Берман помрачнел, взглянул на гостя.
— Он устраивает бои за трон, так как жена — чужеземка, — не обращая внимания на взгляды, продолжал колдун. — Мне нужно, чтобы ты принял участие и победил его.
— У меня есть женщина, — проворчал медведь, — и трон мне не нужен.
— Она не жена тебе, — с усмешкой сказал Рибер, — поэтому ты можешь участвовать. А короноваться или брать женой невесту Бермонта я тебя не заставляю. Главное — отдай мне коронационную подвеску. И приведи мне Полину Рудлог. А дальше можешь отрекаться и жить как жил раньше.
— Что будет с женщиной? — осведомился Эклунд.
— Она останется жива, — с той же раздражающей улыбкой проговорил колдун. — Нам не нужно лишних смертей. Даже вернется к семье. Могу дать слово.
— Дай, — согласился берман. — И это все? Больше требовать ничего не будешь?
— Обещаю, — четко произнес непрошеный гость, — выполнишь то, о чем я сказал, и долг будет закрыт. Мое слово.
Эклунд молчал, раздумывая. День, когда он должен был отдавать долги, когда-то должен был наступить. И он, обращаясь за помощью к черному, понимал, что возвращать придется не деньгами и не убитыми зайцами.
Четыре года назад Марьяна родила ему второго сына. Роды шли тяжело, повитуха, вызванная на помощь — первого сына он принимал сам — потребовала везти женщину в больницу. Вызывать скорую.
Но пока небольшой медицинский листолет добирался до их затерянного в лесах дома, роды уже пришли к той стадии, когда везти ее куда-либо было невозможно. Женщина уже не могла тужиться и только стонала в забытьи, он бесился от запаха крови и беспомощности. Прибывшие врачи сделали все, что смогли. Но сын родился, обвитый пуповиной, весь синий, маленький. Задышал через две минуты после того, как появился на свет.
Потом была реанимация, бесконечные поездки в больницу, работа виталистов. Когда через полгода их выписали — уже стояло несколько страшных диагнозов. Водянка головного мозга. ДЦП. Сердечная недостаточность.
Маги и врачи не были богами, хоть и бились за маленького пациента, как могли. Слишком мало виты было в малыше, слишком близко он стоял к черте, за которой была смерть.
Тогда Эклунд и пошел к колдуну, жившему в их местах, и, по слухам, способному победить смерть. Пошел и дал слово — когда бы и как ни потребовал Людвиг Рибер вернуть долг, он, Эклунд, согласится. Потому что именно он был виноват в том, что случилось с Марьяной и малышом. Именно он был против больниц и обследований, а она не возражала ему — только жаловалась иногда, что ее одолевают плохие предчувствия.
Колдун помог. Почти ночь просидел в детской, запретив хозяевам входить в дом — благо, было лето и можно было переждать на улице. А наутро Рибер, посеревший и постаревший, просто вышел из дверей, вздохнул в небо, поглядел немного на солнце и тяжело пошел прочь. Они нашли сына, не лежавшего бледным, сипло и мелко дышащим кульком — улыбающимся, переворачивающимся и тянущим руки к матери.
Через месяц при обследовании все диагнозы сняли, а малыш стал развиваться, как обычный ребенок. Точнее, как не очень обычный — он вообще не болел, даже не чихнул ни разу.
И вот сейчас время пришло.
— Мне нравится Бермонт, — тяжко произнес хозяин дома, — он силен. Вряд ли я смогу одолеть его.
— Я против вашего короля ничего не имею, — сухо заверил его гость. — И если не сможешь ты, столько лет служивший в храме Зеленого и имеющий его благословение, то кто? Но я помогу тебе. За день до свадьбы зайдешь ко мне. Я дам тебе зелье. Намажешь им ногти. Только следи, чтобы на руках не было открытых ран. И в рот не суй. Так ты согласен?
— Согласен, — мрачно подтвердил Бьерн Эклунд. — А теперь уходи.
Колдун снова усмехнулся, пожал плечами и встал. Будто он не знал, как боятся и ненавидят его местные жители, тем не менее прибегающие за помощью, когда уже никто помочь не мог. И будто ему все это доставляло радость. Но медлить было уже нельзя — декабрь был совсем близко.
Ренсинфорс, Полина
То ли сыграло свою роль расстройство, то ли влияние полнолуния имело силу и днем, но Пол все-таки обернулась, не доехав с ярмарки до дворца. И до следующего утра носилась и дремала в теплом замковом дворе, возмутительнейшим образом проигнорировав и запланированный обед с матушкой Демьяна, и послеобеденное протокольное посещение Храма Зеленого, в котором должна была состояться свадьба, и экскурсию по замковому музею — дабы наглядно ознакомиться с историей рода Бермонт, и очередной торжественный ужин. Ей было все равно — ведь вместе с ней среди деревьев тяжело ступал огромный черный медведь, показывающий ей, как драть когти о толстую кору, какую траву можно есть и как обгрызать тушки зайцев и поросят, чтобы не подавиться костью. С ним было весело и интересно. И только иногда внутри просыпалась Полина-человек, изумленно смотрела на происходящее и тут же засыпала обратно, подавляемая восторженным младенческим звериным рассудком.
Большой и сильный собрат периодически грозно рявкал и прикусывал ее за холку — когда расшалившаяся невеста вдруг решала прыгнуть в пруд, на глубину, или тяпала его за лапы, пока он отдыхал на траве, или тыкалась носом к его пище. Медвежонка, обиженно потявкав и поскулив для обозначения своей позиции, гордо удалялась в лесочек — но снова возвращалась и снова глядела с обожанием, лезла лизаться, прижималась дрожащим от восторга тельцем и сладко зевала, вжавшись в горячую звериную шкуру, а то и залезала сверху, и спала там, распластавшись на широкой спине.
И его величество, забросивший дела ради воспитательного процесса, с усмешкой, пробивающейся через тяжело ворочающийся звериный разум, обилие запахов и звуков, размышлял о том, что ради сохранения репутации надо было вывезти ее за город, в широкое лесное имение Бермонтов. Там можно было и поохотиться на снегу, показать следы животных, научить, как ловить лосося в серебряных, холодных и быстрых ручьях. Но визит был официальным, и пришлось бы тащить за собой всю ее свиту. Слишком много хлопот. Успеет еще.
Еще он думал о том, что за десять лет ничего не изменилось. И он до старости, видимо, будет носить ее на холке, изображая лошадку. И что мог бы сообразить еще тогда — именно эта визжащая от счастья при его появлениях и намертво вцепляющаяся в него девчонка и есть его судьба.
Только утром понедельника, после второй ночи полнолуния, ему удалось уговорить Полину обернуться. Ну как, убедить — зажать лапой, чтоб не сбегала, порычать для острастки, чтобы начала слушать. И попытаться достучаться до любимой девушки, спящей в маленькой медвежьей голове. Иди ко мне, Полюш. Просыпайся. Я соскучился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
