увидеть эту сторону. Возможно, потому, что его безразличие заставило меня поверить, что он не хочет меня сломать.
Мои глаза взлетели вверх, когда щелчок двери библиотеки достиг моих ушей, будто мои мысли вызвали его, и Николас вошел.
Когда его взгляд оторвался от пола и он заметил меня, он резко остановился. На секунду мне показалось, что он повернется и уйдет, не сказав ни слова, только потому, что я здесь. Его взгляд был безразличным, снисходительным — словно он пришел в свою библиотеку, в поисках слуги в своем кресле. Этот человек действительно не хотел иметь со мной ничего общего. Ну, мне он тоже не нравился. По правде говоря, в основном это было потому, что я ему не нравилась.
Его глаза сузились.
— Почему ты не на вечеринке?
— Почему ты тоже? — возразила я.
Он провел рукой по своему галстуку, наблюдая за мной расчетливым взглядом, словно взвешивая все «за» и «против» моего присутствия. Не похоже, что здесь много профессионалов.
Приняв решение, он закрыл дверь и направился к мини-бару, так и не ответив на мой вопрос. Он налил выпить, и я попыталась притвориться, что его здесь нет, что его присутствие не заполнило комнату, делая мой разум бесполезным. Тем не менее я поймала себя на том, что наблюдаю за каждым его плавным движением, когда он наполнял стакан виски.
Моя кожа горела, как живая проволока, ткань платья казалась тяжелой, а ветерок из открытого окна касался моих плеч. Когда он проходил мимо, я притворилась, что поглощена маленькими черными фразами передо собой, но на самом деле я не слышала ни одного слова об убийстве Джона Ф. Кеннеди. История, факты, заставляли меня чувствовать себя лучше во времена сомнений, потому что когда-нибудь я стану ничем иным, как воспоминанием, таким же, как они.
Он сел в серое кресло у окна и достал телефон. Наклонившись вперед, он упёрся локтями в колени. Расстегнул пиджак, обнажив черный жилет, облегавший плоский живот. Его галстук висел косо, и это зрелище внезапно заставило меня задуматься: как он выглядит по утрам, весь взъерошенный? Я сглотнула.
Он мог бы снять свой костюм как джентльмен, но снова красные, сломанные костяшки пальцев руки, держащей его телефон, сказали мне, что его внешний вид был просто фасадом.
Легкая щетина покрывала его подбородок, а волосы были такими же темными, как и костюм, сверху густыми и растрепанными. Он был пугающим, с тяжелым присутствием и взглядом, который горел, но когда он носил мягкое, трезвое выражение, как сейчас… ему даже не нужно смотреть на меня, чтобы заставить сгореть.
Он оглянулся и поймал мой взгляд.
— Ты должна поработать над этим пристальным взглядом.
Мой пульс затрепетал в горле, и тепло прилило к лицу.
Его взгляд упал на мои щеки.
А потом он сделал то, чего я никак не ожидала. Возможно, это шло от недоверия, а может, он считал меня смешной. Я не знала, и мне было все равно. Он рассмеялся. Мягко, мрачно. Такой смех, не имеющий добрых намерений. Такого смеха стены не забывают.
Тепло скрутилось у меня в животе, и я ничего не могла с собой поделать, я стала смотреть еще больше. У него были белые зубы и острые клыки, как у злодея, которым он являлся. Когда он искоса взглянул на меня с мрачным весельем во взгляде, между моих ног запульсировало пламя.
— Иисус, — пробормотал он себе под нос, проводя рукой по волосам.
Я откинула голову на спинку кресла и прикусила нижнюю губу. Он взглянул на меня еще раз, и его смех исчез, а веселье растворилось в напряженной атмосфере, которая искрилась. В окно ворвался теплый ветерок, и я вздрогнула.
Я не знала, как долго мы сидели в одной комнате, в тишине, недалеко друг от друга. Время не имело значения. Этот момент записывался каждый раз, когда он двигался, поднимал глаза от телефона, делал глоток, смотрел в мою сторону, когда я переворачивала страницу или убирала волосы с плеч.
Я думала, что хорошо справляюсь, что я переворачиваю страницы с таким же успехом, как если бы кто-то их читал. Но я была сбита с толку, когда его взгляд оторвался от телефона и остановился на моем лице. Он задержался там на мгновение, прежде чем двинулся по моей обнаженной шее и плечам. Мое дыхание замерло, когда оно скользнуло по изгибам моей груди и вниз по животу. И я покраснела, когда оно спустилось ниже к моим бедрам, прослеживая мои ноги, пока не достигло моих розовых ногтей на ногах, выглядывающих из под моего платья.
Сейчас он смотрел на меня во все глаза, но у меня не хватило смелости окликнуть его. На меня смотрели столько раз, что я научилась не обращать на это внимания, но ни разу я не ощущала себя так, как сейчас. Перегретая, зудящая, задыхающееся.
Песня Уитни Хьюстон «I Will Always Love You» просочилась под дверь, и я услышала, как Бенито выкрикивает слова. Он был первым, кто начал петь караоке, и по иронии судьбы, это всегда были культовые песни о любви. Мой кузен не стал бы спать с одной и той же девушкой дважды, если бы у нее не было двойного провода для караоке. Его слова, а не мои.
Когда он испортил свою следующую реплику, у меня вырвался тихий смешок. Я позволила себе взглянуть на Николаса, ожидая какого-нибудь веселья, но мой смех угас, обнаружив, что он уже смотрит на меня. Темнота в его глазах затмила его трезвое выражение лица.
Музыка и голоса за дверью превратились в неразличимый шум, а кровь застучала у меня в ушах. Он встал, поставил недопитый стакан виски на столик и направился к выходу. Он остановился рядом со мной. Способность дышать исчезла, когда его большой палец пробежал по моей щеке, так же легко, как атлас, и так же грубо, как его голос. Он схватил меня за подбородок и повернул к себе лицом.
Мы смотрели друг на друга несколько секунд, которые показались мне минутами.
— Не ходи за мужчинами по темным уголочкам, — в его глазах вспыхнула искра жизни. Он смягчился, когда его большой палец скользнул по краю моей нижней губы. — В следующий раз ты можешь не выбраться живой.
С предупреждением, повисшим в воздухе, его рука соскользнула с моего лица, и он вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.
Я откинула голову на спинку кресла и впервые с тех пор, как он вошел в дверь, нормально задышала. Я не знала,
