LVI
В ту пору в Мадриде было совершено сенсационное преступление, вызвавшее особенно много толков в садах Буэн-Ретиро. Приятели Тьерри оживленно и подробно обсуждали происшествие. Первые две-три недели после открытия парка в нем каждый вечер видели таинственного незнакомца. Это был странный старик, с густыми, тронутыми сединой волосами, с крашеными черными усами и эспаньолкой, на вид настоящий щеголь: грудь колесом, он ходил словно затянутый в корсет, сюртук в талию, узкие со штрипками брюки, столь модные во времена романтизма, и лакированные ботинки на высоких каблуках. Таинственного сеньора звали дон Флорестан дель Рай. Сюртук, брюки в обтяжку, штрипки, цилиндр, суковатая трость светлого дерева, вызывающий взгляд — все говорило о том, что перед нами осколок эпохи романтизма, герой рисунков Ортего{297} из иллюстрированных журналов или из романов с продолжением, выходивших в середине века. Голос у дона Флорестана, человека-мумии, человека-раритета, был хриплый, простуженный и вечно недовольный. Он всегда находил повод с кем-нибудь поссориться — то с капельдинером, то с соседями, но тогда, когда перед ним заискивали, становился любезен, и если это был к тому же простой смертный: носильщик, капельдинер, извозчик, — дон Флорестан щедро давал на чай. Скупостью он, по-видимому, вообще не страдал. Дон Флорестан прогуливался по аллеям парка, с угрюмым видом покуривая сигару, потом усаживался на скамейку и сидел в одиночестве, словно отделенный от остальных людей толстой стеной. Дон Флорестан был ростовщиком и, вероятно, полагал, что люди питают к нему неистребимую ненависть — неизбежную спутницу его ремесла; но это был мизантропический самообман, так как почти никто в толпе не был с ним знаком и не знал, чем он занимается. К тому же другие, куда более безжалостные ростовщики нередко считали себя достойными гражданами и добрыми христианами, заслуживающими всяческого уважения. Почти никто не видел, чтобы дон Флорестан с кем-нибудь беседовал, однако иногда он прогуливался в компании биржевика-иностранца, скорее всего еврея, краснолицего, лоснящегося от жира, свиноподобного субъекта, ходившего вразвалку, по-утиному.
Однажды вечером, в начале сезона, дон Флорестан, проходя мимо Тьерри, поздоровался с ним и вежливо улыбнулся.
— Как! Вы знакомы с этим зловещим стервятником? — осведомился у Хайме доктор Гевара.
— Да.
— Кто он?
— Банкир и ростовщик.
— У вас с ним дела?
— Да, я продал ему несколько сборников документов мадридского муниципалитета в издании Эрлангера, которые никто не хотел брать.
— А он их купил?
— Да.
— На хороших условиях?
— На очень хороших.
— Как его зовут?
— Дон Флорестан дель Рай.
— Ну, разве можно ему носить такую фамилию? — сказал Агилера. — Это же прямо насмешка над ним. Подобное имя пристало скорее герою рыцарского романа{298}: оно так похоже на разных Флоризелей Никейских и Фелисмартов Гирканских.
— Это его настоящее имя. Другого у него нет.
— У ростовщика — и такая фамилия! Дон Флорестан дель Рай. Лучше бы его звали Флорестан дель Ад — он же лихоимец!
— Что поделаешь! — ответил Тьерри. — Когда ребенка крестят, еще никому не известно, кем он станет — папой римским, генералом или ростовщиком.
— Этот Шейлок, видимо, не знает жалости?
— Нет, я не считаю его Шейлоком. Со мною он вел себя очень прилично.
— Вас он боится, как пасквилянта, — заметил Агилера и процитировал несколько строк из «Всеобщего танца смерти»{299}, адресованных собратьям дона Флорестана:
Предатель, ростовщик, скупец презренный,Ты от меня получишь воздаяньеИ будешь ввергнут мной в огонь геенныЗа то, что людям причинял страданье.
LVII
Дон Флорестан дель Рай был весьма примечательным человеком, о котором рассказывали множество неправдоподобных историй. Считали, что он очень стар; говорили, что ему уже за восемьдесят, а иные клялись, что почти девяносто. Выглядел он всегда очень подтянутым: по слухам, он носил специальный пояс или корсет, позволявший ему сохранить осанку, красил волосы и румянился. Вероятно, так оно и было. Дон Пако Лесеа знал его и поддерживал с ним отношения. По-видимому, он когда-то просил у него взаймы, но безуспешно. Говоря о своей молодости, дон Флорестан вспоминал Нарваэса{300}, Эспартеро{301} и священника Мерино, которого он видел в день казни на Кампо-де-Гуардиас; как и положено в таких случаях, приговоренный к гарроте был в желтом плаще, и везли его на осле. Во время революции 54-го года старик присутствовал при расстреле начальника полиции Франсиско Чико у фонтана на улице Толедо. В молодости он посещал дом Чико на площади Мостенсес, где шеф полиции собрал прекрасную коллекцию картин. Дон Флорестан считал Чико добрым и весьма проницательным человеком. Он рассказывал, как однажды в окрестностях Мадрида тот встретил какого-то подозрительного субъекта и остановил его.
— Вы меня не знаете? — в упор спросил он.
— Нет, сеньор.
— Я вас также, и то, что я не знаю вас, а вы меня, доказывает, что вы честный человек. Можете идти.
По слухам, дон Флорестан воспитывался в приюте, а свой жизненный путь начал подручным каменщика; потом он стал десятником, затем предпринимателем. Во время революции 68-го года{302} проявил смелость и отвагу, позже примкнул к федералистам{303}, принимал участие в заговоре против генерала Прима{304} и был арестован. В дни этого знаменитого политического убийства он, видимо, и добыл первые деньги, положившие начало его капиталу. Дон Флорестан долго жил на Кубе и в Мексике, где успешно занимался разными делами. Рассказывать о своей жизни в тех краях он не любил, и о его американских операциях никто не знал. О нем вообще мало что знали. Друзей у него, по-видимому, тоже не было. Говорили, что однажды дон Флорестан был объявлен банкротом, но через несколько лет уплатил долги, был вновь допущен на биржу и занялся банковскими операциями. Уверяли, что он покровительствовал знаменитому Мариано Конде, когда тот сидел в тюрьме, и что прославленный авантюрист даже обязан ему жизнью.
Любители романтических выдумок пустили слух, что ростовщик вовсе не дон Флорестан дель Рай, а некто другой, занявший место настоящего дона Флорестана, когда тот умер или был убит.
Дон Флорестан иногда выезжал на прогулку в экипаже с немолодой крашеной блондинкой — по всей видимости, своей женой.
Банкирская контора дона Флорестана помещалась в первом этаже дома на улице Баркильо. Кабинет его, судя по рассказам тех, кто там бывал, выглядел весьма любопытно. Дона Флорестана посещали биржевые маклеры, различные посредники, торговцы драгоценностями, антиквары, старьевщики, предприниматели. Ходили также слухи, что дон Флорестан был владельцем ломбарда на улице Крус, где принимали в залог ценные бумаги и драгоценности. Однако сам он никогда не признавался, что он хозяин этого заведения, хотя и был им. Старик жил в конце улицы Алькала, близ Пласа-де-Торос, арены для боя быков, застройка этого района тогда еще не начиналась. Уединенный особняк ростовщика представлял собою большое, старое, довольно ветхое строение с облупившимся фасадом, окруженное столь же старым садом с кряжистыми деревьями, которые, должно быть, помнили еще времена Эспартеро и Нарваэса.
Всегда строгий и серьезный, дон Флорестан дель Рай время от времени появлялся на обычной и на черной бирже и сам с большим спокойствием и хладнокровием руководил биржевыми операциями. В любой час дня дон Флорестан был одет в неизменный узкий сюртук, цилиндр и брюки со штрипками; ходил он с суковатой тростью светлого дерева и в очень маленьких тесных ботинках. Эта обувь, вероятно, причиняла ему ужасную боль при ходьбе, но он, без сомнения, считал ее обязательной принадлежностью мужского туалета, признаком изящества и элегантности.
Вечерами дон Флорестан часто выезжал на бульвар Ла-Кастельяна, самолично управляя высоким mail-coach[71], запряженным четверкой лошадей; рядом с ним, скрестив руки на груди, восседал лакей в цилиндре с кокардой и в ливрее с галунами и широкими отворотами. Иногда с доном Флорестаном ездила и крашеная блондинка. В таких случаях лакей в своем цилиндре и ливрее с широкими лацканами, все так же величественно скрестив руки, неподвижно сидел сзади.
Иной раз, по утрам, дон Флорестан появлялся в коляске, управляя резвой белой лошадкой, летевшей с головокружительной быстротой. Вторая такая же коляска принадлежала смуглой изящной сеньорите с ослепительно-белыми зубками, дочери герцога, которую звали донья Соль. Донья Соль и дон Флорестан встречались на Ла-Кастельяна или на Реколетос — она улыбающаяся, полная надежд, только начинающая жить; он мрачный, морщинистый, приближающийся к концу своего пути, отмеченного таинственностью и темными делами.
