. Надолго.
– Самая лохматая, самая одинокая и самая несчастная собака в мире, – зачем-то повторил Иван Петевич и тоже заткнулся, как ему казалось, уже навсегда. Но когда получасовая минута памяти истекла, космонавты встали, тронули Ивана Петевича за плечо и отрапортовали:
– Ну прощайте, господин писатель, ни пуха вам, ни пера! Вы сможете, вы сумеете, бог вам в помощь! Только пожалуйста, подробно опишите о чем переговаривались между собой наши лайки, о чем они мечтали. И всё.
И воины исчезли: просто растворились в лёгкой дымке. Водкин очнулся, открыл глаза, а чернота капюшона дала понять, что «пора бы тебе, братан, тогось, заняться поисками бога в черной бездне», ведь без него ты достоверно про собачьи думки ну никак не напишешь! И наш человек с усилием воли дотянулся до головы и убрал с лица всё, что мешало обзору.
Яркое полуденное солнце ворвалось прямо в зрачки Ивана, и тот зажмурился. Через некоторое время он открыл глаза, привстал, огляделся и не увидел ни Тихонова, ни Бабкина, ни следов присутствия вертолёта. Рядом покоилась лишь капсула, и по старой привычке, замогильно молчала. Писатель перестал что-либо понимать в своих приключениях, он хотел есть, пить и остудить горячую глотку холодным снегом.
Потолкавшись немного у капсулы, Иван попробовал открыть её дверцу, по всей видимости, он хотел найти там Андрюху или Колю, но вслух, однако, сказал:
– Я просто поставлю на место ложемент, – он не верил, что Тихонов и Бабкин только что были тут, он решил, что они ему приснились.
– Не трынди! – ответила ему стальная конструкция и ещё сильнее прижала дверь к своим внутренностям. – Хочешь залезть в меня, спрятаться, как в скорлупе, и ждать спасателей? Не пущу, ступай себе с богом.
Раздосадованный писатель набрал в лёгкие воздух и как-бы инстинктивно заорал:
– Тихонов, Бабкин! Тихонов, Бабкин! Тихонов, Бабкин! – в самой малюсенькой надежде, что они сейчас оба вылезут из-за какого-нибудь сугроба.
Но напрасно он это сделал, с ближайшей лиственницы тут же ответила вездесущая ворона:
– Кар, кар, кар! – и полетела звать на помощь волков.
Иван аж присел от страха. Путешественник даже и не надеялся ожидать от вороньего крика «манны небесной», поэтому срочно засобирался. Но тут в его кармане захрипела рация,
