Хиль ждал. Долго, терпеливо, ходил туда-сюда, поглядывал на машину — там были приготовлены для его Тарьи теплая роскошная шуба, несколько коробок с сапогами на все размеры — как определить, какой ей нужен? Там лежали ключи от их дома. Обручальные пары. И свадебные, если успеют сегодня в храм.
Заскрипели шаги за воротами. Он собрался, сжал зубы. Уже знал и понимал, что ему скажут.
— Она не выйдет, — сочувственно сказала матушка. — Она решила остаться здесь. Уезжайте, не мучайте себя.
— Я останусь у Обители, — четко проговорил он, — пока она не откроет ворота.
Настоятельница остро взглянула на него.
— Она сказала, что не беременна.
— Мне все равно, — рыкнул он. И громко произнес ритуальную фразу для открытия пути в Обитель.
Ворота остались на месте.
— Уезжайте, — повторила настоятельница. И добавила печально: — Мне очень жаль.
Он не слушал — уже лез наверх по высоким и мятым бронзовым листам, цепляясь за обледеневший металл, отмораживая пальцы. Не указ нам Богиня, да и все шесть стихий не остановят сейчас. Соскальзывал, срывая ногти, снова пытался, скрипел зубами, ругался. Если понадобится, то он притащит сюда тротил и взорвет эту преграду к чертям.
Попытки с десятой добрался наверх, подтянулся, начал перекидывать ногу — во дворе собрались послушницы, настоятельница сидела у горячего источника с статуей Богини и бьющего фонтана, наглаживая кота и глядя на настойчивого бермана. Качнулся вперед — и получил удар по корпусу такой силы, что отлетел на несколько метров к озеру. Ошалело помотал головой, поглядел на кровоточащие пальцы и снова пошел к воротам.
Сколько раз он поднимался наверх? По стене, по скользкому, покрытому ледяными подтеками от жара его тела металлу? Сколько раз его швыряло об землю — так, что голова уже гудела, а из носа шла кровь, и спина ныла, и ребра? Сколько он оборачивался, бился о равнодушные створки с рычанием и злостью? Сколько просил, умолял богиню, чтобы пустила его?
Свенсен затих только к вечеру, когда сил не осталось даже чтобы дойти до машины. Просто сел спиной к воротам, откинул голову и закрыл глаза.
Он весь месяц знал, что она не выйдет. И когда скупал ювелирные магазины, и когда выбирал кровать — знал.
Сердце болело так, что он не чувствовал левой руки, и он пошевелился неловко, повернулся боком и прислонился щекой к мятой бронзе. И заснул там, на снегу, ощущая, как немеют ноги и как тело становится тяжелым, неподъемным. И презирая себя за то, как жалок и бессилен он сейчас.
После полуночи, под огромной круглой луной, освещающей блестящие ледяными слезами ворота, Обитель дрогнула и тяжелые створки застонали, открываясь. Через некоторое время вышла матушка-настоятельница, покачала головой, поглядела на сопровождающую ее женщину. Та, закусив губу, глядела на бледного замерзшего мужчину, лежащего на снегу.
— Что смотришь, — проворчала настоятельница, волоча тяжеленного мужика за линию ворот. — Помогай. Надеюсь, жив еще. И не отморозил себе ничего. То, что голову отбил — это точно, раз тут помереть решил. Первый раз такого упорного вижу. Чего не вышла-то? Вон какой здоровый, все ворота помял нам.
— Я мужа люблю, — тяжело ответила женщина, хватаясь за обледеневшую куртку и помогая поднять грузное тело. Женщины под внимательным взглядом статуи Синей Богини дотащили его до скамейки. Ворота закрывались долго, с жутковатым воем.
— Мертвому твоя любовь ни к чему, — сердито сказала матушка. — Мертвых надо помнить. А любить живых. Эх… давай-ка его сразу в источник. Там и согреется, и милостью Богини излечится. А потом сама выхаживать будешь. Это тебе послушание, сестра. За жестокосердие и обман.
— Как поняли? — тихо спросила Тарья, снимая с замерзшего куртку, рубашку.
— Я что, беременную за столько лет от небеременной не отличу? — строго сказала настоятельница. — Сказала ему, раз ты так решила. Грех на себя взяла. Эх, Тарья, Тарья. Мертвые не согреют тебя ночами и в старости. А этот, хоть и бешеный — согреет. Ты слушай, слушай, глаза не отводи. Я еще от Богини за вмешательство получу, с месяц поститься придется. Но кто ж вас уму научит?
Полковника, не приходящего в сознание, осторожно погрузили в источник. Тарья разделась, села рядом, придерживая его и растирая сбитые кулаки, тело, смывая кровь с лица. Из окошек келий то и дело выглядывали любопытные сестры, шушукались между собой: виданное ли дело, мужчина в Обители и не по воле Богини! Источник пыхал паром, заволакивающим темный двор, светила луна, матушка то и дело выходила — то сообщить, что приготовила еще одну кровать, то поинтересоваться, как дела и не ожил ли еще упрямец.
Хиль не оживал. Но жилка на виске билась размеренно, лицо распарилось, покраснело, ссадины на костяшках потихоньку заживали, и Тарья обняла его, уперлась ногами, чтобы не соскользнуть в воду, и, поколебавшись, положила голову на грудь — слушать сердце.
И сама не заметила, в какой момент оно застучало быстрее, а крепкие руки вдруг прижали ее к груди — не дернуться и не вырваться.
Но она и не стала вырываться. Мужчине, который готов умереть за право быть с тобой, можно дать шанс.
Глава 26
Понедельник, Магуниверситет, Алина
Алинка расстроенно шлепала по шумному коридору универа, перекинув через плечо тяжелую спортивную сумку. Последним занятием была ненавистная физкультура. До зачета оставался месяц, а у нее прогресса практически не было. Да, она чуть ли не пищала от восторга, когда смогла подтянуться первый раз — но что это по сравнению с нормативом в десять подтягиваний? И по бегу она теперь отставала не на три круга, как раньше, а на два. Ну и что?
Тренер опять провела с ней мотивирующую беседу, после которой хотелось только забиться в уголок и поплакать. Вы молодец, Богуславская, но этого мало. Я вижу, как вы стараетесь, но нужно хотя бы по нижней норме пройти. Иначе я не смогу поставить вам зачет. А без зачета вас просто не допустят к экзаменам.
Она вздохнула тяжело, перебросила сумку на другое плечо, достала из кармана телефон и набрала Матвея. На перерыве они уже виделись — Ситников рассказывал ей про дракона, она слушала, затаив дыхание, и стрясла с него обещание, что обязательно позовет, когда ящер прилетит снова. Но сейчас ей нужна была поддержка.
— Доброго дня, малявочка, — прогудел он своим густым и добрым басом. — Ты где?
— Я сейчас к каменам подойду, — грустно сообщила Алинка. — Матвееей, я так расстроена! Придешь меня пожалеть?
— Сейчас буду, — пообещал Ситников. — Всех обидчиков заломаем, не переживай.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
