среди стрелкового боя. Довольный собой сапер возвращает палку. Косач двумя пальцами указывает на упавшую в десяти метрах сосну. Та упала в сторону украинцев, вывернув огромный пласт грунта. Едва Косач припадает к земле, чтобы ползти дальше, над его спиной, чуть не срывая разгрузку, со свистом проносится снаряд и взрывается в десяти метрах. Оглушенные десантники лежат ничком. Звон в ушах, вокруг падают комья земли и сосновые сучья. Затем следуют два взрыва – это детонируют потревоженные танковым снарядом мины, новые порции осколков и земли сыплются сверху.
– Все целы? – Косач не слышит своего голоса и понимает, что ответа не будет. – Вперед!
Через пять минут группа Косача ползком достигает корневища сосны. Все целы. Аслан за это время успевает снять одну мину и взорвать «лепесток». Вдвоем с Антоном Косач копает укрытие так, чтобы его не было видно со стороны противника, затем они монтируют мебельный щит, который Аслан энергично забрасывает землей. Если сверху глянет коптер, то оператор увидит, что у корневища упавшей сосны просто добавилась еще одна лапа.
Косач включает ретранслятор. Стрельба усиливается, глухо хлопает подствольный гранатомет, потом еще один. Втроем они сидят, прижавшись спинами к корневищу сосны, и не шевелятся. Все напряжены, готовы к бою. Аслан высматривает метки, которыми обозначил проход, видны ли они отсюда? А Косач с грустью думает, что выполнил поставленную задачу. У полуокруженного первого батальона теперь есть связь, и командиры выведут из «огненного мешка» уцелевших десантников, «трехсотых» эвакуируют, может, даже вынесут «двухсотых». Вот только Косач со своей группой оказался на нейтралке.
Антон смотрит куда-то вверх. «Ах да, я про него рассказывал Прозе, – вспоминает Косач. – Камеры высматривает на стволах?»
– Если «немцы» решат отбить опорник, мы в жопе? – спрашивает Антон.
– Нет, – неуверенно отвечает Косач, безделье его угнетает. – «Немцы» никогда не отбивают обратно свои опорники, а если отбивают, то копают рядом новый.
– Почему?
Но связисту отвечает Аслан:
– Потому что мы их минируем. Обычно.
– Стемнеет, ползем назад, – говорит Косач.
11.35
Третья рота закрепляется в 79-м опорнике, захваченном первой ротой. Бойцы копают новые ответвления в сторону врага. Первая рота ушла вперед. В ста метрах в лесу гремит стрелковый бой за 80-й опорник. Замполит Пустельга с пятью бойцами третьей роты выгружает из уазика цинки с патронами и ящик гранат. Вшестером они перепрыгивают через траншею. Мелькают лопаты. Пустельга успевает заметить труп с ярко-зеленой изолентой на ноге. Убитый «укроп» лежит ничком. Правой замполит держит ручку ящика, левой прижимает к разгрузке рацию. Доставить бопасы первой роте, оценить, кого из отказавшихся уйти с передка «трехсотых» следует отправить в тыл – вот задача подполковника Пустельги. Связи с Аляской нет.
Пули со звоном впиваются в мерзлые сосновые стволы. А когда попадают в песок под ногами, звуков не слышно, лишь фонтанчики вскипают.
«Траншеи по щиколотку! – замечает Пустельга. – Это ловушка!»
Он не успевает ничего сказать – пулеметная очередь чертит дорожку по хвойному пригорку перед ними, и шестеро десантников падают на землю, укрываются за соснами, срывают со спин автоматы.
Все пятеро – из мобилизованных, их имен Пустельга не помнит. Но не струсил никто. Все одинаковым цепким взглядом изучают 80-й опорник впереди. Там же первая рота, почему с той стороны такой плотный огонь?
Из траншеи выбираются раненые. Каждого тяжелого сопровождают двое легких. «Вполне могли бы продолжать бой», – сердится Пустельга, но молчит. Он прислушивается. Справа опорник кроют из минометов, с левого фланга бьет танк. Внимание! Шелест над головой. Пакет «Града» ложится аккурат среди окопов первого батальона, откуда они начинали атаку. Отсекают. Отсекают для чего?
– Пустельга! Я – Аляска, прием!
– Аляска, я – Пустельга, да!
– Пустельга! Придется покомбатить, – слышит замполит в рации, прежде чем, пошипев минуту, связь отваливается.
«А что с комбатом? Уже полдень, если РЭБа нет, мы у «немецких» коптеров как на ладони».
– Отходим! – приказывает Пустельга, и пятеро мобиков, так и не выстрелив ни разу, с заметным облегчением подхватывают цинки и бегут обратно к опорнику с третьей ротой.
Они догоняют раненых: двое несут третьего, раненного в спину.
У следующей тройки – аналогичная картина. Преобладают ранения в спину. Это как? Хромающий передний боец оборачивается к замполиту и кривится:
– «Огненный мешок»!
«Грамотные!» – не успевает выругаться Пустельга, он видит медика, склонившегося над кем-то в окопе.
В комбата—1 попали две пули: первая ударилась в бронежилет и опрокинула навзничь, вторая вошла под броник снизу и пронзила печень.
– Больно. Очень больно, – говорит комбат и замолкает навсегда.
Из-за поворота траншеи появляется командир первого взвода третьей роты Гимнаст. Это бывший связист, знакомый Пустельге еще по Херсону, недавно получил лейтенантские погоны.
– Принял батальон, – не здороваясь, заявляет Пустельга.
Гимнаст кивает, зубами стаскивает зимнюю тактическую перчатку и протягивает смартфон замполиту:
– Вот здесь движение, – он указывает на лес слева от 79-го и 80-го опорников, – туда только что минами клали, и вот.
Они прислушиваются к разрывам снарядов на правом фланге, где должен наступать второй батальон. «А если сразу после обстрела там последует атака? И «немцы» хотят окружить обе роты?» – Пустельга вспоминает операцию «Багратион», котел под Бобруйском, когда наши дали немцам возможность выйти из окружения в другой, более плотный котел под Минском и там добили.
– Подними «Мавик», мне нужны точки, где противник, я дам точки, где посадить твоих.
– Да я сам могу. Определить точки, – бурчит Гимнаст.
– Хорошо, как своих поставишь, дашь мне координаты.
– О’кей.
– Я – на правый фланг, остатки первой роты соберу.
– Сказка? – Гимнаст спрашивает о Тёме.
– «Двухсотый».
– Вынесли?
– Еще нет.
Гимнаст морщится и отворачивается. Но Пустельге нет дела до его эмоций, он дергает лейтенанта за рукав:
– Васильевку помнишь?
– Ну…
«Молодые, борзые, сил нет», – матерится про себя Пустельга.
– Урок Васильевки – двигаться! Когда двигались, атаковали, вели себя дерзко – «трехсотые» были, «двухсотых» не было. Потому что поле боя чувствовали. А по норам прятаться стали, сразу – привет! Пошли «двухсотые». Активней!
– Есть! – Гимнаст машет кому-то рукой.
Пустельга выпрыгивает из траншеи и на максимальной скорости, насколько хватает сил, бежит вдоль траншеи среди деревьев.
– Первая рота! За мной! На правый фланг! – орет замполит.
Он уверен в собственной неуязвимости, сейчас бойцы увидят в нем командира, поверят и пойдут за ним.
Через пять минут остатки первой роты – пятнадцать человек – прижимаются к земле в сотне метров от зоны артобстрела. 152-миллиметровые снаряды методично крушат сосны между первым и вторым батальонами.
Захваченный 79-й опорник, сейчас опустевший, украинцы накрывают пакетом «Града».
– Гимнаст, я – Пустельга, прием!
Нет ответа.
– Аляска, я – Пустельга, прием!
Молчание в рации.
Ругаться некогда, артобстрел прекращается. Прекращается? Пустельга подсвечивает циферблат часов на левой руке и считает секунды. Где-то в недрах модного гаджета есть секундомер, но искать его некогда.
Три минуты тишины, все! Кончился обстрел!
– За мной! – кричит Пустельга и бросается туда, где только что улеглась песчаная пыль от разрывов.
Так и есть! Едва пробежав двадцать метров, замполит замечает среди лишенных сучьев стволов фигурки «немцев» с ярко-зелеными бликами на касках. Припав на колено, десантники открывают огонь из автоматов.
– Растянитесь! – кричит Пустельга»
В обе стороны летят гранаты, слышен мат на русском, стоны. Чутким ухом Пустельга улавливает, что плотность нашего огня выше, чем у «немцев». А вот за спиной – тихо. Перебегая от дерева к дереву, замполит отступает. Бойцы окапываются. Пустельга замечает знакомое по Херсону лицо снайпера.
– Андрюха, ты – старший! Я – к Гимнасту!
– Аляска, я – Пустельга, прием!
Рация оживает:
– Пустельга, я – Аляска, да!
– Аляска, я – Пустельга, атаку на правом фланге сорвали, иду к Гимнасту, прием! – и, не дожидаясь ответа комполка, кричит: – Гимнаст, я – Пустельга, прием!
– Пустельга, я – Аляска, Гимнаст – «трехсотый», действуй по обстановке, как принял? Прием!
– Аляска, я – Пустельга, да!
Он видит незнакомых бойцов, которые окапываются на 79-м опорнике. Экипировка свежая, ладная, новая. «Москвичи, что ли» – выяснить Пустельга не успевает. На позициях второй роты начинается стрелковый бой.
– Ребят зажали! – кричит
