зашумела и прокашлялась:
– Кхе, кхе, кхе…
Иван судорожно вытащил её на «дышащий паром» морозец и прислушался. Головешка-рация ещё раз прокашлялась, просипела неровными амплитудами приемных волн и разродилась, наконец, голосом Димона Олегича Розгова:
– Функционал Водкин-Весёлкин, ну где ты там?
– Я? – обрадовался функционал. – Я… я тут, Димон Олегич.
– Где тут, дубина?
Рация снова зашипела и отчаянно возжелала сдохнуть, но «забытый всеми герой» вытряс из неё дух смерти, и та стала послушной.
– Я тут, у капсулы, я один! – прорвался в эфир голос Петевича.
Эфир ещё раз затарахтел и ответил:
– Ну как ты там, оценил по достоинству нашу звёздную молодёжь?
– Оценил, Димон Олегич, оценил! А вы когда заберете меня отсюда? А то я это… вон, вороны уже всех волков разбудили.
– Волков бояться, в космос не летать. Гы-гы-гы! Шучу. Ну ты не затягивай, ноги в руки и сюда, к нам на станцию. А то мы тут с Серёгой Кужугетичом без тебя уже к столу присели. Празднуем, значит. А знаешь, какой он холодец сюда привез, пальчики оближешь!
– С кем присели, что празднуете, какой холодец?
– Ну с кем, с кем сели… с Серёгой Кужугетичем Шаньга, с министром обороны. А празднуем мы старый Новый год с его холодцом из свинины, слышишь? Из свинины!
– Так рано ещё.
– Чего рано?
– Праздновать, говорю, рано. Сегодня только… первое, второе… или третье января? – писатель сбился со счёта.
– Это тебе рано, а у нас старый Новый год. Ждём, короче, приходи.
– А вы… а вы… а вы меня не заберете отсюда?
– О нет, дружище, ни мне, ни Шаньге за руль никак нельзя, мы уже накатили.
– Чего накатили?
– Ну как чего, что есть, то и накатили: вискаря, коньяка, первача, чего там ещё… А ты если не припрешься, то помянем и «глухаря». Гы-гы-гы! Пошутил. Ждём.
– Га-га-га, Га-га-га! – после раскатистого смеха ещё кого-то, присутствующего на том конце провода, рация пискнула и приказала долго жить.
Водкин махнул рукой и не стал её больше воскрешать: и так всё было ясно, за ним не приедут. Надо было идти, то есть ползти по горло в снегу.
– Ну так уж и по горло! – осерчала тропинка, совсем недавно проложенная снегоходом «Бураном» и тремя людьми: Водкиным, Бабкиным и Тихоновы.
Ну, а дальше… отважный писатель полз ещё пять часов (с нетяжелым, но всё-таки существенным рюкзаком за спиной – не смог бросить). Космодром Восточный надвигался на него с самой медленной космической скоростью, которая когда-либо была зафиксирована телескопами НАСА. Снег старался запорошить мощь прогресса и стальную силищу космодрома, но тщетно. Громадьё Восточного гордо блестело почти фантастическими постройками и звало, звало, звало! Безделкин уже точно знал, что пустой космодром зовёт только его – Ивана.
Ну что, жалкий, мелкий тщедушный человечек, вот он Восточный, перед тобой. Хотел рассмотреть его поближе? Ну так ходи, рассматривай, дивись!
Но дивиться Водкину не было уже сил. Жалкого, мелкого, тщедушного человечка следы медленно, но верно привели к знакомому сине-серому бараку. Толкнув дверь головой, руками, грудью, Водкин ввалился внутрь и упал почти замертво:
– О, да! Кайф.
Валяться в более или менее теплой прихожей было прекрасно! Утомленная от великих походов биомасса Безделкина лежала бы так вечно, впав в сладчайшее беспамятство. Но с каждой минутой утомленному организму становилось всё жарче и жарче. Супер-утеплённая космическая амуниция принялась с удовольствием разогревать и распаривать человеческие кости даже при температуре +16 градусов. Несчастному пришлось очнуться, перевернуться на спину и корявыми пальцами расстегнуть молнию. Через полчаса потуг, Иван лежал на комбинезоне в своём родном свитере и мечтал о том, как бы подняться, доковылять до туалета и присесть по-большому.
– Ну вот, забери у человека всё, и он обязательно начнёт думать о говне, а не о высших сферах! – ворвался в отупевший мозг писателя возмущенный голос галактики Хога.
– Изыди, – процедил сквозь зубы Ваня.
Однако, откуда ни возьмись, у него тут же нашлись силы довольно таки бодро встать и почти бегом добраться до сортира.
Сидя на толчке и испытывая тот самый особый кайф, когда ты долгое время делал свои физиологические дела на морозе, а нынче испражняешься в комфорте. Безделкин впервые за всю историю своих мытарств пожалел, забыл дома кальянную сигару. Ну… не то чтобы он курил постоянно, но иногда всё же баловался и именно на толчке.
– Забери у человека всё, оставь ему говно, и он тут же начинает мечтать о ещё большем говне. Вот отсюда и все ваши войны, Ваня! – не унимался голос галактики Хога, хотя никакой галактики в общественном туалете не было, и быть не могло.
– При чём здесь говно и войны? – начал раздражаться писатель.
– А при том, Ваня, при том. Вы же не можете жить нормально: пожрете, посрете и айда кого-нибудь убивать, чтобы его сожрать, а потом высрать. А дальше больше: вас уже просто патологически начинает тянуть кого-либо умертвить. И причину ведь находите всегда политически обоснованную…
– Блин! – взорвался Иван. – И зачем ты мне всё это говоришь? Я тут причём? Иди вон к Путину, к Трампу, к Байдену…
– А вот ты как раз и причём, Ваня. Те люди, которых ты перечислил, они априори не слышат глас божий. А вот гениальные писатели – слышат, поэтому им и некий гипотетический флаг в руки: нести глагол в сердца людей и жечь напалмом их альвеолы!
– Таки я и гениальный? – смутился Водкин-Безделкин.
– Гениальный, Ваня, гениальный! – подтвердил голос с неба и исчез.
И тут Иван заметил, как глупо он смотрится со стороны: со спущенными штанами на унитазе, разговаривающий с нежно-голубой кафельной плиткой и с крючком, на котором висит туалетная бумага.
– Слава богу, что тут есть бумага, – подумал Иван.
А больше он ни о чем не подумал. Ну не думать же ему о мыслительных процессах собак, в самом деле! Иван встал, заправил свитер в джинсы, вымыл руки и раскрыл дверь в прихожую. Огляделся. На полу валялся его осиротевший ярко-синий комбинезон, а рядом рюкзак. Писатель бережно поднял спецодежду, встряхнул её и повесил на вешалку. Рюкзак повесил рядом. Но тут же вспомнил, что ему холодно стоять в носках в плохо отапливаемом помещении, так как теплые бахилы были намертво пришиты к комбинезону. Надо было срочно найти свою обувь, оставленную им в столовой. И Безделкин пошел отыскивать столовую уже самостоятельно.
Коридор, коридор, «каюты», «каюты»… а вот и «кают-компания». Дверь в столовую нараспашку, а оттуда доносятся голоса. Ну да, за всё тем же уже обжитым обеденным столом сидят двое, едят и о чём-то шумно беседуют. Один из едоков был
