— Я не орал, — попробовал я вмешаться в это наглейшее вранье, но Алису было не остановить.
— Он меня умолял, — рассказывала Алиса. — Просто-таки умолял — спаси. Спаси, я еще так молод, не ведал счастья, не едал досыта, ну и всякое прочее.
Спорить не хотелось, пусть врет, получается-то красиво, заслушаешься, каждый день перед сном бы слушал.
— И на ногах совсем не держался, — Алиса немножко поизвивалась, показывая, как именно я на ногах не держался. И вся рожа в запекшихся соплях, все, скоро жизни решаться начнет. Ну, я и проявила милосердие, дура. Надо было пройти мимо. Надо. А я не прошла. Отозвалась сердцем. И вот уже который год страдаю. Правильно древние говорили — не хочешь зла, не делай добра. Я что, должна это надеть?
— Так надо, — заверил Егор. — Поверь, это нужно. И гораздо безопаснее.
Я заверительно кивнул.
— Но я тогда буду как вы. Такой же дурой.
Алиса поглядела в зеркальную дверцу стального холодильника.
— Мне кажется, это идиотизм, — сказала она.
Я не спорил. Идиотизм. Не очень глубоко понимаю это слово. В последнее время много страннейших событий. Хотя мой московский поход и начинался странно. Смерть, причиной стал запеченный еж, которого мой приятель Ной съел слишком много. Нежданные обезьяны, и горящий рояль. Летучие китайцы. Это все входило в слово идиотизм, наверное.
— Идиотизм, точно, — повторила Алиса.
А я, между прочим, потратил на это почти сутки, если будильник Егора не врет.
— Рыбинск, ты зря выбрался из Рыбинска. — Алиса постучала себя по боку с коробчатым звуком. — У тебя явно что-то не в порядке с головой… Прыщельга, ты такое видел?
Егор открыл дверцу.
— Однажды мой папка просидел два дня в стиральной машине. Не в маленькой, конечно, а в большой, такие иногда встречаются. За ним кто-то погнался, не помню уже кто, пришлось отцу скрываться…
— Я так и знала, что это у вас семейное, — сказала Алиса.
— Да нет, просто… Если хочешь жить, приходится сидеть в разных местах…
— Однажды мой учитель был вынужден в нужник прыгнуть, — сказал я. — И там просидел почти четыре дня. По горло. Зато жив остался.
На самом деле не было этого. Вернее, не совсем в нужник Гомер прыгал, в болото тухлое, сидел в нем, привязал себя к коряге, чтобы совсем уж не тонуть, и сидел. Некоторые болота воняют гораздо хуже любого туалета.
— Где ты в нашем мире нужники, интересно, видел? — ехидно осведомилась Алиса.
— Да так, иногда попадаются… За МКАДом. Учитель…
— Теперь ты сам учишь всех сидеть в сортире, — тут же перебила Алиса. — Понятно. Должна признаться, у тебя отлично получается! Только зачем вам я? Вот вам нравится, вы и сидите! Ищите сортир, прыгайте в него и сидите на здоровье! А я снаружи постою! Я устала от вашего бреда! Вы психи и, что гораздо хуже, дураки!
Но холодильник не сняла.
— Иногда я думаю, что это действительно правда, — сказала Алиса уже не так громко и возмущенно. — Что вы психи. Рыбинск псих, а ты, Прыщельга, скоро станешь… Хотя, должна признать, Рыбинск изменился. В лучшую сторону. Раньше он все о праведности бубнил, о грехах разных, веригами увешивался, сейчас в сортире призывает спасаться. Это, однако, прогресс…
Алиса рассмеялась.
— Знаешь, Дэв, это все выглядит… знаменательно. Весь мир похож на сортир. То есть, даже не сидя по горло в дерьме, ты все равно в нем сидишь — волей-неволей. А ты, Рыбинск, предлагаешь усугублять. Внутри большого сортира отыскать сортир малый — и еще в него погрузиться. Это гениально. Хотя вы этого слова, наверное, не знаете…
— Я не призываю в сортире сидеть, — устало возразил я. — Но это действительно нужно надеть. Там слизни, ты же знаешь, что это такое.
— Они там огромные, — вставил Егор. — Просто… Как не знаю что! Если идти без защиты — сожрут и не подавятся.
— Понятно все с вами. Мне давно все с вами понятно. Я надеялась, что у безумия есть границы… Тщетно. Куда тут лезть?
— Вот сюда, в дверцу, — подсказал Егор.
И даже эту дверцу открыл, услужливо, чуть ли не с поклоном.
— Верным курсом идете, верным, — Алиса сунула ногу внутрь холодильника.
— Осторожнее головой, — посоветовал Егор.
— Это раньше надо было говорить, раньше. Зачем я его только спасла, а? Падал бы в своей пади дальше, а я бы жила счастливая…
— Это судьба.
Сказал я.
— Наверное, — согласилась Алиса. — Судьба. Невезенье какое… Не, не могу, пусть Прыщельга первым в это лезет.
Я потратил на приготовление защитных приспособлений почти целый день. Егор мне помогал, Алиса, само собой, нет, сидела, кашляла, жгла бумагу, разглядывала карту. Выбрал три холодильника. Специально выбирал пластиковые, чтобы не тяжелые. И по высоте чтобы небольшие. Поскольку холодильников в магазине стояло много, сложностей никаких не возникло. Три штуки. Сходил в инструментальный магазин, добыл все, что надо. Пилу, зубило, молоток. Оторвал у каждого холодильника задок, срубил мотор, срубил охлаждающую сетку, выдрал все эти ненужные мне холодильные потроха, чем облегчил ящик почти вдвое. После этого я вооружился пилой и отрезал у холодильников днища. Не очень удобно, оказалось, что холодильники не подходят для пилки, не дрова, однако. Но справился.
Затем в ход пошло зубило. Вырубил дырки по бокам — чтобы руки просовывались и двигались относительно свободно. Приделал ручки к дверце и стенкам изнутри — чтобы таскать, и небольшие засовы приклепал. Кроме того, пробил в дверце дырки для огляда и одну большую дыру для лампы.
Получились квадратные приспособления, в которых можно было ходить и двигать руками. Особым удобством они, увы, не отличались, внутри приходилось размещаться скрюченно, согнув голову. Выглядело, конечно, смехотворно, кого бы в таком увидел, прослезился бы.
— Давай, Прыщельга! — подбадривала Алиса. — В этом тебя и похоронят! Не сомневайся! Дэв, когда этот бред закончится?!!
— Это ненадолго, — сказал я. — Пройдем под слизнями, и все.
— Ты что, думаешь, что эти ящики от них уберегут? Судя по ужасам Прыщельга, там у вас дракон настоящий!
— Любое существо, пусть хотя бы и погань, охотится только на тех, кого может узнать, — сказал я. — А слизень, он тоже существо…
— А с чего это эти слизни нас вдруг узнают? — поинтересовалась Алиса.
— С того, что мы похожи на китайцев, — ответил я. — Вот и узнают.
— Может, вы и похожи, а я нет, — тут же возразила Алиса. — Я не китаец и никогда китайцем не была…
— Вообще похожи, — сказал я. — Руки-ноги-голова, все то же самое. Слизень видит — голова, конечности, значит, жрать можно. Холодильник совсем не похож ни на одно живое существо, его он жрать не станет.
Алиса покачала головой.
— Допустим, — сказала она. — Допустим… Но все равно, все равно… Все равно, говорю, вперед надо Прыщельгу запустить.
Егор начал надуваться, но Алиса тут же поправилась:
— Шучу, шучу. Пойдем вместе, взявшись за руки! Подпрыгивая! Как хорошо, что человечество вымерло раньше! Иначе оно бы вымерло сейчас, от смеха! Прыщельга, давай полезай в ящик, мне что-то тут надоело…
Егор забрался в холодильник, закрыл дверцу, защелкнулся, поднялся на ноги. Его немного пошатывало, и выглядел он, надо признаться… глупо, что ли, Алиса тут не ошибалась.
— Пошевелись, — велел я. — Подвигайся, что ли.
Егор попрыгал, побегал на месте и не на месте.
— Да… — похлопала в ладоши Алиса. — Это впечатляет. Взбесившийся холодильник, это да… Теперь я знаю, что не зря родилась — столько в своей жизни увидеть…
— Ладно, — оборвал я. — Уходим.
— По гробам! — воскликнула Алиса. — По гробам, други!
Я наклонился, влез в холодильник. Рюкзак в холодильник уже не вместился, пришлось навесить его снаружи. Как и топоры, как и винтовку, как другую снарягу, бутылки с запасенной водой, дрова. Оказалось не так уж легко все это, увесисто.
Алиса ругаться перестала, сосредоточилась на управлении. Егор, напротив, освоился вполне быстро, так что я даже перевесил на него четыре бутылки с водой.
— Двинулись.
Первым, конечно, я. Егор за мной, Алиса замыкала. Шагалось неплохо, я ожидал хуже. Спускались по лестнице. Я как-то радовался — что нас на самом деле никто не видит, глупо ведь, катастрофически глупо все это выглядит…
— Послушай, Дэв, я тебя, конечно, люблю, уважаю, как человека, который две недели просидел в сортире и вышел из него живым и здоровым, но ответь мне на несложный, в сущности, вопрос. Неужели нельзя по-другому? Вот какая-то во всем этом… Ненастоящесть, а?
Я не ответил ей.
— Ну, ненастоящесть, да. Чувствуешь? Этот снег, эти слизни… А теперь ты нас в холодильники одеваешь. Это ведь ненормально. Даже для нашего мира перебор. И так не бывает.
— В каком смысле не бывает? — спросил я.
— В смысле, что перебор. Не может столько безнадежности, гадости и глупости собираться в одном месте.
