исчезла внутри.
— Как его зовут? — спросил я Адриану, кивнув в сторону блондина, чье простое присутствие стало утомительным.
— Оскар Перри, нет, Крендель. — ее брови нахмурились. — Нет, это тоже звучит неправильно. Оскар какой-то. Боже, как же я теперь хочу кренделей.
— Что он делает для твоего отца?
Она нахмурилась.
— Понятия не имею. Всякую гадость, хотя. Он всегда рядом с Еленой.
Я сухо выдохнул.
— А кто нет?
Они приветствовали ее в церкви, будто она была матерью Марией.
— Верно, но она не заботится ни о ком из них. Моя сестра влюблена.
Мой взгляд сузился.
— Она что?
— Влюблена.
Что-то темное и нежеланное скользнуло по моим венам.
Адриана посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, будто только что поняла, что сказала слишком много. Она выпила весь бокал вина. Я даже не заметил, как она взяла другой.
Я взволнованно покачал головой.
— Если тебя сегодня стошнит, я не буду держать тебя за волосы. Я этим дерьмом не занимаюсь.
— Моя сестра будет, — сказала она, словно ее сейчас стошнит. — Значит, мы закончили знакомиться друг с другом?
— Пока.
— Слава Богу, — пробормотала она, поднимаясь на ноги и пьяно удаляясь, присоединяясь к одной из своих шумных кузин.
Девушка уже представилась мне. Ну, она подошла и сказала: «Мама была права. У Дэвида на тебя ничего нет», прежде чем подмигнуть и исчезнуть. Странная чертова семьи.
Я взял еще один стакан виски с подноса официанта, игнорируя моего кузена Лоренцо, который подошел и сел рядом со мной. Он распахнул пиджак и сунул руки в карманы. Кто, черт возьми, знает, где он был, но я бы предпочел, чтобы он был где угодно, но только не пялился на Елену Абелли. Только эта мысль зудела у меня под кожей.
В минуту молчания взгляд Лоренцо проследил за задницей какой-то малолетки Абелли, когда она шла через лужайку.
— Что он с тобой сделал? — он кивнул в сторону блондинистого придурка, который, как я догадался, не скрывал своего желания всадить пулю.
— Разозлил меня, — вот и все, что я сказал, вертя в руках стакан с виски.
— Должно быть, это плохо. Требуется много времени, чтобы вывести тебя из себя. Дай угадаю, он оскорбил твою маму?
— Нет.
— Отца?
— Нет.
— Твоего самого красивого кузена? Шесть-два, темноволосый, большой член..
— Лоренцо? — сухо сказал я.
— Да?
— Отъебись.
Лоренцо рассмеялся, хлопнул меня по плечу так сильно, что выплеснул немного виски из моего стакана, и ушел.
Я же говорил, идиоты кузены.
Глава 10
«Падаем ли мы от честолюбия, крови или похоти, как алмазы, мы огранены нашей собственной пылью».
— Джон Вебстер
ЕЛЕНА
Оно было серебристым, крошечным и отражающим свет. Я почти видела в нем свое лицо. Платье Джианны, конечно же. Длинные серьги из перьев, зеленые каблуки, волосы уложенные на макушке, и никакой косметики, кроме красной помады, сегодня вечером она была на ансамбле.
— … Если ты собираешься сделать это, сделай это с мужчиной-стриптизером. Поверь мне на этот раз.
Она разговаривала с моей пятнадцатилетней кузиной Эммой, которая сидела на кухонном островке и со скучающим видом потягивала пунш через соломинку.
Все мои тетушки обсуждали девичник Адрианы, а я сидела в сторонке, напротив бабушки, за столиком с чашкой кофе перед ней. Мы только услышали этот крошечный кусочек разговора Джианны, прежде чем шум моей семьи заглушил остальное.
Я покачала головой, слегка удивленная, но еще более встревоженная. Слова, прошептавшие мне на ухо Оскар Перес, дошли до глубины души. Он снова оттащил меня в сторону, сказав улыбнуться, что это дополнит мою belleza[4] — что бы это ни значило. Я не говорила по-испански и никогда не хотела. Прекрасный язык звучал резко и агрессивно из его уст. Я терпеть не могла, когда мне говорили улыбаться, будто моя улыбка принадлежала им, а не мне.
Он так и не объяснил, почему расстроился из-за того, что я сбежала и переспала с парнем, но я могла понять только одну причину: он думал, что женится на мне. Трудно представить, что отец согласился бы на это, учитывая, что Оскар даже не являлся итальянцем, но зачем еще мне было сидеть рядом с ним за ужином, если раньше мне никогда не приходилось этого делать?
— Ты не счастлива.
Мой взгляд скользнул от царапин на деревянном столе к карим глазам бабушки. Я отрицательно покачала головой.
— Нет, это не так.
Я никогда не позволю такому человеку, как Оскар Перес, украсть мое счастье.
— Ты не умеешь врать, мой ангел.
Я не ответила, не зная, что сказать.
— Самые маленькие проблемы кажутся такими большими тем, кто молод, — сокрушалась она. — Знаешь, раньше я тоже переживала, как и ты. Знаешь, что это мне дало? Ничего. Не трать свое время на вещи, которые не можешь изменить, — она встала, положив руку на стол. — Я иду спать.
— Спокойной ночи, бабушка.
Она остановилась, повернувшись ко мне.
— Ты знаешь, что нужно делать, когда ты не счастлива?
Мне не хотелось спорить с ней, что я не не счастлива, поэтому я подняла бровь.
— Что?
— Что-то захватывающее.
— Например?
— Понятия не имею. Возможно, покурить сигареты с красивым молодым парнем.
Ах. Улыбка тронула мои губы. Только она могла думать о Николасе как о молодом парне.
— Спокойной ночи, tesore[5], — бабушка подмигнула.
♠️ ♠️ ♠️
Пламя свечи танцевало, мрачное напоминание о фальшивых улыбках в оранжевом, завораживающем свете. Прозрачные занавески развевались на легком летнем ветерке, а лампа отбрасывала мягкий свет на стены с книгами на полках. Фрэнк Синатра просочился под дверь библиотеки так тихо, что это могло быть отдаленным воспоминанием о подобной ночи полвека назад.
Я сидела, скрестив ноги, в кресле у камина, на подлокотнике лежала книга. Я прочитала не больше двух страниц, пока не сдалась, и не откинула голову на спинку кресла и не уставилась на свечу, наполняющую комнату запахом лаванды. Мои каблуки были забыты на полу, белые бантики распущены по красному восточному ковру.
Я сбежала из кухни так быстро, как только смогла, мамины разговоры о свадьбе были раздражающим шумом, который становился все громче и громче, пока мне не понадобилась тишина. Дело было даже не в Оскаре Пересе. Речь шла о невысказанных словах и неопределенном будущем.
Как твердая скорлупа кокосового ореха, Сладкая Абелли защищала меня от мира. Ее нельзя было расколоть без мощных инструментов. Снятие этого барьера обнажит часть меня, которую не многие видели — то, что я чувствовала. Уязвимая я. Я не была уверена, почему позволила Николасу Руссо
