Он вспомнил себя мальчишкой, второклассником. Никто тогда не обращал на него внимания, никто не слушал его, никому не было дела до его мнения. На обед им давали сэндвичи, томатный суп, молоко. Как–то раз он взял хлебные корки и приклеил их себе на макушку. Смешнее ничего нельзя было придумать, все вокруг хохотали. На следующий день в обед он повторил этот номер, и снова все смеялись. Целый месяц он каждый день приклеивал к голове корки от хлеба, все смотрели на него и хлопали в ладоши. Он вставал, подпрыгивал, махал руками, корчил рожи, и все вокруг хохотали без устали. То было самое счастливое время в его жизни.
Теперь, сидя за рулем, он подумал, что наконец–то у него будет свой магазин. Он заплакал от унижения. Крупные слезы стекали по щекам, падали на рубашку, на руки. Волоски на запястьях намокли, влажные пятна остались на брюках. Остановившись на красный свет, он достал носовой платок и утерся. Проклиная себя, жену, миссис Уотсон, негра, который его ударил, зубного врача, содравшего с него шестьдесят долларов, продавца, сбагрившего ему ненужную машину, и Джона Бета, не разрешившего ему открыть отдел ремонта при «Центре бытовой техники Бета», он ехал домой, к жене, в их дом военной блочной постройки, и все плакал, вытирая лицо.
Глава 11
В субботу утром, когда Роджер ушел на работу, Вирджинии позвонила Лиз Боннер, чтобы договориться о совместном походе по магазинам. Вирджиния подъехала к дому Боннеров и припарковалась.
— Привет, — поздоровалась Лиз, открывая дверь и впуская ее. — Я тут собаку купаю. Заходите, я уже почти закончила.
Кареглазая, в хлопковой рубашке и вельветовых брюках, она выглядела пухленькой и привлекательной. Она ходила босиком, рукава были закатаны выше локтей, с нее летели ошметки пены и брызги воды. Волосы Лиз убрала назад и завязала ленточкой. Она побежала через комнату впереди Вирджини, и груди ее запрыгали под рубашкой.
— Печенья хотите? Вчера вечером пекла, на вкус, правда, как мыло, получилось. Так, во всяком случае, мальчишка–почтальон сказал — я его угостила. Считайте, что оно кокосовое.
Посреди обеденного стола стояло стеклянное блюдо с печеньем — тарелка, полная белых квадратных кирпичиков.
— Когда вы хотите поехать? — спросила Вирджиния.
Они договорились съездить до полудня в Пасадену.
— Да когда угодно, — сказала Лиз. — Простите.
Тут она проворно исчезла куда–то, и Вирджиния услышала плеск воды и голос Лиз, обращающейся к собаке. Еще было слышно, как стрекочет газонокосилка. За окном столовой прошел с газонокосилкой краснолицый мужчина в яркой спортивной рубашке. Ее внимание привлекли его большие волосатые руки. Она подумала, что он похож на инструктора по физкультуре или на вожатого скаутов — такой спокойный, надежный, крупный. Он не показался ей таким уж лысым. В лучах утреннего солнца его вспотевшее лицо блестело. Он остановился, вытер лоб рукой и двинулся дальше. Похоже, он был не против этой работы.
Вирджиния пошла на звуки плещущейся воды и обнаружила Лиз Боннер в сарае: та сидела на корточках у цинковой ванны — в ней стояла колли, с которой стекала вода.
— Это Чик, да? — спросила Вирджиния. — Газон во дворе подстригает.
— Да, — сказала Лиз. — Ах, вы же не знакомы. — Она с усилием поднялась. — Извините, забыла. Хотите познакомиться? Пойдемте. — Она щелкнула собаке пальцами. — Все, купание закончено.
Пес выскочил из ванны и отряхнулся. Во все стороны полетели брызги, и Вирджиния отступила назад. Лиз сняла с дверной ручки полотенце и стала вытирать собаку.
— Иди на солнышко, — велела она. — Давай, выходи.
Колли направилась к двери сарая.
— Иди, посиди на дорожке. Только не в тени — не простудись.
Пес более или менее следовал ее указаниям. Он вышел из сарая, остановился и еще раз отряхнулся, а потом пошел по дорожке.
— А вы принарядились, — сказала Лиз. — Пойду–ка и я переоденусь. Я не знала, в чем вы будете, так что решила подождать. Хороший костюмчик. Вам не кажется, что там, на востоке, одеваются лучше, чем здесь? Знаете… — Она двинулась по ступенькам, которые вели из сарая в кухню. — Я эти брюки шесть дней в неделю ношу — и в магазин, и дома, и никто не обращает внимания. В частности, наверно, из–за погоды — тут ведь так тепло. — У двери в спальню она остановилась, повернулась и спросила: — А где сегодня Грегг? Он не поедет с нами? Наши мальчики едут.
— Он у бабушки, — сказала Вирджиния.
— Возьмите и ее. — В темноте спальни — там были опущены шторы — она начала сбрасывать с себя одежду. — Чик тоже едет. Он хотел взглянуть на магазин Роджера. Это же по пути, да?
Этого еще не хватало, подумала Вирджиния и представила себе, как они всей толпой, с детьми и собаками, таскаются по людным центральным универмагам.
— Я выйду во двор, — сказала она. Туда она еще не заглядывала, и ей было любопытно. — Пока вы одеваетесь.
Не дожидаясь ответа, она вышла из дома, открыла дверь черного хода из сарая и неожиданно оказалась на солнце.
Газонокосилка остановилась.
— Здравствуйте, — сказал Чик Боннер. — Вы миссис Линдал?
— Работайте–работайте, — сказала она. — Вы, кажется, получаете от этого удовольствие?
— Это возможность побыть на свежем воздухе. Пять дней в неделю я сижу в четырех стенах в своей конторе. И только в субботу и воскресенье могу отвести душу, если, конечно, не считать отгулов.
Рядом с домом были разбиты клумбы. Она принялась рассматривать их. Все ухожено, без сорняков. На неизвестных ей растениях огромные цветки. По всем признакам во дворе работал настоящий хозяин, как будто дали вволю потрудиться японскому садовнику. Но, наверное, это его заслуга, подумала Вирджиния. Какой загорелый! Она представила его с мешками удобрений, тяжелыми лейками и импортными английскими садовыми ножницами в руках. Грамотно организованный уход за растениями. А внутри дома — такой кавардак. Какой контраст: здесь порядок, а внутри хаос. Два разных мира.
— Как тут у вас красиво, — сказала она.
Чик принял комплимент.
— Вы увлекаетесь садоводством? — спросил он. — Ну, то есть вас тянет хоть иногда этим заняться?
— Нет, — ответила она. — У нас мама больше по этой части. В Мэриленде у нее был чудесный садик. А здесь она не добилась больших успехов. Тут сухо очень, она никак к этому не привыкнет.
— Приходится поливать, — согласился Чик.
Он снова двинулся по двору с газонокосилкой. Она блестела новой краской и была ручной, не бензиновой, но на толстых шинах низкого давления. Точно как в витрине садово–огородного магазина, подумала Вирджиния. Так и видится свисающий с нее ценник, а рядом, в той же витрине, — тачка.
— Мне с цветами никогда особенно не везло, — призналась Вирджиния. — Как–то я посадила несколько гладиолусов, но соседские дети сорвали их.
— Понятно, — кивнул Чик, продолжая стричь газон.
— Это просто убивает меня. Еще у меня тюльпаны росли вдоль дорожки — тоже детвора из соседних дворов уничтожила, как только расцвели.
— Каждый тюльпан цветет только один раз в год, — сообщил Чик. — Садоводу с ними больше хлопот, чем пользы. Нужно по–настоящему их любить, чтобы тратить на них время.
«Один цветок или сто — какая разница, — подумала Вирджиния, — все равно детишки сопрут. Они ведь тогда даже с корнями их выдрали — так хотелось цветов урвать. Утром она вышла из дома, а на дорожке валяются белые волосатые луковицы.
А через ваш сад они не бегают? Видимо, нет. Он у вас образцовый — отдельный мирок. И даже если эти чертовы штуки всходили, мне никогда не удавалось сохранить их. Когда детишки повыдергали тюльпаны (что они потом с ними сделали? Продали? Подарили матерям? Учителям?), я стояла у окна, готовая вершить правосудие, но поймать их так и не удалось — они больше не вернулись, во всяком случае, на той неделе. Не могла же я там вечно стоять — из–за каких–то цветочных луковиц.
Вы меня восхищаете, — думала она. — Как не восхититься, когда человеку удается поддерживать в порядке сад при том, что рядом дети».
Сбоку распахнулась калитка, и навстречу ей и Чику вошли сыновья Боннеров с пачками книжек–комиксов под мышками.
— Когда мы поедем в центр? — спросил Джерри и поздоровался с ней: — Здравствуйте, миссис Линдал.
— Можно взглянуть? — Чик прислонил ручку газонокосилки к животу и потянулся за комиксами.
Мальчики подали книжки так, чтобы он мог просмотреть их, одну за другой, исследуя обложки. Несколько книжек были изъяты. Дети приняли его приговор как должное, без возражений.
— А ваш сын приносит такое домой? — спросил Чик у Вирджинии, показав ей одну из забракованных книжек с заголовком на всю обложку «Байки из склепа» и картинкой, на которой омерзительный монстр поджаривал насаженную на палку голову девушки. — Просто поражаешься иногда. — Свернув не прошедшие цензуру комиксы в трубочку, он сунул их в задний карман и вернулся к стрижке газона. — Неужели ничем другим нельзя на жизнь зарабатывать?
