Егор ерзал на сиденье. Совсем сопля. Щенок, прокатиться ему хочется. И мне хочется, я что, не человек? И Алисе хотелось, она тоже поглядывала на дрезину с интересом.
Нам хотелось прокатиться на машинке, совсем как детям. А мы, собственно, дети и есть. Мы не взрослые, нет. Правильно Алиса говорила, ну, что я ничего не умею строить, только ломать умею. Взрослые строят дома, проводят трубы, сидят на веранде с чашкой шоколада, женятся, воспитывают внуков, размышляют на разные сложные темы, придумывают, как построить самолет, достающий до Луны. У взрослых всегда есть план. А дети ломают. Ломают, стреляют, бегают, кричат и дерутся, мучают животных и друг друга, любят кататься на велосипедах и питаться сахаром. Так что мы вполне себе дети. И никакого плана у нас нет, и что будет завтра, мы не знаем. Глупые и беспомощные.
— Надо слить бензин.
Я кинул Алисе бутылку. Но слить горючее не удалось, в бачке был установлен клапан, да и шланга у нас не оказалось, а бензокран приржавел настолько, что оторвать его не получилось.
— Надо дыру сбоку проделать, — посоветовал Егор.
Я сказал, что в баке наверняка скопились пары, может неплохо рвануть — а оно нам надо?
— Шланг армированный и приржавел… — Алиса ковырялась в моторе, — надо резать… Я сейчас…
Алиса принялась возиться с мотором, Егор размышлял о путях, ведущих в ад, а я опять о подземельях. Снег будет падать долго, со временем он смерзнется в плотную ледяную корку, и жизнь останется только здесь, внизу, кто сказал, что конец света — это пекло?
Гомер.
Я вспомнил Гомера. Гомер был велик, но вряд ли он видел столько, сколько я, как глаза у меня только не вытекли.
— Ах ты! — Алиса нервически пнула колесо дрезины. — Дрянь…
Она продемонстрировала нам окровавленный палец.
— К черту бензин…
Алиса стряхнула безымянный, кровь брызнула на колеса.
— Ну, все, — сказал я зловеще. — Дрезина смерти. Вы окропили адскую машину кровью, теперь она завезет вас в самые глубины ада. Готовьтесь…
Алиса ругнулась, прокляла дрезину, свою жизнь, зассанца Прыщельгу, ароматы которого обязательно приманят к нам целый полк оголодавших дьяволов, и то, что он переоделся, ничего не значит, и вообще, нет ли у кого пластыря?
Вместо пластыря у меня имелся скотч, им перемотал Алисин палец. Заживет.
Через двадцать шагов еще одна дрезина. То есть тележка, мотора у нее не было, вместо него был установлен пузатый баллон. Я вознадеялся, что в этом баллоне сохранился бензин или хотя бы солярка, я со скрипом свинтил кран, но из него вытекла лишь мутная жижа, вонючая и рыжая.
— Зачем баллон? — спросил Егор.
— Туда заливают кровь грешников, — сообщила Алиса. — Ты же видел.
— А на самом деле?
— Хрен знает, Я никогда не думаю о таких вещах. Зачем нужен баллон на колесиках? Плевать, после бродячих холодильников в моей душе случился некий излом… Плевать на эти банки, вперед, однако.
— Вперед…
— Ладно, вперед. Только пусть Пуговичник шагает сбоку, а то он на мета все время пялится.
— Я не пялюсь… — возразил Егор.
— Пялишься-пялишься, я же чувствую. Мы идем мир спасать, а он черт-те о чем думает.
— Я не думаю!
— Заткнитесь, — велел я. — Заткнитесь, пожалуйста, у меня голова в двух местах болит.
Да и ухо чешется. Кажется, гниль за ним поселилась, не вредная, не сыть, обычная. Но если запустить, может и отвалиться, чешется, иногда совсем непереносимо. Надо было их оставить. И Алису, и Егора. Оставил бы, да негде совсем. Видимо, вместе придется.
— Заткнитесь… — повторил я.
Они замолчали.
Мы двинулись дальше. Алиса шагала по правому рельсу, Егор по левому, я посередине.
— Влажность вроде…
Егор облизал губы.
— Точно, влажность. Водой пахнет, вы не слышите?
— У меня горло болит, — ответил Алиса. — Я вообще ничего не чувствую, все вкусы отбило. С чего здесь воде быть?
А у меня синдром усталости, у меня мозг отбило, я тоже ничего не чувствую.
— Здесь может быть река, — сказал я. — Или ручей, под землей много ручьев. Раньше они сидели в трубах, но теперь…
— Ручей бы услышали, — возразил Егор. — А здесь просто… вода. Рельсы вроде вкривь пошли! Поворот!
Егор указал пальцем.
Тоннель действительно поворачивал. Неожиданно резко, точно сломался, наверное, и на самом деле сломался. Я повернул первым и…
Много. Мрецы. Мрецов нельзя не узнать, они воняют, даже в том случае, когда не воняют. Луч выхватил их из темноты. Стояли. Вдоль стен. И между рельсами. Не обычные. Какие-то все сутулые, а некоторые вообще на четвереньках.
И еще мне кое-что не понравилось. Егор наступил мне на ноги, я зажал рукой ему рот, прижал к стене. Прикрутил лампу. Алиса все поняла, вжалась в стену сама.
Мы стояли в темноте несколько минут, затем стали отступать. Очень медленно, чтобы не брякнуть, чтобы не услышали. Разбираться в темноте с мрецами не стоит. Ты их не видишь, они тебя видят. И много их. Больше двадцати, если я правильно успел посчитать. И что особенно погано — с оружием. С молотками, с лопатами, с ломами. Мрецы с оружием редко попадаются, а тут… Видимо, всю жизнь с этими инструментами провели, так что после смерти оно у них в руках осталось, по привычке.
Идти пришлось на ощупь, медленно, определяя каждый шаг. Метров через триста остановились, я зажег лампу. Бледненько они выглядели — и Егор, и Алиса. Перепугались. Оно и понятно, схватка под землей гораздо опаснее, чем схватка на поверхности. Сбежать некуда, все время надо заботиться о свете, рикошетом может зашибить, потолок обваливается, дышать трудно. Преимуществ почти нет. Разве что к стене прислониться, прикрыть спину.
— Это кто? — спросил Егор.
— Шахтеры, — сказал я. — Бывшие то есть шахтеры, люди подземные. Мертвые. Совсем разложенные…
— А у некоторых, между прочим, топоры… — Егор нахмурился. — Давайте поворачивать, а?
— Давайте, — согласился я. — Попробуем обойти по главной линии.
— Что так? — спросила Алиса. — Зачем поворачивать? У нас же есть Рыбинск. Пусть он пойдет и всех убьет, ему это ничего не стоит!
Егор икнул.
— Давай, Рыбинск, покажи, — усмехнулась Алиса. — Иди, убей их.
— Их нельзя убить, — ответил я. — Они уже дохлые.
Алиса прищелкнула языком.
— Как все меняется… — Алиса потерла лоб. — Раньше нашего Рыбинска и гнать никуда не надо было, едва почувствует, где можно погань пошинковать, сразу туда поторапливается, из глаз смерть так и брызжет. А сейчас…
Алиса махнула рукой.
— А сейчас все больше в обход. Так?
— Так, — согласился я. — В обход. Я обходчиком стал.
Алиса хихикнула. Егор поглядел с непониманием.
— Выцвел, выцвел. Ты когда в последний раз поганца успокаивал? Не помнишь, наверное?
— Недавно! — вступился за меня Егор. — Он убил огромную женщину!
Алиса уже хохотнула, с издевкой и удивлением, и разочарованием одновременно, как только она умеет.
— Это на него очень похоже — убить огромную женщину! Наш Дэв — настоящий герой, я всегда про это знала. Не маленького мужичонка, нет, большую, большую женщину!
А действительно ведь, я убил огромную женщину. То есть не убил, она и была мертва, но я тоже, посодействовал…
— Ладно, — согласился я. — В обход не пойдем. Как скажете. Напрямик. Сейчас… Надо вернуться.
Я шагал по шпалам первым, Алиса и Егор за мной, оглядывались. Вернулись к дрезинам. Не хотелось мне, это правда. Не знаю почему. Вот тишком пролезть — это да, а напрямик… нет, напрямик не очень. Какое-то непонятное нежелание, тошнило от всего, они ведь совсем недавно были людьми.
Нет, я не верил, что их можно вылечить. Или оживить. Наверное, в Благодать я тоже не верил, с ней осторожнее надо быть, вон одни уже Частицу Бога выделяли, довыделялись. Но все равно…
Мрецы, они как роботы, не ведают, что творят. Я вспомнил жнецов, тех, сломанных, под ракетой. Роботы, про достижения разные рассказывали, а их взяли и переделали. В убийц. Пятьдесят шесть минут. Бежать. Сейчас я, наверное, и десяти не продержался бы, сдох, сердце не выдержало бы. А раньше пятьдесят шесть! А почему пятьдесят шесть? Или пятьдесят семь? Не помню уже… Почему не час, час ведь ровнее? Кто его знает…
Мрецы тоже. Лежали себе мертвые, никого не трогали, а потом раз — и восстали. Вряд ли они хотели бродить и на всех подряд набрасываться, но у них никто не спрашивал. А значит, они не виноваты.
Кого не возьми, все не виноваты.
— У нас мало патронов, — сказал я. — Три?
— Да, — подтвердил Егор. — Ты там стрелял…
Алиса хмыкнула.
— Раньше тебя это не останавливало, — напомнила она. — Отсутствие патронов.
— Давайте все-таки попробуем в обход… — начал Егор.
— Если честно, я устала от этих нор. У меня в горле от них першит, надо куда-нибудь уже и выйти. Давай, Рыбинск, разберись с мертвяками. Ты же уже сорок тысяч их убил, убей еще десяток. Прыщельга, скажи ему!
