стал излишне разговорчив? Или что его уже нет в живых?
– Потому что мне интересны обстоятельства исчезновения одного петербургского художника и гибели уездного исправника из Пермской губернии. – Жандарм выдержал паузу, пристально рассматривая резко вспотевшего (то ли от духоты, то ли от напряжения) Корсакова, а затем громко и хрипло расхохотался. – Видели бы вы себя в зеркало, Владимир Николаевич! Будьте покойны, ваш вояж имеет к сегодняшнему разговору исключительно опосредованное отношение. При условии, что вы не откажетесь выполнить одну мою просьбу, конечно, – сказано это было спокойно, но Корсаков прекрасно понимал, на что хозяин кабинета намекает на самом деле. – Скажите, вы встречались с упомянутым господином из министерства после возвращения?
– Я даже не знаю, о каком господине вы говорите, – Владимир призвал на помощь весь карточный опыт, дабы сохранить спокойное лицо. – Но могу сказать, что, вернувшись в Петербург, я совершенно точно не имел сношений с чиновниками министерства внутренних дел.
Это было даже отчасти правдой. Полагавшийся Корсакову гонорар передал ему молчаливый посыльный, похожий на обезьяну. Тот самый, что следил за Владимиром в кафе «Доминик» при его первой и единственной беседе с нанимателем. С самим мсье N. с тех пор Владимир не встречался.
– Изящно. Принимается. – Полковник с одобрительной ухмылкой откинулся на жалобно скрипнувшем стуле. – Бьюсь об заклад, что либо он действительно к вам не обращался, либо вы сказали, что не в силах ему помочь.
– Помочь в чем?
– Видите ли, наш общий знакомец – я буду называть его так, несмотря на ваши увертки, – в последние несколько месяцев чрезмерно увлекся метафизическими материями. Конечно, на него повлияла потеря единственной дочери, вдовствующей баронессы Марии Ридигер, господина из министерства в этом можно понять. И его стремление к мести я тоже одобряю. Но вот следующий шаг оказался… предосудительным, скажем так. Видите ли, вы были не единственным знатоком оккультных дел, к которому он обратился.
– Считайте меня оскорбленным в лучших чувствах… – пробормотал Владимир. Направление разговора нравилось ему все меньше.
– Согласен. Его духовные поиски отнимали у нашего знакомца все больше времени, и вскоре он начал пренебрегать не только судьбой своей внучки Екатерины, но и делами службы. И тут, словно тень отца Гамлета, на сцене появляюсь я. Видите ли, когда надежный и зарекомендовавший себя годами беспорочной службы чиновник такого ранга начинает вести себя несообразно должности, это вызывает пересуды. Я был вынужден установить наблюдение за нашим знакомцем, установить круг его общения и интересов. Но две ночи назад произошло нечто из ряда вон выходящее.
– Что же? – Владимир подался вперед, заинтригованный против своей воли.
– Во-первых, он собрал круг из семи приближенных и закрылся на ночь в стоящем пустым особняке своей дочери на Большой Морской – дом, как и все ее средства, отошли к нему до достижения внучкой совершеннолетия. Круг гостей был… Своеобразным. Во-вторых, некто осквернил склеп его дочери на Волковском кладбище. Останки несчастной пропали. Правда, узнали мы об этом несколько позже. Зато тем же вечером мои офицеры, дежурившие у черного входа, сообщили, что некие непрезентабельные личности доставили в особняк предмет, завернутый, как им показалось, – полковник выдержал паузу, – в саван.
Корсакову почудилось, что волоски на затылке готовы встать дыбом, наэлектризованные внезапно охватившим его порывом ужаса.
– Но интересно даже не это, – невозмутимо продолжил полковник. – Как вы уже поняли, все выходы находились под полным нашим наблюдением, но весь следующий день из дома никто не выходил. Войти пытались трое сотрудников министерства, лично преданных сами знаете кому. Но мы их задержали и продолжили наблюдение. Сегодня утром я отдал приказ проверить особняк. Внутри было пусто. Восемь людей, вошедших в него, включая нашего знакомца, словно исчезли с лица земли. Владимир Николаевич, я вызвал вас потому, что мне чертовски интересно, куда они могли подеваться…
III
За две недели до ритуала, Санкт-Петербург, дом тайного советника Назарова
Нотариус оторвал взгляд от прочитанного документа и, не в силах побороть удивление, воззрился на хозяина кабинета.
– Если вы позволите себе замечание о здравом уме и твердой памяти, я прикажу вышвырнуть вас отсюда и предприму все от меня зависящее, чтобы лишить вас права практиковать не только в столицах, но и во всех крупных городах империи, – товарищ министра Назаров даже не потрудился повысить голос. Обещание было высказано буднично, однако у нотариуса не осталось сомнений, что угрозу приведут в силу без малейших раздумий.
Вопрос, ради которого нотариус прибыл на эту встречу, получался щекотливый и требовал соблюдения всех формальностей. Правила составления завещаний строго регулировались десятым томом «Свода законов Российской империи». Согласно ему, «духовное завещание есть законное изъявление воли владельца о его имуществе на случай его смерти». Документ, лежащий перед нотариусом, безусловно, имел все признаки духовной. Единственное нетипичное, хоть и допустимое, отклонение от привычных правил – отсутствие душеприказчика. Согласно завещанию Назарова, исполнителем завещания выступал непосредственно наследник. С точки зрения Свода законов все приличия соблюдались. Обыкновенно заявитель присутствовал бы в конторе нотариуса, однако ввиду статуса Назарова юрист почел за лучшее прибыть к нему домой вместе с экземпляром актовой книги. Помимо них, в кабинете присутствовала необходимая тройка свидетелей – все как на подбор мрачные, молчаливые и вызывающе серые. Доверенные лица, подчиненные Назарова. Еще один мужчина, с длинными сальными волосами и крючковатым носом, расположился в темном углу за спиной гостя.
Сомнения возникали именно в части, которую озвучил сам Назаров. Нотариус видел завещания, в которых все наследство раздавалось на благотворительность. Видел завещания, оформленные в порыве злобы или в качестве мерзкой шутки из могилы. Но товарищ министра не выглядел ни меценатом, ни шутником. А личность одного из наследников нотариуса беспокоила. Отсюда – и сомнения в здравом рассудке хозяина кабинета, ведь душевнобольные не имели права оставлять духовные. Что же делать?
– Что вы, у меня и в мыслях не было усомниться! – пробормотал нотариус. – Позвольте лишь еще раз уточнить: в своем завещании вы хотите разделить все наличные и имущество на две равные части. Одна из них достанется вашей внучке Екатерине. Обязанность по распоряжению данными капиталами до достижения ею совершеннолетия, а также вторая часть наследства полагается…
– Лицу, указанному в завещании, – закончил за него Назаров.
«Безумен! Он положительно безумен!» – подумал нотариус. Но как это доказать? И, главное, стоит ли рисковать ради этого своей карьерой? С другой стороны – репутация. Утвердить завещание душевнобольного? Его же на смех поднимут! Нотариус судорожно перебирал в голове известные ему статьи законов, которые могли бы снять с него ответственность, – и, наконец, светлая мысль посетила его голову!
«Отстранение от наследования по недостойности»! Внучка Назарова, которой, по закону, должны были
