— Ничего. Только я не могу, как вы…
— Что, опасные ситуации вам не по вкусу?
— Я же бегу… — слабо запротестовал Калаш.
Закрепляя кабель, он должен был то и дело низко наклоняться. К голове приливала кровь, ноги были словно деревянные. К тому же муки совести отвлекали его от мыслей о задании: «Что скажу я Эмче? Ребятам?»
Они вышли к шоссе. Увидели танки. Станек знал, что в этих местах должны были быть части гвардейского танкового корпуса. Но лишь теперь ему стала понятна вся сложность создавшегося положения: немцы заградительным огнем сдерживают продвижение танков. Попятным стало и случившееся ранее: Боржека убил осколок одного из снарядов, предназначенных для танков. Этот снаряд отлетел далеко в сторону от шоссе.
Калаш остановился, привалившись к стене обгоревшего домика. Станек вернулся назад.
— Не могу, — прохрипел измученный Калаш.
— Вы не хотите!
— Не могу…
— Вы должны. Вы слабовольный человек. Баба! — Станек рукой зашарил по боку.
Калаш схватился за обугленную стену. «Он считает меня трусом. Что он ищет? Пистолет? Трус в бою ставит всех под угрозу. Сейчас это делаю я. — Калаш сипло дышал. — А я, ей-богу… я, несмотря ни на что, не могу».
Станек подошел к Калашу вплотную и, вытащив флягу, сунул ему в рот горлышко.
— Спасибо, — выдохнул Калаш.
— Ну что, можете идти?
Калаш выкрикнул:
— Пан надпоручик, умоляю вас… у меня перед глазами…
«Не успеем! Не успеем!» — молотом стучало у Станека в голове. Ему казалось, что он понимает, почему у Калаша слабеют силы. То же самое происходило и с ним: ведь не возьми он Боржека на задание… Станек вздрогнул. «Война не только вокруг меня. Она во мне. Она подчинила себе все мое существо. Единственное, что я могу делать, — не ждать, пока Калаш придет в себя». Он перебросил его руку через свое плечо, обхватил за пояс и быстро повел. Все, что он теперь нес на себе: снаряжение, человеческое тело, горечь невосполнимой потери, беспокойство о том, что их ждет впереди, — весь этот груз навалился прямо на сердце Станека, и оно с болью вздрагивало.
Калаша мучила мысль: «Скрыть это от всех? Ведь никто не видел. Да и для Боржека так было лучше: скорее прекратились его страдания. Но я, куда скроюсь я от самого себя?»
Станек понемногу отпускал Калаша, потом все больше и больше, пока тот наконец не пошел самостоятельно.
Они приближались к танкам. Но что это? Танки тоже двигались им навстречу, съезжая с шоссе, по которому артиллерия противника вела прицельный огонь. На танках никого не было: десант давно уже снялся и прикрывал их от остатков немецкой пехоты.
В клубах дыма немцы не заметили маневра танков и по-прежнему обстреливали тот квадрат, где они только что находились. Но вот и танки вступили в дело: на залп — залпом, на снаряд — снарядом!
Гитлер приказал: Киев не сдавать! Русских оттеснить назад! Утопить их в Днепре!
Немецкие части в этом секторе оборонительного кольца в суматохе боя потеряли ориентацию. Они еще не знали, что являются всего-навсего островком, оторвавшимся от своих основных сил. Случайный успех вдохновлял их. Русских оттеснить! Им казалось, что это вот-вот произойдет: десант они уничтожат, танки подожгут.
Вот уж вспыхнул один танк. Поднялся столб огня, из командирского люка высунулась охваченная пламенем фигура. Какой-то танкист, вскарабкавшись на танк, подхватил горящего. Подоспевший Станек помог стащить командира вниз и затушить на нем огонь. И тут танкист узнал Станека:
— Здравствуй, Георгий!
Это был старик Ефимыч.
— Теперь начнется. — И пояснил, кивнув на горящий танк: — Боеприпасы!
Два солдата уносили обгоревшего командира на плащ-палатке.
— Живее, живее, — подгонял их Ефимыч. И погрозил кулаком в сторону немцев: — Сукины дети, пропади вы пропадом!
— А кто это был там, в танке? — спросил Станек.
— Беляев, — удрученно ответил старик.
Станек бросился вдогонку. Увидел обгоревшее лицо Беляева.
— Андрей Максимович…
Беляев даже не пошевелился. Солдаты прибавили шагу.
Станек словно очнулся — «Андромеда»! Подозвал Калаша. Только теперь можно было наконец проверить, действует ли еще линия, которую они тянули от пункта связи.
Едва он заговорил, как в трубке послышался дрожащий от радости голос Яны:
— Наконец-то! Наконец-то! — Нарушая все инструкции о порядке ведения телефонных разговоров, девушка взволнованно продолжала: — Я уж думала… С вами ничего не случилось? Совсем ничего?
— Мы идем дальше. А как у вас?
— Нас обнаружили немцы…
— Что? — Станека бросило в жар. — Напали? Сколько их?
— Не знаю, я тут одна. Все обороняют вход. А что с вами? Вы ужо на месте? В безопасности?
Слова, будто живые существа, шевелились в трубке, в которой он улавливал и свое прерывистое дыхание. Он понял, что весь этот изнурительный путь не удалял, а приближал его к Яне. Крикнул:
— Обо мне не беспокойтесь! Берегите себя! Вы мне очень нужны…
— Вы в безопасности, отвечайте, отвечайте! — твердила девушка, будто не слыша Станека.
Страх за Яну потянул его назад. Бежать на помощь к пункту связи? Мы слишком далеко, а у «Андромеды» нет никого, кроме нас двоих. Он заговорил с Яной на «ты»:
— Вызывай оперативный отдел. Пусть вам срочно пошлют штабной взвод. — Его голос зазвучал твердо: — Немедленно вызывай подкрепление! Слышишь? Я приказываю! Отключаюсь.
Станек направился к командирскому танку. В открытом люке стоял капитан Федоров. Ефимыч уже доложил ему о случившемся. Дмитрию была дорога сейчас любая помощь его роте, но его не очень обрадовало то, что она исходила от Станека. Поэтому он поблагодарил свободовца вежливо, но сухо.
Из второго люка выглядывала Варвара в черном шлеме с выпирающими лепешками запрятанных в нем наушников. Она кричала, стараясь, чтобы ее услышали:
— Вот видите! Это чехи!
Станек помахал ей рукой и стал расспрашивать о том, как им двигаться дальше. Шоссе и прилегающее к нему пространство уже должны быть очищены от противника.
— Да. Конечно. Так должно было быть, — хмуро подтвердил капитан и обрисовал возникшую ситуацию. Фашистов, закрепившихся на косогоре, с этой стороны не выбить. Но если бригада, занимающая более выгодную позицию, зашла бы им в тыл, то танковая рота ударила бы с фронта. Тогда советские и чехословацкие части смогли бы опять бок о бок развивать наступление на центр города.
— Покажите, как нам пробираться дальше. Я только что потерял солдата, который знал эту местность.
Дмитрий вытащил карту и показал те места, где ротная разведка обнаружила замаскированные огневые точки противника.
Станек и Калаш двинулись дальше. Станек всеми мыслями был на пункте связи. Его мучил страх за всех, но больше всего — за Яну. Достаточно бросить в подвал ручную гранату и…
Надо было наверстывать потерянное время, и Станек, ускорив шаг, подгонял Калаша:
— Быстрее, дорога каждая минута!
Позади опасность: линия в любой момент может быть повреждена, основной пункт связи уничтожен. Впереди опасность: стоит опять нарваться на группу немцев, и все усилия восстановить связь пойдут насмарку.
— Быстрее, Калаш, быстрее, — задыхаясь, хрипел Станек.
И вдруг совсем неожиданно они выскочили прямо к домику, где помещался командный пункт Рабаса.
— Штык! — крикнул Станек часовому.
— Шомпол, — словно эхо, отозвался автоматчик, пропуская их внутрь.
КП помещался внизу, в погребе. Однако Рабас устроился на чердаке, где был наблюдательный пункт. На лестнице, ведущей наверх, Станек присел, чтобы еще раз проверить связь и передать Рабасу уже исправную линию. Он вызвал «Липу». В трубке что-то затрещало, но никто не отзывался. Стекла в домике были выбиты, и звуки сражения проходили сквозь него, как через решето.
— «Липа»! «Липа»! — кричал Станек все сильнее. — «Липа»!
Он слышал гул битвы, близкую и отдаленную стрельбу. Провод был мертв. Надпоручик повернул к Калашу искаженное мукой лицо:
— Ни звука… не отзываются…
Калаш опустился рядом с ним, наклонил голову почти вплотную к трубке и словно принял на свои плечи часть его страданий.
Тихо, мертво…
Станек еще глубже засунул иглу под изоляцию. И вдруг послышался голос Яны:
— Я — «Липа»…
— Что с вами? — хрипел Станек.
— Уже все в порядке… немцы ушли.
— С тобой ничего не случилось?
— Нет… ничего… все целы.
— Слава богу…
— А как вы?
— Мы на месте.
Батальонный радист Ковачук с наушниками на голове казался окаменевшим… Рабас поднял на него усталые глаза, окаймленные черными кругами.
— Ну что? Прорвался ты наконец туда?
Ковачук, с опущенными плечами, согнутой спиной, не шелохнулся.
— Учти, растяпа. Если ты сейчас же не установишь связь со штабом, я сорву с тебя все нашивки. Твой сержантский паек испарится, жалованье тоже, я тебя проучу, недотепа!
