сменились добротными домами, появились новые улицы, вместо пыльных дорог
сияли каменные мостовые – но, несмотря на это, тарсянин мог поклясться, что
ничего не изменилось. Вело чутье, которое бывает у каждого странника, пришедшего после многих лет скитаний в родную землю. Вроде бы все сменилось, людей уже тех нет, а сердце ведет по памятным местам. Вот ручеек, где плескались
с друзьями, вот стоит кедр, которую отец посадил на рождение сына – помнил ее
маленьким росточком, а сейчас уже рослое дерево.
Воин дошел до лавки кузнеца. Тот заговорщически поманил за собой, повел в
кузню. Марх следовал за детиной, не запоминая дорогу, зная, что сердце выведет, отыщет путь. Зашли в кузню. Помятый Кривдын достал сверток, развернул. В
ветоши лежало два меча, около десятка метательных ножей, наруч с когтями и
браслеты-запястья.
– Всю ночь ковал. Пришлось других кузнецов звать, сам бы не управился.
– Конечно.
Марх кинул взгляд на ютящиеся в углу пустые бутыли, в кузне витал перегар –
не то, что человека – быка с копыт свалит:
– Ты, видать, не знаешь, что винный дух сталь портит? А мне надо, чтобы
крепчайший металл был.
И без того красное лицо кузнеца зардело, глаза выкатились, стал захлебываясь, оправдываться:
– Так это ж не винный дух. От мамайского вина, ессно, не жди ничего ладного.
А у нас-то… первач… пшеничный. Он ведь стали силу придает… как это… гх, дракону хороший баран.
– Нескладно у тебя врать получается. Возьму, все равно по новой переделать
не успеем. – Тарсянин протянул мешочек с серебром. – Если задуманное удастся, оплачу все. А нет – сам по новой луне продашь.
– Хорошие клинки, все по старым схемам делал, только вот запястники
непросты, мудрили долго.
– Ну, не поминай лихом, Кривдын. Даст Высший, свидимся.
– Даст, как два пальца по наковальне. С таким оружием хоть на адовых псов…
Тарсянин покинул кузню и околицей прошел на площадь. До встречи с
юношей оставалась пара часов, и нужно было, до смерти нужно было успеть.
Площадь выложена все тем же зеленоватым, квадратным камнем. С юных лет
Марх дивился – как в их селении, где на домах крыши соломой крыли, площадка из
камня? Говаривали, что на том месте раньше приносили кровавые жертвы богине
Мокошь. Воин обошел площадь кругом, припоминая шаги и направления.
Осмотрелся – никого. Пригнулся, вставил нож между камнями. Аккуратно – не
обломать бы лезвие, – скрипя зубами, приподнял один из них. Под зеленым
стражем находился тайник – место, которое маленький Марх никому не показывал.
Он заложил в пустоту сверток, закрыл камнем, накидал землицы. Вдалеке
послышался стук каблуков. Авенир подошел, немного бледный, задумчивый.
– Ты что невесел, сокол? Книг умных начитался? Иль дурман-травы
перенюхал?
– Да я это… Ну да, перечитал. Так увлекся, что даже не поел. А еще в этих
лавках пыли… Надышался – не дурман-трава, но пробирает не хуже. Ты как?
– Я в оружейню ходил, да в кузню наведался. Прикупил у мастера ножичек –
ну так, рыбку, мяско, да головы тамильские резать. Пошли к Тангиру, может
больше поесть и не удастся.
За столом сидели молча, шутки не шли, изредка перекидывались словцом.
– Завтра полнолуние.
Тангир откинулся на кресло, ковырял в зубах. Сытый взгляд блуждал, иногда
останавливаясь на тарелке, пальцах, картинах; потом снова скользил по
поверхности стола, перебегал на лица гостей, спрыгивал на пол и никак не мог
найти себе пристанища.
– Точно пойдете?
– Да, есть уговор. Иначе хозяин цирка шкуру снимет, ему до смерти животина
нужна.
Марх жевал куропатку. Мелкие косточки не выплевывал, разгрызал и
проглатывал – зачем из-за такой мелочи прерывать удовольствие.
– Мой дом для вас открыт. Если надумаете, приходите до захода солнца –
схороню. После – никому не открою. Как сказано древними – не до жиру, быть бы
живу. Если что нужно в дорогу, просите, не обеднею. Ятаган не отдам, это для
меня, хм… святое.
– Спасибо, Тангир. Мы от тебя ничего не желаем – не то, чтобы не нужно, да в
дороге лишним грузом будет. Вот только…
Марх немного подумал. Посмотрел на Авенира. Тот поглощал кашу – без
аппетита, словно зачарованный – явно не расположен к разговору.
– Дай нам горшочек с редким маслом. Как его, которое из корня пескорлии
добывают. Очень уж вкусное, будем кролей им поливать.
Купец оскалился:
– Даже бровью не веди. Отолью по-дружески. Эй, Жмых – слышал про масло?
Вот и двигай. А юнец твой чего пожелает?
– Да не надо ему. Книжек начитался – теперь месяц, как лунь под укропом – ни
слова, ни взгляда. Ему и так весело.
Утром оседлали мулов. Через несколько верст свернули в рощицу, Марх
остановился.
Авенир удивленно посмотрел на друга:
– Ты чего?
– Нельзя нам уезжать. Должок не отдал.
– Так отдай, пока недалеко еще.
– Не сейчас. До вечера выждем. Как никого на улице не останется, вернемся.
– Почему это никого не останется?
Марх вспыхнул:
– Ты видать совсем своими молитвами и травами мозг в уборню спустил.
Осекся. С виноватой ноткой продолжил:
– Не принимай к сердцу, переживаю. Народ проклятья боится и не то, что к
полночи – к закату схоронится в домах. Давай, пока привалимся, скажу чего надо.
На землю спускалась ночь. Последние лучи раскрасили небосвод багровым, похолодело. Противно жужжал гнус, на пруду поквакивали жирные ленивые
лягухи. На небе высыпали звездочки, показалась луна.
Демон жаждал крови. Коснувшийся артефакта должен умереть. Посягнувший
на круг Мокошь сгинет. Двуногие твари не смеют осквернять храм войны.
Ветерок донес запах крови. Из гортани вырвался хрип. Хранящий был голоден
и зол. Жажда смерти влекла, аромат человеческой плоти дурманил сознание. Охота
началась.
Авенир после недолгих уговоров скрылся в пустовавшей неподалеку хибарке
и наблюдал оттуда. Марх был готов. По всей площади были разложены шипы. Тело
лоснится от масла, на поясе висят ножи, руки в браслетах, левая судорожно
сжимает меч. Из-за костяшек на правой руке выглядывают тонкие иглы – чуть
загнуты, чтобы ранить сильнее, но не настолько, чтобы застревать в плоти.
Подобные когти и запястники врага он оценил по достоинству, во время
путешествия по Желтому острову.
Заметил крадущуюся в темноте фигуру. Одержимый почуял тарсянина и тот, не в силах оттягивать схватку, вышел на Зеленое Плато. Оголенный торс сиял в
лунном свете, мышцы взбугрились, горящий взгляд и ритуальный окрас делали
воина похожим на пробудившегося бога войны.
– Выходи демон. Нам предстоит биться и проклятие Витрбаша будет снято. С
этого места из нас живым уйдет лишь один.
Из тени вышел титан. «Схватка будет знатной» – Марх по достоинству оценил
противника. На две головы выше, жесткая рыжая щетина покрывает узловатое
тело, на ногах, плечах и голове вздулись канаты вен, в руке сияет охваченный
пламенем черный клинок. Злобные щели глаз вцепились в Марха, из пасти
раздавался низкий рокот.
Тварь кинулась первой. Воин уклонился, оттолкнул оборотня, метнул вдогонку
кинжалы. Один из трех слегка задел чудовищную ногу, одержимый повернулся, загоготал.
– Ригур удивлен мастерством. Не встречал еще таких прытких. Будет приятно
убивать тебя.
Марх запустил припрятанные кинжалы и бросился в атаку. Огненный клинок
срезал саблю как ивовый прутик, но тарсянин – словно к этому и готовился –
зацепил обрезком руку и, что есть силы, толкнул плечом в дых. Монстр отступил и
взвыл – лапа попала на шипы, те вошли в злобную плоть на цельный юнит.
Воспользовавшись секундным ослаблением, сабельщик хватанул запястником
клинок, дернул со всей силы – ятаган отлетел – и стал что есть мочи лупцевать
тварь по бокам. По торсу чудовища потекли тонкие темные струйки – стальные
иглы обломились о гранитные ребра, но шкуру располосовали-таки в лохмотья.
Демон хватал Марха, но тот был скользок как угорь (пригодилось Тангирово
масло). Ригур набросился на воина, сумел придавить. Когтистые лапы мелькали
стремительно, градом обрушиваясь на сабельщика. Тарсянин сопротивлялся, глаза
засветились яростью, боль куда-то исчезла и он, даже не пытаясь защищаться от
ударов, просто бил не глядя. Схватился за шею твари. Глаза едва открывались, задыхаясь под навалившимся чудовищем, Марх нащупал что-то твердое. Чувствуя
прилив сил, сделал рывок и… опрокинул монстра наземь. Теперь он прижимал к
холодным камням врага, руки сжимали рукоять ятагана, черное лезвие лежало на
шее демона. Существо под ним взвыло. Воин чувствовал, как ярость заполняет
тело – пелена затуманивала взор, в навершье рукояти зловеще сиял рубин. Его сила
станет моей… Я стану величайшим воином мира… Демон будет служить мне…
