широкий стол, застеленный яркой в цветах скатертью. В центре возвышался шикарный медный самовар, такой начищенный, хоть глядись в него. Хозяин вышел в сени и принес настоящий бочонок, только маленький, открыл его, и оттуда разнесся волшебный аромат настоящего липового меда.
— А еще варенье есть, земляничное, сейчас подам, — хлопотал радушный хозяин. Гости, тем временем, разместились на широких скамейках, поближе к самовару.
— Ты уж извини, Федор Гаврилыч, мы по делу приехали, — внесла ясность бабка Матрена.
— Понятно, кто ж такую даль без дела потащится. А дело-то, серьезное?
— Серьезное, и непонятное.
— Ну, тогда и я сейчас, чего посерьезней, приготовлю.
И на столе, как по волшебству, стали появляться сибирские яства: блюдо со студнем, вяленое мясо, хрустящие малосольные огурчики, не обошлось без штофа с домашней клюквенной настойкой. И вскоре, венец творенья — мелкие сибирские пельмени подоспели.
— Гаврилыч, ты прямо, как на свадьбу накрыл, — восхитился дед Матвей, искоса поглядывая на запотевший штоф.
— Так не часто меня такие гости посещают, можно и отметить слегка, — развёл руками хозяин.
Марина с восторгом разглядывала всю эту красоту, и ей казалось, что она в сказке, а на столе раскинута волшебная скатерть-самобранка. Принялись угощаться, все было таким вкусным и настоящим! Хотя Марина у бабки Матрены уже привыкла к натуральной аппетитной еде, но все еще продолжала удивляться новым вкусам. Попробовала она и клюквенную настойку — просто волшебство: яркий рубиновый цвет, натуральный аромат, терпкий вкус ягод, — так и выпила стопку до дна, внутри, сразу разлилось приятное блаженное тепло.
— Ты, смотри, Гаврилыч, внучку мне не спои своей знаменитой настойкой, — шутливо пристрожила хозяина Матрена.
— Что ты, Матренушка, от моей настойки только польза одна, сама знаешь! — начал заступаться за свое произведение лесничий.
— Хороша штука, Гаврилыч! Только у тебя такую прелесть и попробуешь! Ты на это дело мастак! — нахваливал дед Матвей. Хозяин от этих слов расцвел.
А Марина не могла налюбоваться на лесника, смотрела на него, а рот сам расплывался в детской улыбке, как будто и впрямь деда Мороза увидела, и будто ждала от него чуда, как в детстве. Вообще, с того момента, как коренная москвичка попала в Калиновку, ей казалось, что она в каком-то месте перешла невидимую грань между реальностью и сказкой, и пребывает сейчас в волшебном мире. В нём, возможно, всё, и никогда не ведаешь, чего ждать в следующий момент. Весь её опыт прежней жизни был не в счёт. Здесь всё было по-другому…
— Я вот что-спросить-то хочу, — решила, наконец, перейти к волнующей теме Матрена, вернув Марину к проблеме, из-за которой они здесь оказались, — не знал ли ты, Фёдор, Николая Савина — охотника из Макаровского. Дело давнее, лет двадцати тому назад. Может, вспомнишь такого?
— Фу, Матрена, ты мне весь аппетит испортила! Я этого мерзавца, не то, что за двадцать лет, за всю жизнь не забуду! — рассердился Гаврилыч.
— Чем же он насолил-то так тебе, Федор? — пытала Матрена, а Марина навострила уши.
— Я такого жестокого человека, среди охотников не встречал никогда! Бил зверя надо и не надо, удовольствие от убийства получал! Сколько я на него дел заводил, жаловался, куда только можно, но он был неуязвим. Покровителей имел сильных, конечно, кому меха нужны, кому шкуру медвежью на пол кинуть. Да еще поговаривали, золотишко у старателей с прииска скупал помаленьку, откупиться мог от любого обвинения, так, что я ему не закон. У него свой закон был, по которому, все дозволено. Мое терпенье лопнуло, когда он медведицу завалил, а медвежат маленьких в лесу погибать бросил — это, как раз в его духе было. И собрался я над ним свой суд учинить, подготовился, думаю: «Дай, только встретиться в лесу, пристрелю, как собаку!» Но не успел грех на душу взять, что-то там у них случилось, и уехал он в город с семьей. Потом, мужики говорили, что опять видели Николая в наших лесах, но мне он больше не попадался. А тебе-то, Матрена, почто этот гад?
— Да вот, сынок его объявился, так и вспомнилось, — навела туману бабка Матрена.
— Тоже охотник, что ли? — насторожился Гаврилыч.
— Да, вроде нет.
— А давайте, выпьем за мир во всем мире, — вывел Матрену из сложного положения, сам того не понимая, дед Матвей.
Посидели еще, вспомнили былое, даже песен попели и чаю напились с липовым медом и земляничным вареньем, в общем, уважили гостеприимного хозяина и, наконец, засобирались домой.
— А приезжали-то зачем? — вспомнил, вдруг лесничий.
— Так тебя проведать, Федор Гаврилыч, давно не виделись, — успокоила его Матрена, усаживаясь на телегу.
— А-а, — протянул удивленно хозяин, — спасибо, еще приезжайте!
— Непременно приедем!
— Ну, Милка! — слегка шевельнув поводьями, прикрикнул на свою лошадку дед Матвей, и двинулись в обратный путь…
Глава 20
Дорога назад была долгой. Каждый думал о своем. Телега мерно покачивалась на кочках. Марина лежала на сене и смотрела в голубое небо. Такого простора и яркой, можно сказать васильковой синевы, раньше ей видеть не приходилось. А может, просто не выпадало случая, вот так никуда не спеша поднять голову. И глядеть, не отрываясь, в огромное бездонное пространство. Какие тайны скрывает эта бездна? Зло наказуемо? Сын в ответе за поступки отца? Оттуда, из этой синевы, мы все, как на ладони, не спрячешься и ничего не утаишь. Можно даже себе не признаваться в ошибках, но бездна видит всё!
Бабка Матрена сидела на краю телеги, свесив ноги в длинной юбке. И то ли думала какую-то свою думу, то ли дремала. Дед Матвей, изрядно захмелев, от усиленного возлияния чудотворной настойки, лениво правил своей лошадкой, да тянул под нос, протяжную заунывную песню…
Вернулись, конечно, не к обеду, а гораздо позднее. Пеструха уже бродила по двору, флегматично пощипывая мелкую травку, самостоятельные куры забрались на насест. Бабка Матрена занялась коровой, а Марина пошла в избу. Наконец, бабушка вернулась с полным подойником и принялась процеживать молоко, а у Марины появилась возможность спросить то, что ее волновало:
— Бабуля, теперь мы знаем, что отец Петра был, мягко сказать, не подарок, и уверены, что его сын наказан за проступки, которых не совершал. Ну и что из этого? Как этим можно помочь Петру?
— Ты, Маришка, не торопи меня, дай подумать. Сейчас чайку попьем, а потом, и мысли появятся, — пресекла все вопросы бабка Матрена.
За столом молчали, напившись чаю, бабуля изрекла,
— Шуруй к своему подопечному, время подходит. Еду не бери, приведешь Петра сюда. Вставать ему можно. Только, приходите не раньше, чем через два часа, мне одной побыть надо, —
