Джулия и Уилл коротали дневные часы, наблюдая за жизнью квартала. В полуденный зной дети играли возле поливальной установки, а жены сотрудников судачили, обсуждая новости медной компании. Пока кухарки разносили лимонад, а садовники подстригали кусты, Джулия с тревогой сознавала, что совсем разленилась, опускается все ниже и ниже. Она умирала от скуки, как и предсказывала Трикси. Но Джулия не жаловалась.
По вечерам Говарда ждал изысканный ужин, а уложив Уилла, они любили друг друга. Говард не сомневался, что переезд пошел им на пользу. Спустя месяц Джулия объявила, что беременна.
Бак Куинн, ближайший сосед Ламентов, был еще и начальником Говарда в медной компании. Майор Бакли Кентиган Куинн, британский офицер, во время войны служивший в Пакистане, питал уважение к Британии и армии. Свой дом он превратил в орудийный склад, на газоне стоял старенький, изъеденный ржавчиной джип, а сынишка Бака Мэтью, ровесник Уилла, вечно бегал голышом, с пустым патронташем через плечо. Раз в две недели, по воскресеньям, Бак созывал соседей к себе в сад на пикник; его миниатюрная жена Сэнди в одиночку хлопотала, а Бак распоряжался, размахивая лопаткой. С царственным видом излагал он свои взгляды, а соседка Марджори Пью, с длинным лошадиным лицом и крохотным, с оливку, ротиком, соглашалась с каждым его словом.
Марджори раздражала Джулию сильнее, чем Бак. Баку за шестьдесят, он выражает взгляды своего поколения, его уже не переделаешь. А Марджори — ее ровесница, у нее должна быть своя голова на плечах.
— Гитлер, — доказывал Бак, — был сумасшедший, зато прирожденный полководец!
— Да-да, — кудахтала Марджори. — Чудовище, но его «фольксвагены» мне нравятся. Славные машинки!
— Славные машинки? — вскипела Джулия. — Он убивал людей миллионами, а вы хвалите его проклятые машины?
— Ну, — сказала Марджори, — они ведь не ломаются, верно?
Пока соседи закусывали. Бак разглагольствовал о политике, будто пытаясь вывести на чистую воду вольнодумцев. Джулия, памятуя об уроках миссис Уркварт, старалась держать язык за зубами: ведь ей так хотелось прижиться на новом месте!
— Вот что я понял на войне: этих ребят можно научить чистить орудия, строить мосты и раз в неделю стирать штаны, но нельзя научить командовать! Вот почему неграм без нас не обойтись, — ораторствовал Бак. — Дай им в руки власть — и не миновать беспорядков!
— Им нужна твердая рука, — проворковала Марджори. И подтолкнула локтем Джулию: — Разве не так?
— То есть, — улыбнулась Джулия, — нужно их воспитывать, как детей?
— Именно, — согласился Бак. — Кто-то ведь должен учить их, что делать!
— Милый, переверни мясо, — попросила Сэнди Куинн.
Бак послушно перевернул телятину, и Джулия поймала взгляд Сэнди — веселый, дерзкий.
— Перевернул, — сказал Бак жене.
— Теперь, милый, можешь продолжать, — отвечала Сэнди.
— Да, — покладисто отозвался Бак, — так на чем я остановился?
— Но ведь хорошие родители чувствуют, — продолжала Джулия, — когда дети вырастают?
Из сада донесся детский крик, и все взгляды обратились на Мэтью Куинна и Уилла: забравшись на крышу старенького джипа и спустив до колен штанишки, они приготовились писать в цель — в спящую толстую трехцветную кошку.
— Давай, — шепнул Мэтью Уиллу. — Целься в кошку!
Уилл готов был подчиниться, но тут кошка одним прыжком взобралась на дерево. К удивлению Уилла, родители будто не заметили его проступка. Негодующий мамин взгляд был обращен на отца Мэтью.
У Бака проделка ребят вызвала лишь смех.
— В детстве я сам был такой, — заявил он.
— Он и сейчас такой, — тихо сказала Сэнди, вновь глянув на Джулию.
— Вот и немудрено, что негры для вас — мальчишки, которыми командуют другие мальчишки, как вы в детстве, — заметила Джулия.
Бак расхохотался:
— Ерунда!
— Ерунда! — эхом отозвалась Марджори.
— Почему ерунда? — вспыхнула Джулия. Ее терпение лопнуло, вдобавок она проголодалась, но брезговала угощением Бака. Во время беременности ее тошнило от запаха жареного мяса.
— Может, черные когда-нибудь научатся управлять друг другом, но одного я не потерплю: чтобы черные управляли белыми. На что белому мудрость негра?
— Начнем с розовых клумб, — ответила Джулия. — Что ни день, вы просите совета у моего садовника!
При этих словах отставной майор шестого королевского полка пакистанской гвардии, сунув под мышку лопатку, двинулся к Джулии:
— Я попрошу вас уйти, мадам.
— Почему? Потому что я с вами поспорила?
— Мадам, нельзя есть за моим столом и оскорблять меня.
Сэнди грустно покачала головой:
— Бог свидетель, Бак вырос в семье с такими порядками, — верно, милый?
В ответ на атаку с тыла Бак захлопал глазами.
— Все, что я могу сказать, — не кусай кормящую руку, — вмешалась Марджори. — Так нельзя.
— Но я не съела ни кусочка! — возмутилась Джулия.
— Но вы ждете ребенка. Вам надо есть. — Вслед за словами Марджори послышались сочувственные вздохи женщин.
Тут и Бак пожалел о своей резкости, и Джулия устыдилась, что обделяет свой драгоценный груз.
— Простите меня, Джулия, — сказал Бак, вежливо кивнув Говарду. — Я упустил из виду, что вы беременны и не вполне владеете собой.
Пока Джулия готовила ответ, Бак, собравшись с мыслями, вновь обратился ко всей компании:
— Кто-нибудь, назовите хотя бы одну страну, где черные получили право голоса и дело не кончилось крахом!
— Ну, попробуйте, — пискнула Марджори, поджав крошечные сальные губки.
— Хоть в одной стране наверняка все обошлось. — Говард дружески переглянулся с Джулией.
— Ни в одной, — настаивал Бак.
Джулии вдруг пришли на ум слова Чипа Ховитцера об американском сенаторе-католике.
— А Америка? — проронила она.
— Америка?
— Да, Бак. Черные могут голосовать, и Америка не развалилась. Поезда ходят по расписанию, телефонная связь надежней нашей, а уровень жизни самый высокий в мире. Если в Америке у всех равные права, почему это невозможно у нас?
Тут Бак заорал, чтобы из кухни принесли еще холодного пива; все наперебой стали предлагать помощь, и слова Джулии потонули в хоре голосов.
Туннель до Китая
Беременность Джулии развивалась необычайно быстро. Врач заключил, что она ждет двойню, и Говард, чье восхищение природой не знало границ, стал объяснять Уиллу, как рождаются близнецы, — взял апельсин и разрезал пополам. Уилл расстроился: он думал, что мамину любовь придется делить лишь с одним соперником, а оказалось, предстоит иметь дело сразу с двумя. Он сказал, что не любит апельсины и никогда больше к ним не притронется.
Но позже, когда Говард, объясняя, где Африка и где Китай, проткнул апельсин карандашом, Уилл вдруг проникся состраданием к братьям.
— Не надо, им же больно! — крикнул он.
— Кому больно? — отец удивился.
— Им. — Уилл указал на огромный мамин живот.
— Глупости, — возразил Говард. — Этот апельсин, то есть яйцо, в животе у мамы!
— Говард, ты его совсем запутал, — вмешалась Джулия.
Каждый понедельник Авраам являлся с больной головой и все утро просиживал в сарае, скрестив ноги, держась за голову и постанывая. Уилл каждый раз приносил ему из кухни чашку чая для бодрости (чтобы Джулия не заметила, что с Авраамом), а садовник в благодарность отвечал на любые вопросы, которыми засыпал его мальчик.
— Авраам, — начинал Уилл, — глубоко вы вскапываете клумбу?
— Очень. Розы любят, когда глубоко копают.
— Вы хоть раз докапывались до Китая?
Авраам поморщился:
— До Китая? Да у меня при одной мысли башка трещит!
Уилл рассудил, что для такого предприятия нужна ясная голова, а начать лучше на клумбе с розами. Научился он и сжимать виски, точь-в-точь как мучимый похмельем бушмен. За ужином Джулия заметила, что Уилл держится за голову.
— Что с тобой, Уилл?
— Перепил.
— Чертов Авраам! — буркнул Говард.
Беспокоили Джулию и другие привычки Уилла: он пристрастился мусолить самодельную трубку из палки и катушки для ниток, таскать в заднем кармане бутылку из-под ванили вместо фляги и поглаживать воображаемую бороду.
Как-то утром повар посетовал, что его дочке Рут нечем заняться на каникулах.
— Джозеф, — предложила Джулия, — что ж вы не приводите Рут поиграть с Уиллом?
Так Уилл встретил свою первую любовь.
Рут была изящна, как журавль на берегу реки, и гордилась своей красотой; под мышкой она носила крышку жестянки из-под печенья и любовалась своим отражением. Вдобавок она была старше Уилла на два года, а значит, ей были открыты все тайны жизни.
— Рут, — спросил Уилл, — откуда у твоего отца шрамы на щеках?
