…Эта история не типична для подобного рода исследований, вернее, НЕ СОВСЕМ типична. Почти все факты, на которых основана данная работа, причерпнуты из открытых публикаций, которые будучи рассмотрены каждая сама по себе, не смогут дать полной картины произошедшего в давние времена события. Исчезновение “Императорского сокола” загадкой, по сути, никогда ни для кого не являлось, и потому дело было закрыто еще в 1943-м году, но нашлись исследователи, которые, “препарируя” сохранившуюся информацию должным образом получили весьма интересную картину, несомненно достойную занять своё место во всемирной истории, в частности — истории если уж не Второй мировой войны, то в истории воздухоплавания — несомненно.
Глава 1. Находка археолога Поли
…Мишель Поли, сподвижник небезызвестного подводного археолога Робера Стеньюи из Бельгии, в 1969-м году предпринял экспедицию по поиску погибшего в 1739 году в устье Ла-Платы у берегов Уругвая испанского брига “Гильермо” с грузом золота на борту. Об этой экспедиции, продолжавшейся с перерывами более двух лет, исследователь написал книжку под названием “Сокровища капитана Пунтиса”. В июле 1967 года Поли, согласно его воспоминаниям, в сопровождении десяти членов экспедиции прибыл в Монтевидео, столицу Уругвая, и занялся сбором дополнительных данных, прибегнув, по обычаю, к услугам многочисленных местных архивов.
Первые пробные погружения у мыса Пунта-дель-Эста, где по преданию, погиб “Гильермо”, не дали никаких результатов. Аквалангисты обнаружили только старую немецкую подводную лодку времен второй мировой, но об ее обследовании не могло быть и речи — субмарина почти полностью ушла в песок, и на расчистку дна вокруг нее не было ни времени, ни средств[77]. В сентябре поиски переместились севернее, к Ла-Паломе, и тут Поли, кажется, подвернулась удача: среди донных скал на глубине 20 метров он обнаружил остатки какого-то деревянного парусника. Вот выдержки из книги, посвященные этому событию:
“…Наконец 25 сентября погода несколько улучшилась. Тони бросил якорь своей надувной шлюпки неподалёку от внешних рифов бухты Палома. Я спустился, немного покружил под водой — ничего. Определив по компасу азимут, взял курс на юго-восток к мысу Риачос. Напряженно вглядываюсь в морское дно, стараясь не замечать качающихся водорослей. Каждый раз, когда появляется расщелина в скале, я замедляю ход, отодвигаю парочку-другую камней, разгребаю песок. Но все впустую. Ветер и волнение свели видимость до двух-трех метров. Стрелка глубиномера колеблется где-то между 30 и 40 футами. Внезапно дорогу преграждает крутой выступ мыса Риачос… Я пробираюсь вдоль него в северном направлении до того места, где каменная платформа заканчивается огромной скалой. Моё внимание привлекает что-то светлое: свинцовая чушка!
…С трудом мне удалось перевернуть эту чушку: на верхней стороне стали заметны контуры пяти крестов — типичное испанское клеймо начала XVIII века! Я нашел-таки ее! Волна радости охватила меня, волна успокоения, почти облегчения. Первый раунд был за нами. Начнем же второй.
Я направился еще дальше, вниз по длинному и довольно узкому коридору, который вывел меня прямо к бронзовой пушке. Она лежала поперек прохода, наполовину засыпанная вездесущей галькой. В этом месте подводная платформа резко уходила вниз в направлении к мысу Риачос. Если корабль разбился здесь, то всё должно было скатиться на дно. Я двинулся дальше по склону и в конце его, в расщелине обнаружил вторую пушку. Я глядел на нее словно зачарованный, Бесформенные глыбы вросли в скалы, заполнили расщелины. Вокруг повсюду валялись покрытые ржавчиной ядра. Между камнями лежала золотая монета…
Для одного дня этого было вполне достаточно. Назавтра мы снова вышли в море. Пока Филипп фотографировал пушки, я поднял со дна круглый, серого цвета голыш. Повернул его и увидел, что это и не голыш вовсе, а почти неповрежденный манометр с алюминиевым корпусом и с нанесенными на шкале японскими иероглифами. Интересная находка, но — бесполезная. Я положил прибор на выступ скалы для последующей ориентировки.
В течение следующих дней Филипп обнаружил якорь, а я — еще несколько золотых монет. Однако те тонны золота и бриллиантов, что вез “Гильермо” в 1739-м, как в воду канули. Не было также никаких следов от корпуса. Пушки, что мы нашли, очевидно вывалились за борт еще до того, как бриг затонул.
— Что будем делать? — спросил Жак, когда мы собрались на совещание в конце дня.
Мы снова принялись рассуждать над тем, что вызвало такой разброс наших находок: пушек, ядер, монет и прочих обломков. И неожиданно мы поняли свою ошибку. Ну конечно же, “Гильермо”, спасаясь от свирепого шторма, попытался укрыться в подвернувшейся бухте и наскочил на уединенную скалу в юго-восточной ее части. Потом волны отбросили корабль назад, и во второй раз он налетел на скалы в северной части, где и развалился. Естественно, монеты из некоторых мешков должны были рассыпаться по всему дну. Они вывалились через разбитый корпус корабля, тем не менее основной груз затонул возле северных скал. По всей видимости, судно разломилось на две части, одну из них выбросило на камни, другую же волны протащили вдоль берега. Поиск следовало продолжать именно там.
Решение принято. Мы с Тони приступили к расчистке дна в огромном подводном гроте. И действительно, с первых же дней мы стали находить по две, четыре, а иногда и по восемь золотых монет. Серебряные монеты, пролежавшие в мешках почти три столетия, слиплись, морская вода сцементировала их, а штормы разбросали эти комы по бухте. Попутно нам попался титановый кислородный баллон, и тоже японского производства. Он лежал в расщелине скалы, словно притаившаяся и приготовившаяся х броску хищная рыба. Я взял его в руки. Иероглифы читать я не умел, но на донышке баллона я нашел выбитое в металле название фирмы, его изготовившей, написанное по-английски: “НАКАДЗИМА”. Я снова засунул его в расщелину и продолжил свои поиски.
10 октября мы снова наткнулись на предмет, который никак нельзя было отнести к вещам, вывалившимся из распоротого брюха погибшего испанского фрегата. Это была торчащая из песка дюралюминиевая лопасть винта с загнутым концом. Мне стало ясно, что передо мною — следы какой-то авиационной катастрофы, случившейся над этой бухтой. Я вспомнил про манометр и баллон, и подумал, что они имеют к новой находке отношение, может быть, самое непосредственное. Втроем мы отгребли песок и обнаружили, что это не одна лопасть, а целый трехлопастный винт диаметром около четырех метров. Концы у всех лопастей были загнуты, из чего было понятно, что самолёт не просто упал в море, а пытался совершить вынужденную посадку на воду. Следовательно, где-то должен быть и его корпус, и вряд ли он был погребен под слоем песка, также как и большинство наших находок с “Гильермо”, пролежавшие почти на поверхности дна более двух с половиной веков. Однако в тот день мы этого корпуса так и не нашли.
…Утром я посетил муниципалитет Ла-Паломы и выяснил, что никаких авиакатастроф в этом районе никогда зарегистрировано не было. Это было несколько странно. Филипп предположил, что мы наткнулись на следы какой-то загадки, или по крайней мере происшествия, оставшегося тайной для окружающих. Однако нашей целью в этой экспедиции не было раскрывать тайны, напрямую не связанные с поисками золота на “Гильермо”. В любом случае тратить на это деньги, отпущенные нашим спонсором, было неразумно. Я связался с дирекцией “Наутилуса”, финансировавшего наши поиски, и те запретили нам проводить самостоятельное расследование обстоятельств авиакатастрофы, потому что сезон подходил к концу, а главных сокровищ, невзирая на первые успехи, мы так и не обнаружили. В начале декабря экспедиция свернула свои работы до следующего года, и найденный пропеллер так и остался лежать на дне моря.
…В мае 1968-го мы вернулись в Палому и продолжили свои исследования. Винт по-прежнему лежал в песке, но мы почти не обращали на него внимания. Однако после того, как мы нашли двигатель от этого самолёта, кое-что стало проясняться…”
Француз отыскал те драгоценности, за которыми его посылали спонсоры из корпорации “Наутилус”, но что касается следов авиакатастрофы, то кроме покореженного винта и разбитого, насквозь проржавевшего двигателя под водой больше не нашел. На одной из лопастей, под слоем налипших на ней органических отложений, кладоискатели обнаружили еще одну надпись, сделанную на японском языке, подобные надписи они увидели и на неподверженных коррозии частях двигателя. Поли пошел дальше, по этим самым надписям, позже расшифрованным каким-то специалистом, он определил марку двигателя — ХА-115. В результате этого было сделано открытие, с названием которого вы можете ознакомиться в заголовке этого очерка.
