знакомый нам Димон Олегич Розгов, а второй – министр обороны РФ Серега Кужугетич Шаньга в каракулевой шапке-ушанке, на которой поблескивала увесистая такая золотая кокарда. Он что-то оживленно рассказывал Розгову. А на столе стояли разнообразные бутылки с элитным самогоном, могучая кучка маленьких рюмок наполненных и пустых, и большой железный таз с холодцом. Собутыльники (извиняюсь, высший военный состав), загребали холодец ложками и отправляли в рот, закусывая ломтями хлеба, оторванными от внушительных размеров каравая.
– Так-то они оба выглядели как обычны, – продолжал свой рассказ Шаньга с ярко выраженным Архангельским говором. – Но была у них одна и та же непонятна особенность: они Смерть могли видеть, а она их – нет! Но, штоб и вовсе жить спокойно, от Смерти в стороне, затеяли Щупырь с Хухоршшиком построить себе Вечной Дом. Для дела отобрали матерьялу подходяшшего. Печь не стали складывать, чтоб огонь в дом не пробрался изнутри. Окон не прорубали вовсе, а вход сделали с западнёй. Напоследок сыскали в лесу кокору здоровушшу, вытесали из ней охлупень тяжеленной, и стали они двоима его на конёк затягивать, штоб крышу штормом не сорвало: Хухоршшик сверху тянет – ухманит, а Щупырь снизу правит – поддаёт. Упрели оне все и не узрели впопыхах, што охлупень-от другим концом вдруг в оподолье чёрно упёрся! Хухоршшик – тот дёрнул посильне, оглянулся да и рявкнул невпопад: «Эй, ты! Подвинься-ко, старуха! Застишь нам тут!» Опомниться ишше не успели, как смахнула Смерть их своею вострою косой, и покатились они по земле сырой, как два обабка, в разны стороны… Времена те бестолковы давным – давно прошли. В местах энтих уже и люди жить стали. А Вечной Дом тот – до сих стоит целёхонек. Молоко в нём хранят – не киснет, и рыба не портится. Которы несведушши люди, – ледником его теперь называют, а которы сведушши – погребом. Вот знашь скоко этому холодцу? Пять лет отроду, а он вишь какой – как вчерашний.
Розгов одобрительно кивнул и осушил очередную маленькую рюмочку. Иван, стоящий в дверном проеме, поперхнулся набежавшей слюной и закашлялся.
– Кха-кха-кха-кха!
Высшее военное руководство дружно обернулось, и Димон Олегич приветственно развел руками:
– А, Водкин-Весёлкин, заходи, дорогой, заходи, гостем будешь!
«Весёлкин» неловко кивнул, поискал глазами свои ботинки. Нашел. И почти отважно до них дошел. А пока он обувался, Шаньга «переобулся» в речах и по-военному отчеканил:
– Здравия желаю, рядовой Водкин-Сопелкин, наслышан, весьма наслышан.… Ну, садись, отчитывайся об удачно проведенных маневрах, надеюсь всё прошло без потерь, боевая единица не повреждена?
– Баллистическая капсула что ли? – догадался «Сопелкин».
– И капсула, и бойцы.
– Бойцы… – вяло усмехнулся всё ещё робеющий в присутствии первых лиц рядовой. – Бойцов забрал прилетевший за ними вертолет МЧС (Шаньга одобрительно кивнул). А капсула в порядке, полностью герметизирована, ложемент находится рядом, а парашют в двух километрах от места дислокации летательного аппарата, он послужил нам в качестве палатки. Ну что ещё… Сигнальные костры потушены. Ну и всё вроде бы.
Из-за стола шумно поднялся Димон Олегич, размашистым шагом подошёл к Ивану, обнял его и повел к дружественному столу:
– Ай да молодца, ай да молодца, ну поешь, попей, сними, так сказать, боевое напряжение.
Он усадил писателя рядом с собой, налил, дал ложку, отломил кусок от каравая и заставил есть. Иван с жадностью набросился на холодец, где-то в глубине души понимая, что в итоге тот рано или поздно поступит с ним точно так же, как и проклятущий борщ, а именно – начнет вести светские беседы. Но всё равно ел желеобразную массу, не в силах отказаться от пищи. А Шаньга переметнулся от военной к обычной русской речи и нараспев затянул следующую притчу:
– Сколь люди на белом свете живут, столь смерть подле них ходит. И никто заранее разглядеть свою смерть не может. Бывает она тихая и незаметная, а бывает дикая и бессмысленная. А самая лютая и ненасытная – солдатская смерть. И отправляется солдат на войну не для того, чтобы биться с врагами за «родную землю» да за чужие богатства, а чтобы смерть свою одолеть, потому-как нет у него никакого другого врага, кроме смерти своей…
Странная это была притча, долгая, бессмысленная (как показалось Ивану) про каких-то двух воинов, которые Смерть солдатскую одолели, а теперь памятниками на кургане стоят. А когда Шаньга наконец замолк, то сразу же сник, скукожился и впал в продолжительную минуту памяти, которая была очень похожа на скоропостижную смерть. Розгов же, не обращая внимания на бездыханность соседа, назидательно поднял указательный палец:
– Во-о-от, обязательно опубликуй это в своей книге! Положительный настрой наших бойцов – основополагающая боевого духа, а также основа, так сказать, моральной устойчивости и патриотического воспитания Россиян в целом и в частности.
«Этих политиков учат что ли так замысловато и путано изъясняться?» – подумал писатель, и косясь на начинающего синеть министра обороны, пообещал записать всё слово в слово. Розгов одобрительно похлопал его по плечу:
– Молодец, молодец! Ну ты обустраивайся тут, не стесняйся, пиши себе потихоньку, мы ведь тебе и компьютер привезли, – кивнул он на мертвого главнокомандующего и махнул рукой на комнату, где Иван Петевич провел свою первую ночь на космодроме Восточном.
А затем Розгин схватил подмышку окоченевшего Серегу Кужугетича, открыл дверь в «камбуз» и растворился в черной-пречерной комнате. Дверь за ними закрылась сама собой. Иван хотел было крикнуть в закрывающуюся дверь: «А где тот курган то, ну на котором солдаты стоят?»
Но передумал, озяб, сморщился и заскулил тихо, жалко, как никому ненужный дворовый пёс.
Глава 8. Оружие для космонавтов
Раздаточное окно искоса глянуло на нытика и тоже постаралось быстренько уйти в задумчивую ночную смену, а Водкину-Безделкину стало стыдно, и он перестал скулить. Ведь во-первых, парниша уже начал привыкать к дьяволиаде, а во вторых, по генотипу своему он не был трусливой девчонкой!
– Ну я же не девчонка в конце концов! – пробормотал Безделкин и налил горючей жидкости из первой же попавшейся импортной бутылки во все рюмки сразу.
Он выпил их одну за другой, не закусывая. Через пару минут полегчало, и Иван запасливым взглядом обвёл все бутылки, какие стояли на столе; удовлетворенно хмыкнул и принялся бережно закрывать пробками начатые, то есть отпитые (ну или испитые).
– Наполовину полные, – подсказало сонное раздаточное окно.
– На четверть пустые, – поправила его автор, бросила писать и ушла бухать.
А Иван отмахнулся и посчитал свой стратегический запас:
– Тринадцать бутылок, четырнадцать рюмок, – сказал он и задумался. – Что бы это значило?
Впрочем, копаться
