В большинстве случаев в таких устройствах применяется магнитострикционный вибратор который устанавливается под килем подводной лодки. Румянцев отказался от использования магнитострикционного эффекта и нашел принципиально новое решение схемы. Он построил вогнутый излучатель-рефлектор, концентрирующий в небольшом пространстве огромные мощности, Излучатель Румянцева не был возвратом к старым, дорогостоящим генераторам подобного типа.
Это был сравнительно дешевый, портативный и обладающий большим запасом прочности прибор, рассчитанный не на лабораторию, а на повседневное использование в любой обстановке. По-новому была решена и схема усилителя. Специалист, привыкший к обыкновенным ламповым усилителям, не нашел бы в устройстве Румянцева ни одной лампы. Это был так называемый магнитный усилитель-ферристор, напоминающий по внешнему виду обыкновенный трансформатор. Но весь секрет заключался в сердечнике, сделанном из особого сплава. Этим прибором можно было усиливать сколь угодно большие мощности, чего трудно достигнуть на вакуумных лампах и полупроводниковых приборах. Чувствительность такого усилителя весьма и весьма высока, а долговечность почти безгранична. Излучатель служил также приемником отраженных сигналов.
Новый гидролокатор, вернее универсальный гидроакустический прибор, позволял не только обнаруживать подводные и надводные корабли на значительном удалении, определять направление и расстояние до цели, но также зондировал водное пространство вокруг корабля в большом радиусе, заменял эхолот; но самое главное, с помощью этого устройства можно было держать непрерывную связь с базой и своими кораблями.
Это была своеобразная приемно-передающая станция, обладающая довольно широким диапазоном частот, ибо частоту колебаний вибратора можно было регулировать по своему усмотрению. Найденный новый звуковой канал на определенных глубинах давал возможность поддерживать связь почти на неограниченном удалении от своей базы.
Таким образом, корабли получили мощное средство подводного наблюдения. Вращающийся под днищем корабля излучатель ощупывал «подводный горизонт», вспыхивали неоновые лампочки, на экране осциллографа появлялась пилообразная светящаяся кривая. Для сильного направленного поляризованного ультразвукового луча не страшны были ни воздушные пузырьки, ни разница температур различных слоев воды.
Экипаж подводной лодки приходил в восторг от этого изобретения. Лодка как бы получила «зрение».
Да и честолюбие Румянцева было удовлетворено. В письме Инне Кравченко он так и написал: «Мое честолюбие и тщеславие удовлетворены: дела идут успешно. Можете поздравить меня. Рад, что в этом деле есть большая доля и вашего труда, труда всего коллектива. Задерживаюсь здесь на неопределенное время. Моряки— милые отзывчивые люди. Они делают все возможное, чтобы скрасить мой быт. Со многими я по-настоящему подружился. Кстати, возможно, что это письмо передаст вам главный старшина Буняков Петр Степанович, симпатичный смышленый юноша. Насколько я понимаю, он уходит в скором времени в запас. Он наш земляк, из Усть-Телецкого, но хочет устроиться куда-нибудь на завод. Рекомендую его. Может быть, у нас есть вакансия? Прошу поговорить с Константином Ефремовичем. Мне лично очень хотелось бы иметь такого помощника, знающего подводную лодку как свои пять пальцев. Ведь работы только развертываются. Буняков — отличник боевой подготовки, и о нем даже писали в газетах...»
Да, Буняков в самом деле был ценной находкой. У него были «золотые руки», и такой человек мог пригодиться в заводской лаборатории. Вручить письмо главному старшине Румянцев решил перед самым отъездом моряка на родину.
Лодку качало все больше и больше. От этого мерного покачивания у инженера темнело в глазах, он испытывал приступы' тошноты.
Командир подводной лодки капитан третьего ранга Дорофеев смотрел на инженера с состраданием. «Скорее бы уж добраться в базу... Совсем наш инженер расклеился...»
Дорофеев и сам испытывал неимоверную усталость. За последние три дня он не сомкнул глаз. В спокойном матовом свете лампы его худое лицо казалось особенно угловатым, а умные упрямые глаза тонули в тени. Он пытался стряхнуть сонную одурь, до крови кусал пересохшие губы, но веки непроизвольно слипались. Сказывалось непрерывное напряжение последних суток. Но Дорофеев был энергичным человеком. Всякое проявление усталости он считал непростительной слабостью, а потому старался держаться молодцом. Люди сменялись, уходили, приходили, а командир корабля продолжал бодрствовать, и, может быть, никому даже в голову не приходило, что перед ними смертельно усталый человек: Дорофеева привыкли видеть при любых обстоятельствах бодрым, деятельным, распорядительным. И хотя каждый выход в море требовал предельного напряжения сил, нравственных и физических, другой жизни, спокойной, неторопливой, лишенной всяких тревог и забот, Дорофеев даже не представлял. Как это можно беззаботно лежать на диване, покуривать трубку, лениво перелистывать страницы журнала или книги?.. В прошлом году Дорофеев побывал в отпуске. Решил махнуть к Черному морю. Жена Аня и сын Алешка были в восторге. Теплое ласковое море, много солнца. Первые дни Дорофеев, закатав штаны до колен, бродил по берегу, собирал цветные камешки, отдыхал душой и телом. Случился шторм. Огромные седые волны с гулом обрушивались на берег. И тут что-то проснулось в душе Дорофеева, что-то глубоко скрытое, но властное, зовущее. Он вдруг затосковал по своему кораблю, по своим матросам, стал думать, все ли он сделал, чтобы вот так безмятежно отдыхать здесь, под сенью кипарисов, Инспекторской проверки он не опасался, но хотелось, чтобы боеготовность экипажа проверяли в его присутствии. Помощник надежный... Но мало ли что... Он успокоился только тогда, когда очутился в своей базе.
Некоторые считали Дорофеева суховатым, чересчур уж официальным. Но матросы его любили, а это было, пожалуй, самым главным. Когда-то Дорофеев мечтал стать подводником. Волевой, энергичный, он неуклонно шел к цели и добился своего. Мечта осуществилась. Ничего иного он и не желал. Командование не раз отмечало в приказах успехи офицера, старалось его выдвинуть на более высокую должность в штабе, но Дорофеев заупрямился, и его в конце концов оставили в покое. Дорофеева ценили, при разработке плана учений советовались с ним, выполнение наиболее трудных и ответственных заданий возлагалось, как правило, на него. Но командир подводного корабля, по-видимому, и в самом деле был сухим человеком, лишенным отзывчивости: благодарности командования он воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Советовались с ним большие начальники, он почтительно отвечал, но, когда нужно было отстоять свою точку зрения, не стеснялся вступать в спор, горячился, и переубедить его было почти невозможно. Своим упрямством он мог довести самого мягкого и покладистого человека до бешенства.
