Конечно, право с его основополагающим принципом формального равенства представляет собой достаточно жесткую нормативную систему. Признание своего формального равенства с Другим – не в природе человека, это элемент культуры, который воспитывается на протяжении веков, утверждается в том числе и средствами социального принуждения. История государства и права показывает и то, как быстро исчезает налет культуры, когда граждане, формально ратующие за равенство перед законом, получают возможность добиться для себя законодательно установленных привилегий. В наши дни можно увидеть этому достаточно подтверждений. Поэтому в сфере публично утверждаемых прав и свобод нередко встречается несоответствие между равенством формальным и фактическим. Однако, правовой принцип заключается именно в формальном равенстве. Важно, чтобы юристы понимали: формально равная правоспособность не ведет к социальному равенству. И это – единственная справедливость, которую может предложить право. При этом последнее никогда и не считалось единственным социальным регулятором. Установление социально-экономических привилегий-компенсаций для определенных групп необходимо для поддержания социальной стабильности, но имеет в своей основе не правовой, а политический или этический подтекст.
Есть и еще один аспект проблемы. Справедливо считается, что фундаментальное юридическое образование формирует в том числе умение понять юридическую аргументацию оппонента, принадлежащего к иной правовой культуре. В свое время кафедры римского права были созданы в Англии королем Генрихом VIII, чтобы способствовать образованию дипломатов, которые должны были представлять Англию в странах континентальной Европы, где право основывалось на римских традициях. Очевидно, что наши юристы должны обладать не меньшим кругозором, понимать точки зрения других, знать, как и какими аргументами они смогут убедить своих контрагентов. Вот почему так важно изучение истории государства и права зарубежных стран и вот почему чрезвычайно досадным представляется резкое сокращение часов и отказ в статусе самостоятельной дисциплины конституционному праву зарубежных стран.
Все это, равно как и история догмы права, конечно, должно быть предметом разговора в курсе истории права и государства. Но когда (и пока) право и его принципы будут считаться универсальной человеческой ценностью, язык права (не закона) будет понятен представителям любой цивилизации, где право играет хоть какую-то роль в качестве социального регулятора. Правда, для этого необходимо правовое просвещение, чтобы люди понимали, что, говоря словами Р. Иеринга, «право есть непрерывная работа, притом не одной только власти, но всего народа, а … борьба за право есть обязанность правомочного по отношению к себе самому … и по отношению к обществу, потому что таково необходимое условие для существования права»190. Это – главная профессиональная обязанность юриста.
Глава 5
«Бог не взирает на лице человека»: принцип формального равенства в свете христианской антропологии
Е. В. Тимошина
«Бог не взирает на лице человека» (Галат. 6:2), то есть на его внешнее положение, на то, что может быть передано латинским термином persona или греческим термином prosopon, с помощью которых в эпоху античности, как известно, обозначали не столько личность, сколько внешний вид индивида, обличие, наружность, маску («личину») актера. Термин persona, что также хорошо известно, использовался для обозначения лица в римском праве191.
На первый взгляд, в данном случае фиксируется принципиальное различие между формальным, юридическим и религиозным, христианским подходом к человеку. Право в таком сравнении предстает как инструмент обезличивания и уравнивания, типизируя личность либо в качестве носителя единой человеческой природы, на этом основании предоставляя так называемые естественные права, либо в качестве носителя различных социальных ролей, и последнее является для права пределом персонализации192. Во всяком случае право, в отличие от религиозной морали, как считается, не распознает личностной уникальности. С этой точки зрения формальное равенство – это равенство субъектов как носителей соответствующих социальных ролей, то есть как раз той «личины», на которую «не взирает» Бог.
Именно такой подход к лицу, как известно, предлагается либертарной теорией права: «Специфика правового общения, – пишет Н. В. Варламова, – заключается в том, что это формальное, обезличенное, социально типичное взаимодействие, в котором люди выступают не во всем многообразии своих личностных проявлений, а лишь как носители определенных социально-правовых ролей … Субъектом права выступает человек в качестве абстрактного автономного лица (что и выражено в понятии «физическое лицо»), обладающего свободой воли и формально равного другим лицам…»193.
За таким пониманием формального равенства стоит определенная – идивидуалистическая, неличностная – антропология, генеалогия, содержание которой в европейской правовой культуре связано с восприятием античного наследия. Характеризуя его специфику, А. Ф. Лосев отмечал, что античная культура «не имеет опыта чисто личностного бытия»194. Русский философ В. Н. Лосский также считает «знаменательным … отсутствие в античном лексиконе какого бы то ни было обозначения личности, ибо латинское persona и греческое prosopon обозначали ограничительный, обманчивый и в конечном счете иллюзорный аспект индивидуума; не лицо, открывающее личностное бытие, а лицо-маска существа безличного»195. Интересно, что сходную оценку дает О. Шпенглер. Он видел влияние античного наследия на западную («фаустовскую») культуру в том, что над ней «все еще довлеет античное понятие телесной вещи», а потому и право «знает личность лишь как тело»196. Известна здесь и позиция славянофилов, полагавших, что особенности западной цивилизации сформировались под историческим влиянием «древнеримской образованности», «римского юридизма»197.
В либертарной теории права также подчеркивается факт преемственности стиля мышления, характерного для западноевропейской интеллектуальной культуры: в основе западной философско-правовой традиции, пишет В. В. Лапаева, лежит «римская идея» абстрактного, обезличенного (а потому и всеобщего) формально-правового равенства198. В этом смысле В. А. Четвернин точно определяет западную культуру как «персоноцентристскую» (или, что то же самое, – правовую), в которой таким образом присутствует исходный смысл понятия persona199. При этом сам либертарно-юридический тип правопонимания, подчеркивает В. В. Лапаева, «представляет собой возрождение и последовательную логическую рационализацию традиции классического греко-римского понимания права как выражения справедливого равенства (эквивалента) в отношениях между людьми»200.
В основе индивидуалистической антропологии, разделяемой представителями либертарной теории права, лежит идея автономного, независимого от других индивидуума, действующего в собственных эгоистических интересах. В рамках принципа формального равенства, подчеркивает В. В. Лапаева, «один человек равен другому человеку, а следовательно, независим от него, то есть свободен»201. Именно в автономии индивидуальной воли усматривается содержание правовой свободы202, которая в либертарной теории оказывается «за гранью добра и зла». Как пишет В. А. Четвернин, «правовая свобода не знает, что такое «хорошо» и что такое «плохо»», «правовая свобода допускает эгоистическое удовлетворение интересов»203. Отсюда следует известный «разделительный тезис» теории, о которой идет речь, – право имеет свое собственное содержание, не сводимое ни к принуждению, ни к этическому минимуму, а следовательно, в силу своей «внутренней моральности» не нуждается в каком-либо моральном обосновании и не допускает такого рода ограничений.
Думаю, что возможно обосновать принцип формального равенства с помощью принципиально иной – не индивидуалистической, но личностной – антропологии и тем самым показать его связь с восточно-христианским (православным) мировоззрением. Помимо прочего, такое обоснование позволит обнаружить необходимое моральное основание права. Личностная антропология также фундирована идеей свободы человеческой личности, однако свобода при этом не рассматривается как этически нейтральная категория. Таким образом, основное расхождение между индивидуалистической и личностной антропологией состоит в различном понимании человеческой свободы.
В русской философско-правовой традиции со времен спора западников и славянофилов сложилась исследовательское русло, в соответствии с которым именно различный опыт Богообщения, сформировавшийся в католичестве и православии и нашедший свое выражение, в частности, в принципиально различном понимании бытия Божественной личности (Лиц – ипостасей Святой Троицы), определил основополагающие расхождения между западной и русской культурой. При этом различие между ними изначально «было опознано как различие в религиозной судьбе [выделено мною – Е. Т.]»204. Говоря о догматических расхождениях католичества и православия, мы прежде всего имеем в виду католическое «дополнение» Никео-Цареградского Символа веры положением об исхождении Св. Духа не только от Отца, но и от Сына (так называемое Filioque), что с точки зрения канонического права Православной церкви рассматривается как отступление от ранее принятого Вселенским собором догматического учения о Святой Троице.
