и, не прощаясь с Прозой, выбегают из землянки.
10.20
По лесной дороге в колонну по одному проходят бойцы в полной выкладке, помимо автоматов и пулеметов они несут боекомплект. Замыкает колонну Тихий – чеченец из Омской области. Имам Шамиль, так его представил Прозе Дрозд.
– Мы на полигон. Идемте с нами! – предлагает Тихий. – Пострелять дадим!
– Конечно! – соглашается Проза и, подладившись под быстрый шаг третьего взвода разведроты, спрашивает: – Говорят, вы – имам?
– Был.
– И как вам война с религиозной точки зрения?
– В смысле? – не понимает вопроса Тихий.
– Отец Пересвет жалуется, что мусульман среди бойцов много, а имамов не хватает. Ходят к нему про Бога поговорить.
– Правильно. Бог – он един. Пускай ходят.
– А к вам ходят?
– Да. Все спрашивают, татары в основном: «Мы – шахиды? Мы – шахиды?» Мечеть ведь вне политики. Я взял на себя ответственность. Да, говорю, мы – шахиды. Что в Коране написано про ЛГБТ? Грех! Мы здесь с ЛГБТ-культурой боремся, как Аллах велел. Они: «А людей убивать не грех?» Греха боятся.
Тихий замолкает, пробегает вперед, чтобы переброситься репликами с бойцом во главе колонны, потом останавливается, ждет Прозу.
– И что отвечаете?
– А что отвечаю? Говорю, когда человек раком болеет, опухоль надо резать. Мы пришли сюда резать раковую опухоль. Без разницы: христиане или мусульмане, русские, татары, чеченцы.
– С чеченцами встречались здесь?
Тихий опускает голову, чтобы спрятать глаза под каску, но Проза видит, что собеседник скривился, и уточняет:
– Гадости про «Ахмат» рассказывают.
– Да разные чеченцы встречаются. И «Ахмат» разный. Мы в гаражах в Кременной стояли, в смысле – нашему взводу дома не хватило, жили в гаражах. И видим двоих – гараж вскрывают. Узнали, что внутри машина, и решили отжать. Мы их прижали, а они пафосные такие, чистенькие, наклейки – «Ахмат», флаг Чечни. Один турок оказался, а второй вообще русский.
Тропа сворачивает с опушки леса в поле, откуда слышны выстрелы. Полигон.
– Вот, говорят, мы узнали, хозяин – за «укропов», уехал, мы… трофеи. А я ему: хочешь трофеев, пошли со мной, захватим опорник – будут тебе трофеи. А сейчас ты чужие трусы с веревки воруешь. Еще раз увижу, Рамзану Ахматовичу о вас расскажу. Всё! Больше не появлялись.
На огневой позиции лежит бревно, на которое бойцы Тихого аккуратно складывают оружие так, чтобы лесной песок не попал в стволы. Трое из них надувают разноцветные шарики. Проза о их назначении не спрашивает, понятно же, что сейчас сам все увидит.
Тихий уходит вперед, где должны быть мишени, но вместо них он крепит шарики на разной высоте: у земли, на пне, в амбразуре учебного опорника, на разной дистанции. Но расстояние не полигонное, ближе, чем положено по нормативам. Бойцы разбрасывают по огневой позиции в хаотичном порядке бревна и просят писателя посторониться. Первыми тренируются пулеметчики. По одному они ложатся на огневой, устанавливают пулемет на сошки. Тихий становится рядом и командует:
– Красный! Синий! Зеленый! Красный! Желтый!
Пулеметчик ерзает по огневой, то и дело перемещая прицел, его задача – поразить шарики в последовательности, хаотично задаваемой Тихим.
Пока оба пулеметчика отдыхают, к занятию подключаются остальные – стреляют из автоматов.
Ответственный за стрельбище смуглый бородач предлагает Прозе пострелять в сторонке по мишеням. Тот соглашается и некоторое время упражняется из АК—12, АК—74, трофейной снайперской винтовки, АГС и пулемета «Корд». Пальцы с непривычки начинают болеть. Изюминка полигона – трофейный американский пулемет «браунинг», правда, с оторванным пламегасителем. Прицелиться из него невозможно, но у пулемета нет отдачи – и можно пострелять «стоя с рук».
Заметив, чем занят Проза, Тихий окликает его и демонстрирует мастер-класс стрельбы с рук из двух пулеметов. Отдача такая, что он еле стоит на ногах, потому делает лишь короткие очереди.
Второй цикл упражнений во взводе Тихого – стрельба по шарикам в движении. Каждый боец пересекает заваленную бревнами огневую позицию и стреляет из положения стоя. Тихий идет рядом и все так же командует:
– Желтый! Зеленый! Белый! Желтый! Красный! Красный!
Во время перерыва, пока бойцы меняют шарики, Проза замечает, что среди них нет снайперов, и спрашивает:
– А снайперы как тренируются?
Тихий смеется:
– У меня их трое. Я им с вечера задачу поставил: с тебя – фазан, с тебя – коза, с тебя – заяц. Ходят где-то в лесу. Вечером приходите – увидите, кто из них справился, а кто нет.
– Страшно воевать?
– Я никого из прямоходящих не боюсь!
– Я не про тебя, – Проза решает, что можно перейти на «ты», – про людей.
– Страшно – сборы, заход на позицию – страшно. В окопе уже не страшно. Страшно из окопа подняться в атаку. Живешь в нем, живешь, каждый камушек и каждую хвоинку знаешь. А надо встать и пойти. И вот в этот первый момент – очень страшно. Вдруг первой пулей тебя и уронят?! А как встал и пошел – всё! Страха нет!
К ним подходит бородач с рацией и обращается к Прозе:
– За вами машина пришла, отец Пересвет отвезет на КП.
– Привет им, – хмурится Тихий.
Проза замечает, что настроение сибирского чеченца внезапно упало, и медлит, не выпускает его руку из ладони:
– Что не так?
– Инструктором меня к ним забирают, во второй батальон. А взвод – того… Растащат.
Тихий выдергивает руку и отворачивается.
Направляясь к машине, Проза вдруг понимает, кем был бородач – старший на полигоне. Это ж сын Сани Абхаза – Ваня! А пообщаться не успел!
11.10
Отец Пересвет сворачивает с шоссе на проселочную дорогу. Щетки стирают с лобового стекла последние капли весеннего дождя. Солнце пробивается сквозь тучи, и впереди в поле вонзается радуга. Проза рассуждает:
– Выстрелить в человека – одно, а зарезать его ножом – совсем другое. Далеко не каждый может стать убийцей. Вот он, враг, живой, здоровый, ветер его волосы на голове лохматит. Его мать когда-то гладила по этой голове. Такой же, как ты, человек. Любил, работал, планы строил. Но сейчас целится в тебя. Американцы давно поняли, что не каждый может человека убить, и стараются вести войну удаленно, на дистанции. Чтобы военнослужащий, выпускающий ракету, просто нажимал кнопку и не видел за целью человеческую судьбу.
Пикап батюшки въезжает капотом в радугу.
– Да ладно! Так не бывает, – удивляется Проза.
– Убийство неестественно для человеческой природы, – говорит отец Пересвет. – Человек, который совершает убийство и не испытывает терзаний при этом, который «просто обрабатывает цели», вошел в состояние регрессии.
Проза вопросительно поднимает брови, но отец Пересвет за рулем – и реакции собеседника не замечает.
– При пересечении черты, положенной Творцом, человек перенапрягается и уходит либо вверх, либо вниз. Вверх – преодолевает напряжение в покаянии и молитве, в очищении совести. Вниз – понижается уровень сознания, человек становится циничным, черствым.
– Черствость – это разве плохо? В моем понимании черствость – как броня.
– Черствость есть потеря чувствительности. А потеряв чувствительность, человек рискует не заметить в жизни что-то важное. Совесть – это ведь не только нравственность, она помогает осмыслить жизнь, помогает сложить в цельную картину тысячи сигналов.
Дорога делает петлю по полю, и машина пересекает второй конец радуги.
– Первый раз такое, – восхищается отец Пересвет.
– Вот и я говорю: не бывает.
– Чудо Божие, хороший знак. – Отец Пересвет направляет машину в лес.
Глава 8
Из «мешка»
11.15
Командир взвода связи Косач оглядывает лес. Первая рота почти окружена, вторую отсекают огнем, не дают прийти на помощь. С Косачом связист Антон и казах-сапер Аслан. Они лежат в прогалине в полосе наступления первого батальона. Первый батальон «стерся», как сказал Аляска, второй вообще не выступил. «Хрень, – думает Косач, – с первой ротой нет связи».
– Ну что? Пошли! – командует Косач Аслану.
Щеки сапера перемазаны грязью, седая щетина кажется изморозью. Аслан сплевывает и, встав на четвереньки, вытягивает вперед щуп миноискателя. Косач подбирает длинную палку – ветку с обломанными сучками, листья на ней этой весной вырасти не успели, но палка крепкая, и ползет следом. В правой руке у Косача чемодан ретранслятора. Замыкает группу Антон, который волочит за собой мебельный щит полтора на полтора метра.
За тридцать метров движения сапер успевает снять три противопехотные мины и замирает, жестом требует у Косача палку. «Пригодилась-таки», – радуется командир взвода связи. Рука у Аслана твердая. С первого раза он поддевает кончиком палки «лепесток», и мина взрывается пыльным хлопком, еле слышным
