Если Мередит и предвидел итог гражданской войны, то его правота подтвердилась еще не скоро. Конфликт развивался медленно и неровно – стычка там, осада городка или укрепленного дома здесь, несколько мелких ожесточенных сражений. И все же король Карл и принц Руперт вывели с базы в Оксфорде грозные силы. На севере к услугам короля был Ньюкасл – крупный порт, поставлявший в Лондон бо́льшую часть угля. И основная часть запада. Даже после того, как пресвитериане-шотландцы решились и помогли разгромить его при Марстон-Муре, в донесении говорилось: «Роялисты еще держатся». Вина за неудачу отчасти лежала на круглоголовых. Обученные лондонские отряды обычно бывали на высоте, но стоило запоздать жалованью, как они неизменно сворачивали знамена и шагали домой.
Война привела к эпизодическим стычкам и в других областях страны, но Джейн, проживавшей в Лондоне за огромным земляным валом, она из месяца в месяц даровала только покой.
Правда, до ухода Гидеона женщина раз в неделю наблюдала его отряд, гордо маршировавший к Финсбери-Филдс или Артиллери-Граунд, за воротами Мургейт, где собирались на тренировку городские войска. В такие дни ружейная пальба и пушечные залпы гремели с утра до вечера. Иногда круглоголовые уходили колоннами и через несколько недель возвращались пропыленные и перебинтованные. Но бо́льшую часть времени в городе было тихо. С Чипсайдского рынка исчезла половина лавок. Королевская биржа часто пустовала. Дела купеческие пришли в упадок после того, как роялисты пресекли поставки сукна с юго-запада, предметами же роскоши нынче мало кто интересовался. Иные люди, заподозренные в роялизме, вовсе скрылись. Сэр Джулиус Дукет, сказывали, вконец разорился. Что до людей простых, вроде Джейн, то еды пока хватало, но месяцы, когда роялисты остановили поставки угля из Ньюкасла, ознаменовались лютым холодом; налоги же, что ежемесячно шли на оплату войск, резко сократили ее доход. И странное дело, Джейн даже радовалась. Штурм, которого все боялись, так и не состоялся, и постепенно она уверилась: не состоится вовсе. Жить было трудно, но интересно. И оставался, конечно, Доггет.
Почему он не уехал в Массачусетс? Забавно, что всякий раз находилась какая-нибудь причина. Первые пару лет не пускали дела, затем заболели двое ребятишек Гидеона. Джейн порой приступала с вопросом: «Ты к жене-то собираешься?» Он вроде и не отказывался, но явно и не горел желанием. А потом, когда началась война и Гидеон пошел служить, Доггет вынужден был вести дела и обеспечивать всем необходимым семью Гидеона.
Все случилось субботним днем спустя месяцы после завершения строительства укреплений. Доггет и Джейн покинули старый город и отправились на прогулку в Мурфилдс. Сияло солнце. Царила тишина. Примерно в миле от них Джейн были видны часовые на валу близ Шордича, похожие на многочисленные точки, испещрявшие чистое синее небо, и ей пришло в голову, что в этом огромном кольце – она не могла сказать, почему так, – они обжили некое вымышленное, безвременное место, которое странным образом обособилось от прочего мира. Доггет, уловивший ее мысли, полуобернулся и заметил:
– Здесь чувствуешь себя моложе.
Да, подумала Джейн, она ощущала себя молодой.
– Ты-то не особенно изменился, – улыбнулась она.
Мужчина поседел, лицо избороздили морщины, но в остальном он был тем же Джоном Доггетом, который когда-то показывал ей барку короля Генриха.
Глядя на нее, он кивнул.
– В чем же дело?
Он не ответил и все смотрел, улыбаясь.
– Ах.
Джейн потупилась и ненадолго задумалась, пока они шли к укреплениям. Чуть погодя взяла его руку и легонько стиснула. Они не проронили ни слова. Просто пошли обратно к дому, объятые ярким полуденным светом. Так и начался их роман – в странном, безмолвном пространстве, образованном валом войны: любовники, обоим за шестьдесят, связанные прошлым и давним влечением, обретавшие уют, товарищество и даже волнение; оба слегка удивленные тем, что еще способны на такие вещи.
Они сохраняли тайну. Догадался лишь Мередит, умный Мередит; ему Джейн могла доверять. Впрочем, это было не так и важно. Кому какое дело до их счастья?
Но это случилось пять лет назад, еще до того, как великие перемены привели Англию на порог нынешнего страшного кризиса. И сейчас, любовно взирая на спавшего рядом мужчину, Джейн слышала настойчивые увещевания Мередита, звучавшие несколькими днями раньше.
– Скоро ты очутишься в опасности. Возможно, в большой. – Он смотрел на нее серьезно. – Кто может знать?
– Ты. – Она прикинула. – Я не вполне уверена. Люди могут подозревать. Но почему это так важно?
– Ты не понимаешь. – Теперь уже он задумался. – Скажи мне одно, и это действительно важно. Знает ли Гидеон?
Гидеон взялся за гусиное перо. Письмо к Марте лежало перед ним, и он в сотый раз замялся. Оглядел семью. Вот его дорогая жена, больная, когда зовут в путь, здоровая в прочих случаях, тихо сидит за шитьем. Вот Пейшенс подле нее, уже на выданье; вот Персеверанс, пока без воздыхателей. И свет его жизни – Обиджойфул: коротышка-крепыш, погрузившийся в чтение Библии. Мальчик проявил такие способности, что Гидеон не стал привлекать его к своему делу и отдал в учение лучшему резчику по дереву, какого нашел. Но больше, чем за талант, он возносил хвалу Богу за мягкую и набожную душу, ниспосланную сыну. Вот бы Марта порадовалась – жаль, что не видит! Но эта мысль вместо того, чтобы увеселить его сердце, только вернула к неприятному письму и мучительному вопросу: сказать ли Марте о Доггете и Джейн?
Порой он пробовал даже себе солгать, что знать ничего не знает, будто не видел ни как они целовались, воображая себя наедине, ни Доггета, исчезавшего в ее доме. Насколько он мог судить, на это мало кто обратил внимание. Для его детей Джейн была тетей Джейн. На невинный соседский вопрос: «Доггет и миссис Уилер родственники, я полагаю?» – он только улыбнулся и кивнул. Прости его, Боже, за ложь. Ибо он, Гидеон Карпентер, считался образцом нравственности в приходе Святого Лаврентия Силверсливза.
Именно такова была его нынешняя роль – с тех пор, как изгнали сэра Джулиуса Дукета с его дружками. Гидеон уже трижды единогласно избирался общиной в приходской совет. Ее же собственные моральные стандарты были похвально высоки, чему он весьма радовался. Больше половины мужчин носили пуританские камзолы без рукавов и шляпы, а их жены – длинные серые или коричневые платья и скромные чепцы, подвязанные под подбородком.
Как в таком случае он допускал порочный обман благочестивой женщины, которую почитал? Отчасти, признал Гидеон, причина крылась в боязни семейной ссоры и широкого скандала. Но еще важнее было счастье Доггета. Без старшего помощника в делах Гидеон не смог бы – и Марта, безусловно, отнеслась бы к этому с пониманием – служить цели высшей, которая будет достигнута этим самым утром. Делу Кромвеля и его святых.
Гражданскую войну выиграл Оливер Кромвель. После первых лет безрезультатных военных действий этот решительный парламентарий от Восточной Англии создал «железнобоких» – собственную конницу, а потом потребовал у парламента: «Теперь позвольте мне перестроить всю армию».
Наступили горячие времена. Оставив Доггета и семью в Лондоне, Гидеон немедленно вступил в войско Кромвеля. Последнее назвали Армией нового образца. Эта профессиональная, хорошо обученная и дисциплинированная армия с уже закаленным в боях ядром под предводительством Кромвеля и его соратника генерала Ферфакса изменила ход войны. Не прошло и года, как она нанесла сокрушительное поражение Карлу и Руперту в битве при Несби, еще год – и захватила королевскую цитадель. Оксфорд пал. Карл сдался шотландцам. Те продали его англичанам, которые посадили короля под домашний арест.
Но Гидеону было важно то, что эти круглоголовые нового образца являлись не просто солдатами. Они – святые.
Потому что они так и называли себя – святые. Некоторые, конечно, обычные наемники, но большинство походило на самого Гидеона – люди, искавшие правды. Христовы воины, сражавшиеся так, что даже в Англии могли теперь выстроить на холме пресловутый сверкающий град. Они не сомневались, что с ними – Бог. Не Он ли даровал им победу? Это знание придавало авторитет; тот же был остро необходим, ибо кому доверять, если не себе?
Всяко не парламенту. Половину времени, когда велись боевые действия, армии не платили. Святые отлично понимали, что большинство депутатов предпочитали договориться с королем на минимальных возможных условиях. И не лондонцы, разумеется. «Лондон, – горестно признавал Гидеон, – настолько велик, что подобен многоглавой гидре». Большинство населения поддержало круглоголовых, но кто мог знать, сколько там тайных роялистов? К тому же лондонцы в первую очередь интересовались собой и своей прибылью. Перестань им грозить роялистская армия, они бы не замедлили избавиться от святых и вернуть на престол Карла.
