— Сегодня мы будем портить только тебя, — отвечает Игорь уверенно и поворачивается ко мне лицом.
— Только для начала сравняем счёт.
Наваливаюсь на его грудь и толкаю в стену, прижимая его к ней спиной. Поднимаюсь на цыпочки и впиваюсь грубым поцелуем в губы, параллельно с тем, срывая с него полотенце.
Не уступая мне в решительности, Игорь обхватывает мое запястье, опускает руку и кладет ладонью на твердый, горячий, пульсирующий член.
Не в силах сдержать полного возбуждения вздоха, смотрю вниз и обхватываю его внушительный член. Веду ладонью от основания и обратно, с упоением наблюдая за тем, как его пресс сокращается, а дыхание со свистом вырывается из груди.
— Черт! — хрипит он мне в ухо, и прикусывает кожу под ним. Опускается ниже и кусает ключицу, шумно вдыхая запах моей кожи.
Ускоряю движение руки по горячей плоти, ловлю его губы и почти задыхаюсь, когда он пальцами впивается в шею, жестко ее сжимая.
— Блять! — рычит мне в губы и до боли целует.
Гортанный стон вырывается из его рта и резонансом разносится по всему моему телу, разливаясь пульсацией внизу живота.
Руку и бедро орошает липким свидетельством его неконтролируемого наслаждения. Хищно улыбаюсь и слегка прикусываю его нижнюю губу, упиваясь тем, как он тяжело дышит, медленно приходя в себя.
— Лет двадцать не дрочил, — выдыхает он хрипло, и глухо ударяется затылком о стену, прикрыв глаза.
— Я тоже, — нахожусь с ответом и пробегаюсь пальчиками по широкой груди.
— Сучка, — его губы дергаются в легкой улыбке.
— Один: один.
Глава 8
— А кто это тут у нас такая счастливая? — вошла мама в мою комнату, как всегда без малейшего намека на стук.
— Доброе утро, — отложила телефон и улыбнулась так, чтобы улыбка не казалась слишком широкой и кричаще довольной.
— Я смотрю, твой женишок вчера был в ударе, — подколола меня мама и легла рядом.
— С его ты взяла? — немного придвинулась к стене, освобождая ей место рядом с собой.
— Так ты ночью вернулась такая довольная, что лампочками не пользовалась. Вон, до сих пор светишься вся.
— Это тайна личной жизни, мам, — кокетливо тряхнула головой и намотала прядь волос на палец.
— Помни, что я не только твоя мама, но и подружка, и брат, и сестра, а властелин холодильника. Колись! Всё было, да?
— Мам! — выпучила я глаза. — О таком нельзя рассказывать родителям!
— Когда я тебе давала уроки сексуального воспитания, ни ты, ни я так глаза не пучили. Хоть намекни. Я скоро стану бабушкой?
— Мы ничего такого не делали, — фыркнула я, пытаясь подавить мечтательную улыбку.
— Ну, да! А трусы ты в ночи стирала только потому, что рыдала в них из-за того, что ничего не было, — перевернулась она на спину и заложила руки за голову. — Целовались хоть?
— Целовались, — кивнула я.
— Обнимались?
— Обнимались, — снова кивнула.
— Писи друг другу трогали?
— Трог… Мама! — выдернула подушку из-под ее головы и накрыла смеющееся лицо.
— Раскусила я тебя, — задыхалась она от смеха, вяло от меня отмахиваясь. — Как легко тебя вывести на чистую воду.
— Это нечестно! — легла на нее сверху и поверх подушки накрыла еще и одеялом. — Ты должна делать вид, что ничего не знаешь. А потом делать вид, что искренно удивлена тому, что у твоей дочки есть половая жизнь, когда я решусь рассказать тебе об этом сама.
— Почему я должна делать вид, что я дура, которая не замечает, что у дочери происходит кое-что интересное? — стянула мама с головы подушку. — Это же то, чем должна делиться дочка в первый же день.
— Зачем? Неловкий же разговор, — скуксилась. — Причем, для обеих.
— А чего здесь неловкого? Неловко делать всё то, о чем нужно непременно рассказать маме.
— Я же не спрашиваю, как обстоят дела у тебя и твоего жениха с работы, — перевела я стрелки. — Распечатываете ли вы задницы на принтере? Занимаете ли конференц-зал для личных утех?
— Могла бы и спросить, эгоистка, — делано обиделась мама и сама спряталась под моим одеялом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Так и я спросила, — забралась к ней в укрытие. — Ну, что? Как тебе твой жених? Вы уже целовались? Обнимались? Трогались?
— Эх, Диана, — выдохнула она как-то уж слишком философски. — Это в вашем возрасте, еще не воздвигнутых границ личного опыта, легко найти контакт друг с другом и, не оглядываясь на прошлое, которого почти и нет, нырнуть с головой в пучину нового. А в нашем мудром возрасте тех, кому за сорок, уже сложно перешагнуть те барьеры и не бояться того, что за ними будет так же, как уже было когда-то, но с другими. Понимаешь?
Язык так и рвался сказать, что моему, якобы, жениху уже за сорок, но мозг крепко держал его за вожжи и не позволял выдать информацию, которая не придется маме по вкусу, либо же станет отличной почвой для миллионов шуток с ее стороны.
Так и вижу, как она аккуратно подкладывает мне в карман виагру перед очередным свиданием с Игорем.
Ох, если б она только знала…
— Так у вас было что-нибудь или нет? — поинтересовалась я настойчиво.
— Он — айсберг, — задумчиво ответила мама. — Путь к его сердцу лежит не через желудок, как у большинства мужчин, а через многотонную толщу льда, которую я ковыряю проволочкой. Хотя, знаешь… Что-то у меня, всё же выходит. Он стал чаще обращать на меня внимание. Вызывает в свой кабинет, чтобы поговорить не только о работе.
— Может, он приглядывается к тебе, чтобы повысить? — спросила я, понимая, что речь идет о ком-то из начальства.
— Лучше бы он хотел меня уронить, — фыркнула мама. — Прямо на свой стол…
— Так, мам! Пошли завтракать, — резко встала с кровати, чтобы не думать о том, как всё это может происходить.
— Вот ты увидишь его глаза и сразу всё поймешь, — вещала она мне в спину.
— Ладно, — выдохнула и схватилась за дверной косяк. Развернулась к маме вполоборота и кокетливо произнесла. — Приду как-нибудь посмотреть на твой айсберг и принесу тебе бур, чтобы ты быстрее добралась до его ледяного сердца.
— Только, если что, ты моя сестра, — ткнула она в меня пальцем.
— Ага, старшая.
— Именно.
***
— Что башка, что задница — одинаково ощущаются после пар Антипова, — ворчал Артем, подпирая бедром подоконник рядом со мной.
— Думаю, задницей ты ему зачет не сдашь, — отшутилась, принимая из его руки бутылку воды.
— Я бы не был так уверен. Ты видела, как он смотрел на меня, когда я выходил?
— Фу, Тём! — поморщилась и закрыла бутылку крышкой. — И как мне после этого к нему на пары ходить?
— В джинсах. Ему понравится, — подмигнул мне парень и развернулся лицом в коридор, скрестив руки на груди, как это сделала я. — Ого, кто идет!
Голос Артема звучал без особого энтузиазма. Примерно таким же — безрадостным — казалось лицо Вилки, которая обещала, что сегодня прямо при мне пригласит нашего общего друга на свидание во имя спасения девичьей дружбы.
— Общий привет, — махнула рукой Вилка и издала нервный смешок, выражающий ее неловкость.
Да-да! Очень неловко приглашать на свидание бывшего, зная, что тот не горит желанием и уже заряжен сарказмом, которым с удовольствием отравит всё её существование..
— Тём, — начала девушка и заложила прядь светлых волос за ухо. — Дело есть.
— Надо же! — вскинул он светлые брови и перешел с ноги на ногу. — И какое у тебя ко мне может быть дело? Таблеток нет, траву не кошу, порошок не сыпется…
— Да, запарил, блин! — вспылила Вилка.
— Кхм! Кхм! — кашлянула я выразительно, что способствовало быстрому натяжению милой улыбки на лице подруги.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Тём, — продолжила она елейным голоском. — Я знаю, что ты хочешь привязать меня к столбу на главной площади, поджечь и прикурить от того огня, но…
— Но? — подтолкнул ее парень. — Но твоё каменное сердце не горит?
