медной рукоятью, подхлестнул плетью коня. Быстро бежит конь, и кажется Стопану, что над ним сказочный крылатый аргамак, а тому, кто оседлает этого аргамака, не страшны никакие преграды на пути.
В вечерней тишине с Ветлуги слышится песня:
Из-за горной сторонушки
Протекала Волга-матушка.
Как по этой Волге-матушке
Плыла лодочка изукрашена,
Молодцами изусажена…
Ветер, подхватив песню, несет ее по реке.
Уж ты братец-то мой, есаулишко,
Друг любезный, атаманушка,
Не хороший-то сон мне привиделся:
Из моей-то русой косы
Выпадала лента алая…
Из-за песчаного мыса, словно белые гуси, выплыли струги.
— Эй, дружно, братцы-ы! — приговаривают гребцы, и длинные весла, разом взлетев, разом бьют по воде. Скоро плывут струги. Красные остроконечные шапки гребцов полыхают на ветру, словно лепестки мака.
«Вольные люди Илюшкины», — догадался Стопан.
Илья Иванович Долгополов был русский крестьянин из деревни под Галичем, крепостной боярина Буйносова-Ростовского. Надоела ему рабская жизнь, бежал от боярина. Несколько лет бродяжил, скитался по Руси, в Царицыне спознался со Степаном Разиным, и послал его атаман на Ветлугу поднимать голытьбу против царя и бояр.
Струги Долгополова проплыли мимо Стопана. А следом за ними, глянь-ка, еще струги, слышится марийская песня.
Эта песня напомнила Стопану весну. Тогда луга по беретам Ветлуги похожи на ярко вышитый платок, и вечерами звучат над ними песни: это беззаботно веселятся парни и девушки, собравшись за околицей илема под развесистыми березами. Под звуки барабана и волынки, под наигрыш гусель, словно бурливый ручей, льется песня за песней. Светлая луна, поднявшись из-за леса, зажигает на поверхности реки голубые искры.
Те же искорки сверкали и в глазах Сылвий, когда Стопан провожал ее до дому.
Подумал Стопан про Сылвий, и опять радостно забилось его сердце. И было чему радоваться: сегодня поговорил он с отцом любимой, и старый Салмияр согласился выдать за него дочь. Зимою — свадьба!..
Веселые мысли Стопана прервал оклик:
— Эй, Стопан, подожди-ка!
Парень оглянулся. Его догонял на своем вороном давнишний приятель Келай.
Поравнявшись со Стопаном, Келай сказал:
— Ездил к Актушу. Мирон посылал.
— Что так спешно? Уж не случилось ли чего?
— В том-то и беда, что случилось. В Козьмодемьянске известились, что из Казани идет воевода Бараков с большою ратью, — сдерживая неспокойного коня, ответил Келай. — Того и гляди, объявится в наших краях.
Радостные мысли Стопана в миг отлетели далеко-далеко. Он нахмурился.
— Хотят нашей погибели. Ну что ж, будем драться. Не поддадимся боярам. А что говорит Мирон?
— Говорит, надо идти на помощь Козьмодемьянску. Велел бросить клич по Ветлуге, собирать людей. Ох, Стопан, великая напасть приближается! Как бы не пропали наши головы… Одолеют нас бояре…
— Коль все идут в Козьмодемьянск, пойду и я, — не раздумывая отозвался Стопан. — Надо так надо.
Солнце клонится все ниже и ниже. Быстро смеркается. Всадники, взволнованно переговариваясь, спешат добраться до деревни, виднеющейся вдали.
Стопан говорит:
— Одолеем врагов, сокрушим бояр, тогда сами станем себе хозяевами, поставим над собой другого царя, какого сами пожелаем.
Келай в ответ качает головой:
— Не загадывай. Кто знает, что еще будет. Говорят, на Волге, под Симбирском, царевы люди самого Разина разбили… Кто воевать будет…
— Ничего! — подбадривает приятеля Стопан. — Были в старину богатыри — найдутся и теперь. Выдюжим!..
III
Богатый мариец Чондай Олатай сегодня ездил на мельницу вдвоем с батраком Оником. Они вернулись оттуда с туго набитыми мешками муки и крупы нового урожая. Вечером вся семья собралась в избе, чтобы отведать нового хлеба.
В избе полумрак. Вкусно пахнет только что испеченным хлебом. На огне стоит котел, в котором варится каша.
В доме Олатая гость — марийский тархан с царевококшайской стороны. По повелению воеводы тархан едет в Ряжск, на цареву службу, и по дороге остановился переночевать у Олатая. Хотя в избе жарко, гость не скинул красного кафтана, лишь распахнулся, и серебро, нашитое на грудь рубахи, поблескивает в отсветах живого огня.
Прежде чем сесть за стол, Олатай, поглаживая свою черную бороду, прочитал слова благодарственной молитвы. Только успел он произнести последние слова, как раздался нетерпеливый стук в ворота.
Олатай настороженно прислушался.
— Кого там несет? Выйди-ка, Оник, погляди. Если добрый человек — зови в дом.
Батрак вышел из избы и вскоре вернулся, ведя за собой молодого марийца в черном кафтане.
Мариец, погладив подбородок, низко поклонился хозяину:
— Пусть изобилие будет в твоем доме, друг Олатай!
В народе издавна бытует поверье: если в го время, как в доме едят новый хлеб, придет кто-то чужой — он принесет счастье, съеденный им за столом ломоть хлеба обернется в будущем двумя ломтями.
Олатай в обычное время очень скуп: пусть у него стол ломится от всякой еды, ни за что не пригласит к столу случайно зашедшего человека. Но сегодня — особенный день, день нового хлеба, и хозяин, блюдя обычай, радушно сказал:
— А-а, да это же сосед Кавриш-толмач пожаловал! Заходи, друг Кавриш, садись за стол, отведай нашего хлеба… Не стряслось ли чего, что ты пришел на ночь глядя?..
Кавриш, подобострастно глядя в глаза богатому соседу, ответил:
— Хорошую новость спешу сообщить тебе, сосед: белый царь двинул на Козьмодемьянск большое войско.
— Хорошая, хорошая весть, — закивал головой Олатай. — Еще что скажешь, сосед?
— А голодранцы наши, видать, здорово перетрусили. Мирон Мумарин спешно скликает людей на подмогу. Завтра или послезавтра к Козьмодемьянску идти собираются.
— Слыхал, Курзий-родо? — обратился хозяин к тархану. — Конечно, теперь ярыжкам-смутьянам несдобровать, но в Ряжск тебе нынче все равно не добраться, вся Волга кишмя кишит бунтарями. Лучше подожди здесь царевых войск.
Тархан Курзий, широкоплечий, с могучей грудью, богатырского сложения человек, опершись подбородком о ладонь, задумчиво смотрел на пылавший под котлом огонь. Немного помолчав, он проговорил:
— Я бы не поехал, да у меня грамота от царевококшайского воеводы к воеводе козьмодемьянскому…
— Так ведь его убили!
— Может, слух только…
— Верно тебе говорю: убили…
В это время дочь Олатая Ярвика внесла в избу бочонок и поставила его на стол. Хозяин принялся обносить всех пенящейся брагой.
— А кто из наших согласился идти в Козьмодемьянск на помощь Шусту? — спросил Олатай Кавриша.
Тот сокрушенно покачал головой:
— Многие идут. Вот и Стопан тоже собирается. Говорят, Илюшка Долгополов замыслил вверх по Ветлуге к Галичу податься, там людишек подсобрать в свою шайку.
— Смекаешь, друг Кавриш, какие перемены настают? — хитро прищурившись, спросил Олатай. — Теперь не зевай, поворачивался. Надо и к атаманам подластиться, и бояр не прогневить…
В летнюю пору в лесу какой только лесной ягоды нет! Но не
