Разумеется, я последней узнаю о том, что ты в положении. Не иначе как ты решила уязвить меня побольнее, раз преподносишь эту новость столь некрасивым способом. Пусть я не видела своего первого внука целых четыре года (из-за того, что вы никак не остепенитесь), но я же бабушка, имею право видеться с мальчиком. Почему вы мне в этом отказываете?
Мало того, в письме ты толком не рассказала, когда должны родиться близнецы, как вы их назовете и когда мне ждать внучат в гости. Чем я заслужила такую черствость?
Я провела две ужасные недели в Лондоне, он стал еще грязней, чем прежде. Нам с Оскаром пришлось терпеть прокуренные пабы и вонючие дымные улицы. Ноги моей больше не будет в Англии!
— Давай съездим на недельку в Йоханнесбург, — шепнул Говард. — Познакомимся с Оскаром, пока она его не выгнала.
— Можно, — согласилась Джулия. — Но я не вынесу ее замечаний, что Уилл ни на кого из нас не похож.
— Никуда не денешься, милая. Роза есть Роза.
— Но Уилл уже большой, все понимает. Я не дам его в обиду!
— Тогда придется ей рассказать заранее.
— Не хочу ничего рассказывать, — заупрямилась Джулия. — Чего ради? Да и доказательств у нас нет. Доктор Андерберг погиб, а в документах ничего не сказано.
— Ну и что же ты предлагаешь? — спросил Говард.
— Оставить все как есть. — Джулия запустила пальцы в волосы, как будто боль ее пряталась где-то в подкорке (и возможно, так оно и было).
Итак, между Джулией и ее матерью пролегла пропасть, разделившая Африку надвое.
Признаки близких родов представили Уиллу маму в новом свете — хрупкой, ранимой. Она всегда казалась ему неугомонной, полной сил. Грацией Джулия никогда не отличалась — она то и дело опрокидывала кастрюли, разбивала бокалы, а дверцы кухонных шкафчиков захлопывала с грохотом, будто люки на подводной лодке, — но для Уилла эти звуки означали домашний уют и защищенность. Громкий скрежет дверцы духовки обещал пышный банановый кекс, а стук медной кастрюльки по чугунной плите сулил кружку вкуснейшего горячего шоколада.
Но как только начались схватки, Джулия странно притихла. Ее надтреснутый голос, безвольно повисшие волосы, сосредоточенно сдвинутые брови пугали Уилла. Уж лучше бы она долбила по шкафам кочергой — пусть просто затем, чтобы успокоить его, убедить, что она не умрет. Вечером она уложила Уилла спать, но он лишь тогда угомонился, когда она с уютным треском задернула шторы и с грохотом свалила карандаши и мелки в ящик под кроватью. Теперь мама снова такая, как всегда.
— Спокойной ночи, малыш! — пожелала она.
— Спокойной ночи, мамочка!
Ему опять приснился Полночный Китаец: руки на груди, на голубом лице ухмылка. Уилл спросил, что ему нужно, но призрак приложил палец к губам и дико захохотал, будто взревели тысячи труб.
Проснулся Уилл оттого, что Говард споткнулся о его кровать.
— Уфф!
— Папа! Что случилось?
— Все хорошо, — простонал Говард, — но вот-вот должны родиться малыши, и маму нужно отправить в больницу, а тебя — к Куиннам.
— Хочу к маме! — заплакал Уилл.
Но Говард, будто не слыша криков, укутал мальчика в одеяло, взвалил на плечо и понес через улицу.
Как рассказывал потом Говард, эта ночь не превратилась бы в сплошной кошмар, если бы Сэнди Куинн не уехала к сестре в Ботсвану. При свете дня дом Куиннов напоминал орудийный склад, но ночью Говарда ждала неприступная крепость, и все благодаря откормленному родезийскому риджбеку[6] по кличке Аякс — чуду природы, начисто лишенному всех собачьих достоинств, зато с лихвой наделенному недостатками: он был невоспитан, злобен, блохаст, вонюч, почти глух и напрочь лишен нюха. Ночью он лаял, днем спал, а из-за слабого желудка его частенько тошнило на турецкий ковер Сэнди в прихожей, за что он был навеки изгнан во двор.
Говард со спящим ребенком на руках шагал по темной дорожке к дому Куиннов и вдруг услыхал свирепое рычанье. Аякс набросился на него, вцепился зубами в штанину.
— Фу, Аякс, — шикнул Говард. — Мне сейчас не до игр.
Но пес повис на его ноге, потащился брюхом по земле, скребя когтями гравий.
— Отстань, Аякс! — рявкнул Говард.
С трудом держа равновесие, обеими руками прижав к себе Уилла, Говард забарабанил в дверь с проволочной сеткой. Острая боль пронзила ногу.
— Аякс, а ну… О-о! Ах ты, скотина!
Может быть, оттого, что в доме по-прежнему было тихо, старый пес рассвирепел пуще. Говард почувствовал еще укус.
— Куинн! — взревел он.
Собака зарычала громче, и Говард привалился к двери, надавив плечом на кнопку звонка.
— Куинн! Ради всего святого, проснитесь!
Тут зажегся свет, и в дверях вырос Бак с боевой винтовкой триста третьего калибра, целясь в Говарда сквозь сетку от комаров. Аякс метнулся прочь, зажав в зубах длинный клок левой штанины Говарда, и тут же принялся его терзать.
— Руки вверх!
— Бак, да это же я! Говард Ламент!
— Ламент? Боже, вы-то как здесь очутились?
— Джулия вот-вот должна родить, а Сэнди обещала присмотреть за Уиллом, — напомнил Говард.
— Ах да. Вот что, Сэнди в Ботсване, — отвечал Куинн, — но Уилл пусть остается!
Тем временем Аякс, ничего не разбирая в темноте, услыхал голос Говарда и решил, что настиг еще одного незваного гостя. Развернувшись, он кинулся на Говарда, тот почувствовал боль в правой ноге.
— Ох! Куинн, да уберите же чертову псину!
— Voertsek![7] — рявкнул Бак по-бурски и повторял до тех пор, пока пес не прижался к земле. Бак толкнул дверь дулом винтовки.
Говард не решался войти.
— Живей, приятель! — поторопил Куинн.
— Я бы рад, только не цельтесь в моего сына.
Бак, фыркнув, опустил винтовку.
Уложив Уилла рядом с Мэтью, Говард заковылял на кухню. Нагнувшись, он увидел на брюках кровь. Куинн нахмурился, заметив на полу тоненький алый след.
— Черт возьми, Ламент, — проворчал он, — вы мне весь дом залили кровью.
— Ваша собака меня чуть не разорвала в клочки.
— Аякс белых не трогает… — начал Бак, но тут же сообразил, что кровь на полу доказывает обратное. — Простите, приятель. У меня тут аптечка.
— Не надо, — нетерпеливо прервал его Говард, — потом, я сам. А сейчас надо отвезти Джулию в больницу.
Бак понимающе кивнул:
— Ладно, за мальца не волнуйтесь, его тут не обидят.
Однако его уверения не успокоили Говарда. Он подумал о собаке Куинна, глянул на винтовку у него в руках.
— Бак, как вы можете так жить? Вы ведь меня чуть не убили!
Бак в ответ лишь криво улыбнулся и вслед за Говардом вышел из дома.
— Белого населения здесь всего десять процентов, старина. В один прекрасный день остальные девяносто потребуют подчинения меньшинства большинству. Значит, надо быть начеку.
— Раз вы боитесь войны, почему не уезжаете, хотя бы ради семьи? — спросил Говард, ковыляя через двор.
С минуту Бак молчал. Он стоял в темноте без рубашки, седые волосы топорщились на груди, изо рта в ночном воздухе вырывался пар.
— Не могу, старина. Мой дом — моя крепость, сами понимаете!
Близнецы родились маленькими, хотя и не такими крошечными, как Уилл. Оба с темными чубчиками и припухшими глазками, а вид у них после трудного появления на свет был как у боксеров после поединка. Уилл представлял толстеньких крепышей, а увидел двух заморышей. В порыве страха за маму он тут же запросился к ней.
— Пошли. — Говард захромал по коридору, его левая ступня в толстой повязке была размером с дыню.
Кровать Джулии отгородили длинной прозрачной шторой. У Уилла упало сердце, когда он увидел над мамой тень ангела. Но это оказалась всего лишь медсестра с тонометром.
— Мамочка!
Волосы у Джулии прилипли ко лбу, а губы, всегда ярко-красные, были серые, как больничное белье.
— Что с тобой? — спросил Уилл.
— Я только что родила малышей, сынок, — отвечала она слабым голосом, подтвердившим опасения Уилла, что близнецы в схватке за жизнь едва не отняли у него маму.
— Ты умрешь?
— Нет, Уилл, все хорошо. Еще несколько дней — и я к тебе вернусь. — Джулия заметила, что Говард хромает. — Милый, что у тебя с ногой?
— Меня покусал чертов пес Бака.
— Боже! Ничего серьезного?
— Ничего. Но Бак полоумный. Встретил нас в дверях со старой боевой винтовкой. Ждет революции. Надо убираться из этой страны, пока все не схватились за оружие.
Джулия улыбнулась: ну и чушь!
— Никто не хватается за оружие. А у меня на руках двое малышей и Уилл. Тебе пришлось бы снова искать работу. Не время сейчас переезжать.
Дьяволово отродье
Говард предложил назвать близнецов Джулиус и Маркус.
— Шекспировские имена — как раз в твоем вкусе! — сказал он Джулии, но она восприняла его выбор без восторга.
