— На разум твой и надеялась! Думала, взрослым становишься, а на деле оказался глупым мальчишкой.
Пристыженный, Максим не стал очень сопротивляться. Горько ему, конечно, было сознавать, что не вдруг он пойдет «на своих двоих», что об учебе в этом году придется забыть.
Ланя стала бывать у Ореховых все реже и реже. Отпала необходимость носить Максиму домашние задания, рассказывать об уроках, а без дела ходить Ланя стеснялась. Она улавливала скрытую настороженность, с какой поглядывала на нее теперь Зинаида Гавриловна, опасавшаяся, как бы при помощи Лани не возобновилась тайная учеба. Смущал девушку и неуемный восторг, в который приходил каждый раз Максим при ее появлении. Удерживали от посещений дома Ореховых и пересуды кумушек.
— Ежели Максим не будет этот год учиться, так зачем Ланька к нему таскается?
— Повадилась! И норовит прошмыгнуть, когда парень один. Вовсе совести у девки нету!
— Говорят, фельдшерица всякий покой из-за ней потеряла, из-за бесстыжей…
Не раз доводилось Лане слышать такие вот реплики, сказанные нарочито громким шепотом.
И мало-помалу начали бы Максим и Ланя отдаляться друг от друга. Но тут события направились в новое русло.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Зима в этом году начала хозяйничать без проволочек. Как в конце октября ударил мороз, так с тех пор ни разу не случилось ни одной, даже слабой, оттепели. Воздух был сух и жгуч, дороги гулки и гладки, как полосы листового железа, а не прикатанный снег по обочинам хрустел под ногами, точно крахмал. На полях, на огородах снегу навалило за один ноябрь столько, сколько в другие годы за всю зиму не выпадало. С дороги или тропинки сверни — сразу ухнешь по горло, застрянешь в сыпучем, словно песок, сугробе. Речки, болота — все сковало морозом, засыпало, упрятало под снежной толщей. Даже на быстринах, на перекатах, которые редко замерзают, не видно было отдушин.
Только на огороде Синкиных творилось чудо.
В конце этого огорода, уходящего в лог, рос одинокий черный тополь. Черным назвали его потому, что каждую весну, когда у других тополей появлялись зеленые почки, у этого тополя они были совсем другого цвета — темно-коричневого. Глянешь со стороны: все дерево будто грязью обрызгано.
Нынешним летом, в июне, в тополь ударила молния. Дерево обгорело, засохло, до самой осени стояло, раскинув в стороны мертвые сучья. Но в сентябре, когда на других деревьях начался листопад, тополь вдруг вздумал оживать. На стволе из трещин коры пробились шильца молодых ростков, развернулись листочки, выкинулись веточки и стали расти не по дням, а по часам.
Наверное, все можно было объяснить тем, что сокодвижение под корой тополя не прекращалось, очнулись дотоле дремавшие почки. Однако отец и мать Лани узрели в этом прямое небесное знамение, ниспосланное им.
А чудеса не кончились. Когда наступили холода, выпал снег, обнаружилось другое удивительное явление. Под тополем появилась мочажина: снег здесь был, несмотря на морозы, сырым, пропитанным водой, будто в весеннюю пору. Над мочажиной постоянно струился пар. Она «дышала» даже тогда, когда замерзали самые быстрые речки.
Такое чудо еще больше поразило «калинников». К тополю началось паломничество. Ивашкову не понравилось это.
— Дива тут никакого нет, — заявил он. — Мало ли на свете горячих ключей? Незачем табуниться, привлекать к себе внимание. Проку — с гулькин нос, а по шапке можно получить — на ногах не устоишь!.. Расславим, дураки попрут — трудно будет лавочку закрыть. Начальство и так на нас косо глядит.
Но Евсей и Ланины родители впервые не послушались Ивашкова. Синкины твердо уверовали, что они самим господом отмечены. А Евсей давно ждал случая проявить себя.
Когда Ивашков появился в Дымелке, стал давать дельные советы, когда он через своих людей помог организовать сбыт «даров божьих», когда задабривались председатель Куренков и другое нужное начальство — Евсей был полностью на стороне башковитого пасечника. Но потом почувствовал: от власти пресвитера осталось одно лишь название. Вожжи прибрал к рукам Ивашков. Это больно ущемило Евсея. На открытый бунт он не пошел, но про себя решил: позволять нельзя, чтобы его совсем оттеснили от пирога. Тогда уж кусочка сладкого, с начинкой, не достанется, в лучшем случае бросят сухую корку, которая ему теперь не по зубам.
И Евсей, вопреки желанию Ивашкова, объявил, что место под тополем на огороде Синкиных — свято. Надо ждать новых знамений.
Предсказание его сбылось. В начале декабря разыгрался сильный трехдневный буран. На Алтае подобные бураны не диво: случается, бушуют они по неделям. Дивным оказалось другое. Черный тополь повалило ветром. Не сломало ствол, как это бывает зимой, когда корни дерева намертво вморожены в грунт, а вырвало с глыбой талой земли, будто летом. В яме, образовавшейся под тополем, появилась вода. Через сутки она уже наполнила ее до краев, стала сочиться сквозь снег, стекать на дно оврага. И вода была не простая, а теплая, солоновато-кислая на вкус. Пар над ямой струился в морозном воздухе облаком.
Народ, особенно ребятишки, валом валил в огород Синкиных. Всем любопытно было посмотреть на чудо своими глазами, всех оно удивляло. Слыханное ли дело, чтобы деревья валило зимой, когда стоят они голые и ветер сквозит меж сучьев беспрепятственно. А тополь и летом стоял полузасохший. И откуда под ним взялась вода, к тому же теплая?
Зинаида Гавриловна тоже побывала у вновь открывшегося источника, потом порылась в специальной литературе, и в клубе на лекции объяснила людям. По-видимому, разъясняла она, под тополем осенью начал пробиваться на поверхность теплый подземный источник. Поэтому дерево и стало оживать в то время, когда другие деревья сбрасывали листву: корни его хорошо прогревались… А мочажина в снегу появилась, когда вода уже вышла наверх. В сыром, талом грунте тополь стоял плохо — буран и повалил его.
Необычный цвет почек и листвы тополя до того, как ударило его молнией, она тоже объясняла тем, что корни дерева давно уже питались водами скрытого источника, в котором имелись примеси каких-то минералов.
Учителя взяли пробу воды, чтобы послать ее на исследование, установить — не целебный ли это источник.
А Евсей вел свою «разъяснительную» работу. Пояснения давал он не открыто, всем собравшимся у источника, а лишь отдельным избранным, закрывшись с ними в доме Синкиных. Зато говорил он без всяких «по-видимому», а истово уверял: молния была не простая, а ниспослана самим господом. И место, где ей упасть, предуказано им же. Ведь не упала она почему-то на усадьбу безбожников Ореховых, а ударила в дерево на огороде Синкиных, людей, почитающих общину… Родник тоже разве бы открылся ни с того ни с сего? Мало, что ли, простых молний падает? Только ни разу такого родника не открывалось! А вода теплая отчего? Оттого, опять же, что молния не простая. Прогрела она землю вглубь так, что не застывает вода и в лютые морозы.
Деятельность «калинников» оживилась, хотя зимой она обычно утихала. К Синкиным стали наезжать гости из дальних сел и деревень. Ивашков уже ничего не мог поделать с этим. Рассердившись на «безмозглых», он решил на время отойти в сторонку. Ждал: прищемит дураков, опять прибегут за выручкой к нему.
А Евсей придумал использовать родник еще по-иному. Было объявлено: купание в святой воде избавляет верующих от всякой скверны людской. Омывается не только тело, но и душа.
Первыми избранниками для такого очищения оказались, конечно, «брат» и «сестра» Синкины, поскольку сам господь отметил их усадьбу святым ключом. Чтобы не привлекать внимания нехристей, купание решено было произвести задолго до зари. В эту глухую пору даже отчаянно влюбленные парочки перестают провожаться по деревне, а людям постарше, уже отгулявшим свое, вставать еще рано.
Все было предусмотрено. И все-таки Евсей совершил роковую ошибку, затеяв омовение Синкиных. Ему не терпелось в полную меру использовать источник, укрепить свой авторитет. Он понадеялся на теплую воду, на безветрие — и просчитался. Погода была действительно тихая, но мороз стоял изрядный, и мокрое голое тело даже слабый ветерок пронизывал насквозь. А чета Синкиных оказалась не так уж крепка здоровьем.
Сразу после купания отца и мать Лани стало немилосердно лихорадить. Не согрела их и каленая русская печь, на которую забрались они, придя домой. Может быть, выручила бы медицина, если бы вовремя обратиться к ней. Но когда Ланя перед уходом в школу спросила у родителей, почему они не слазят с печи, не заболели ли, не позвать ли Зинаиду Гавриловну, то в ответ услышала попреки: дочь, дескать, только и мечтает, как бы зазвать к ним в дом эту сатану в юбке — Орехову. И Ланя, проспавшая всю процедуру омовения, даже не подозревавшая о ней, поспешила в школу.
Вернувшись вечером домой, она увидела родителей уже на кровати, возле которой сидел Евсей. Лица отца и матери пылали, дыхание было тяжелым, губы у обоих запеклись. Сомнений не оставалось — они заболели. Но что было делать девушке? Сбегать за фельдшерицей? А если родители выгонят Зинаиду Гавриловну? Ведь в медицину они не верят, полагаются только на божью волю… Послал господь хворь — принимай как испытание тела и духа.
