Священник не одобрил способ бегства Хэкабаута, считая его нехристианским посягательством на жизнь ближних.
— Достаточно, — сказал он, — что мы, не убивая судебных чиновников, нарушаем законы нашей родины. Положа руку на сердце, я могу сказать, что от всей души прощаю человеку, засадившему меня в тюрьму, хотя поведение его было вероломным, нечестивым и богохульным. Следует вам знать, мистер Пикль, что в один прекрасный день меня позвали в церковь соединить чету священными узами брака. Мои дела сложились так, что я в это время ждал ареста, и потому очень внимательно стал рассматривать через решетку, нарочно для этого устроенную, пришедшего за мной человека. Он был одет в матросскую куртку и штаны, и простодушное лицо его не внушало подозрений. Без промедления я поверил ему, приступил к выполнению долга, но не успел я дойти и до середины службы, как вдруг женщина вытащила из-за пазухи бумагу и воскликнула мужским голосом: «Сэр, вы арестованы! У меня приказ о взыскании с вас пятисот фунтов». Меня потрясло не столько мое несчастье, которое, слава господу, я несу смиренно и терпеливо, сколько нечестивость негодяя, осмелившегося поставить столь низменную цель под защиту религии, и его богохульство, ибо у него не было оснований так поступать, раз он мог осуществить свой замысел до начала церковной службы. Но я прощаю ему, бедняге, ибо он не ведал, что творил. И я надеюсь, сэр Сипль, вы проявите такую же христианскую добродетель по отношению к тому, кто вас перехитрил.
— Будь проклят этот негодяй! — воскликнул кавалер ордена Бани. — Попади он ко мне на суд, не миновать ему вечного пламени! Мерзавец! Унизить меня так перед светским обществом!
Когда наш герой полюбопытствовал узнать подробности этой истории, кавалер удовлетворил его желание и рассказал ему, что однажды он играл в карты на званом вечере у одной знатной леди; один из слуг сообщил ему о том, что какой-то незнакомец прибыл в портшезе, предшествуемый пятью лакеями с факелами, и не желает подняться наверх, пока его не представит сэр Сипль.
— Я решил, — продолжал кавалер, — что это один из моих светских приятелей, и, получив разрешение ее лордства представить его, спустился в холл и увидел особу, которую не мог узнать, несмотря на все мои старания. Однако вид у него был очень величественный, и у меня не закралось ни малейшего подозрения; в ответ на мое приветствие он крайне учтиво поклонился и сказал, что хотя он не имеет чести быть со мной знакомым, но вынужден был меня вызвать, ибо получил от близкого друга письмо. С этими словами он сунул мне в руку бумагу, прибавив, что это приказ о взыскании с меня десяти тысяч фунтов и что в моих же интересах подчиниться без сопротивления, так как двадцать человек, надлежащим образом переодетых, окружают дом, получив приказ захватить меня во что бы то ни стало. Взбешенный уловкой негодяя и рассчитывая на помощь лакеев, находившихся в холле, я крикнул: «Ах вы, мерзкий бейлиф! Вы присвоили себе костюм джентльмена, чтобы вторгнуться в общество ее лордства! Хватайте его, любезные, и швырните в канаву! Вот вам десять гиней за труды!» Едва я успел это сказать, как меня схватили, подняли, впихнули в портшез и в мгновение ока понесли; правда, кое-кто из слуг и лакеев вступился за меня и успел поднять тревогу наверху, но бейлиф с дерзкой наглостью заявил, что я задержан за государственное преступление, а так как с ним явилось много людей, то графиня не разрешила нанести оскорбление посланцу, и он благополучно и без дальнейших помех препроводил меня в тюрьму графства.
Глава XCVIII
Пикль, по-видимому, примиряется со своим узилищем и благодаря священнику знакомится с жизнеописанием небезызвестного лица, случайно встреченного во Флите
Не успел кавалер закончить свой рассказ, как нашему герою сообщили, что джентльмен, находящийся в другой комнате, желает его видеть; Перигрин вышел и увидел Крэбтри, который выполнил все поручения, данные ему вчера, и сообщил обо всех слухах, вызванных его несчастьем. Арестовали его на людях, и этот арест был столь необычен, что присутствующие немедленно рассказали о нем всем своим знакомым, и в тот же вечер он послужил предметом разговора за чаем и за картами во многих домах, причем сумма долга возросла с тысячи двухсот до двенадцати тысяч фунтов. Посему все порешили, что Перигрин с самого начала был обманщиком, добившимся кредита только благодаря своей наглости и наружности и выдававшим себя за богатого джентльмена. Многие радовались его беде, которая, по их мнению, явилась достойным наказанием за его самонадеянность и обман, и припоминали различные его поступки, убеждавшие их якобы в том, что задолго до конца своей карьеры он был всего-навсего простым искателем приключений.
Пикль, полагая, что теперь его звезда закатилась навеки, принял это сообщение с тем пренебрежением, какое помогает человеку отрешиться от мира, и весьма спокойно рассказал мизантропу обо всем, что слышал и видел с момента их разлуки. Пока они беседовали за чашкой кофе, к ним подошел священник, похваливший нашего героя за философическое спокойствие, с каким тот переносит свои невзгоды, и стал знакомить обоих друзей с некоторыми любопытными случаями из жизни заключенных, по мере того как те входили в комнату.
Наконец, появился джентльмен, при виде которого священник встал и отвесил почтительный поклон; на этот поклон незнакомец милостиво ответил, после чего вместе с каким-то молодым человеком удалился в другой конец комнаты. Как только они отошли, разговорчивый священнослужитель предложил собеседникам обратить особое внимание на эту особу, которой он засвидетельствовал свое уважение.
— Этот человек, — сказал он, — служит одним из самых ярких примеров того, с каким пренебрежением свет может относиться к добродетели. Он обладает не только необычайной ученостью, но и твердостью и силой духа, и его не могут сломить никакие трудности и никакая опасность. Он отличается такой добротой, что даже теперь, когда на него обрушились невзгоды, которые могли бы потрясти ум простого смертного, не боится принять на себя новое бремя, взяв под свое покровительство вот этого молодого джентльмена; сей последний, зная о его репутации, обратился к нему за помощью, ибо жестоко пострадал от подлости своего опекуна.
Такой панегирик возбудил любопытство Перигрина, и он спросил об имени этого великодушного покровителя.
— До меня дошли слухи, — сказал Перигрин, — об этом джентльмене, вызвавшем большой шум в свете своей защитой несчастного сироты; раз он является столь добрым человеком, мне от души жаль, что его усилия не увенчались успехом, который судьба как будто сулила ему поначалу. Поистине его участие в этом деле было слишком необычным и романтическим, а сердца людей настолько развращены, что многие, будучи незнакомы с его нравом, вообразили, будто он преследовал собственную выгоду; были и такие, которые называли его искателем приключений. Но я слышал также свидетельства в егопользу от самых язвительных людей, рассказывающих и о другой стороне этого дела, причем они утверждали, будто он был введен в заблуждение весьма правдоподобной историей, пробудившей в нем сострадание. Ваши слова подтверждают правильность такого взгляда, хотя я вовсе не знаком с этим делом и хотел бы о нем узнать, равно как и о его жизни, многие события которой, по-видимому, отменно искажены его врагами.
— Сэр, — ответил священник, — я радуюсь возможности удовлетворить ваше любопытство. Я имел удовольствие знать мистера М. еще тогда, когда он был юношей, и все, что я вам сообщу, основано на событиях, мне лично известных, и на показаниях людей, заслуживающих полного доверия.
«Отец мистера М. был священником шотландской церкви, и вел свое происхождение от весьма древнего клана, а его мать состояла в родстве со знатной фамилией Шотландии. Пока он обучался в школе, где преуспевал в латыни, отец его умер, и он остался сиротой на попечении дяди, который, видя его отвращение к подневольной службе, оставил его в школе, чтобы он мог поступить в университет и подготовиться к той же должности, какую занимал его отец.
Здесь его воображение столь распалилось благодаря чтению о военных подвигах, описываемых такими латинскими авторами, как, например, Цезарь, Курций, Бьюкенен, что его охватила непреодолимая жажда военной славы и желание поступить в армию. Когда войска его величества двинулись в поход для подавления мятежа 1715 года, сей юный искатель приключений, почитая достойной только жизнь солдата, ухитрился раздобыть ружье со штыком и, покинув школу, добрался до лагеря около Стирлинга, желая прославиться на поле брани, хотя ему в ту пору было только тринадцать лет. Он обращался ко многим офицерам, надеясь попасть к ним в роту, но они его не принимали, справедливо полагая, что он сбежал из школы без ведома и согласия родственников. Невзирая на неудачу, он остался в лагере, пытаясь тщательно ознакомиться с условиями военной службы, и такова была его настойчивость даже в этом возрасте, что он не отказался от своего намерения, хотя все его скудные денежные запасы исчерпались. Он не хотел, чтобы знали о его нужде, и предпочел питаться несколько дней ягодами шиповника, боярышника и терновника, а также плодами, которые он находил в полях и лесах. Тем временем он никогда не упускал случая сопровождать любой полк на занятия или на смотр и участвовал во всех экзерцициях, которые прекрасно изучил в бытность свою в школе, когда в том городе были расквартированы войска. Это рвение и упорство обратили на себя внимание офицеров; похвалив его усердие и одушевление, они настаивали, чтобы он вернулся к родителям, и даже угрожали прогнать его из лагеря, если он не последует их совету.
