class="p1">— Не забывай отца, пусть его судьба наполняет твое сердце гневом.
Десять лет прошло с тех пор, как погиб отец Стопана. Был бунт, отца посчитали зачинщиком, и царевы люди забили его батогами до смерти…
Старик не напрасно напомнил парню об отце. Стопан почувствовал, как его сердце вновь наполняется гневом против врагов. А гнев сродни ветру, бывает, утихнет на время, а там, глядишь, превратится во всесокрушающую бурю.
Стопан поглядел на старика, и вдруг вспомнился ему такой же ясный осенний день ровно три года назад.
Приехал тогда на Ветлугу боярин ясак собирать. Черным коршуном налетал он на илем за илемом, и за ним из дома в дом шли горе и слезы.
Вот сборщики ясака подходят к избе Стопана. Впереди всех вышагивает вразвалку сам боярин в шелковом кафтане, в красных сафьяновых сапогах. За ним поспешает дьяк в темном кафтане и остроконечной шапке. Следом несколько стрельцов с бердышами в руках. Позади всех — толмач Кавриш.
Старик Ямбаш взглянул в окно, побледнел и воскликнул!
— Ой, боже, пропали мы!
А незваные гости уже во дворе.
— Эй, хозяин! — закричал боярин хриплым голосом. — Готов ясак?
Старик выбежал во двор и повалился боярину в ноги:
— Не может ли грозный господин подождать, пока мы соберем достаточно шкурок? Год выдался неудачный, ясак не готов. Да что за шкурки летом? Уж подождите до весны. Друг Кавриш, хоть бы ты замолвил за нас словечко!
Но Кавриш даже не взглянул на Ямбаша. Он что-то сказал дьяку, и тот, тряся козлиной бородкой, развернул длинный свиток бумаги и, уткнув в него тощий палец с острым кривым ногтем, загундосил:
— Денежный ясак — рубль сорок. Да прошлогодних недоимок — две деньги. Да боярину и боярыне на подарочек не мешало бы накинуть полтинник.
Толмач резко повернулся к парню:
— Стопан, с вас причитается четыреста белок. Ну, что ж ты? Давай, тащи!
Но Стопан не двинулся с места. От наглого голоса Кавриша его била мелкая дрожь.
— Нечем платить, — хмуро отозвался он. — У меня только двести шкурок припасено на ясак. Сам знаешь, Кавриш, погорели мы нонче. И хлев, и амбар сгорели дотла.
— Так ты не хочешь платить? — злорадно закричал Кавриш и, повернувшись к боярину, сказал что-то по-русски.
Боярин побагровел, как напившийся крови клоп, глаза его гневно сверкнули, губы скривились.
— Проучить строптивца! — приказал он.
Два рослых стрельца подбежали к Стопану, схватили и, повалив, разложили на земле. Засвистала плеть, спину парня, словно огнем обожгло…
Между тем другие стрельцы не дремали. Сломав деревянный запор, они влезли в амбар. Один из них забрался на подловку и стал кидать вниз шкуры огненных лисиц, белых зайцев, пятнистых рысей и черных куниц. Дьяк вынес из амбара всю праздничную одежду. Стрельцы поставили перед боярином бочонок меду, круг воску.
После наказания Стопан два дня не возвращался домой, все скитался по лесу, думал в бессильной злобе:
«Как же так? Меня, самого ловкого и отважного охотника во всей округе, избили проклятые опкыны! Нет, нельзя больше терпеть!»
И в душе его, сливаясь с шумом леса и воем ветра, звучала воинственная чувашская песня, слышанная им как-то на Ветлуге:
Дубрава шумит, дубрава шумит.
О чем она так шумит?
Ожидает дубрава черную тучу.
Народ говорит, народ говорит.
О чем же народ говорит?
Говорит народ о свободе.
На второй день, к вечеру, вышел Стопан к илему Салмияра. Видит — ворота распахнуты настежь, дверь амбара раскрыта.
У ворот, прислонившись к столбу, стоит Сылвий. Она смотрит вдаль, за Ветлугу, и по лицу ее текут слезы.
Стопан подошел к девушке.
— Сылвий! Что случилось? О чем ты плачешь?
— Отца увезли в Козьмодемьянск. Сказали, что будут каждый день бить палками, до тех пор, пока мы не выплатим ясак.
Стопан нахмурился. На сердце стало так тяжело, как будто придавило его каменной глыбой.
— Бить будут? — переспросил он. — Ну нет, не бывать тому!
Сылвий только вздохнула в ответ и безнадежно махнула рукой.
Но Стопан сказал решительно:
— Последнее добро отдадим, а старика вызволим!
Он обошел соседей, бедняки сложились и выкупили Салмияра.
Но с того времени растет в душе Стопана решимость биться против притеснителей народа, как бился Арслан-патыр…
Голос матери оторвал парня от горестных воспоминаний.
Тяжело вздыхая и утирая набегавшие слезы, она подошла к сыну.
— Уходишь, сынок… — Аксывий обняла Стопана, дорогого, береженого сыночка, ласково погладила по спине. — Уходишь, оставляешь нас. Вернешься ли?..
— Не плачь, мать, — утешает ее Стопан. — Выпадет счастье, вернусь.
Дед Ямбаш вывел из хлева жеребца. Стопан прикрыл коня белым войлоком, сверху положил старинное седло.
Аксывий подала сыну полосатый вышитый мешочек.
— Возьми, повесь на грудь, — сказала она. — Здесь земля с могилы твоего отца. Носи всегда на груди, она убережет тебя от копья, стрелы и меча, поможет в трудную минуту…
В это время с улицы послышался голос:
— Эй, Стопан, готов ли? Все уже собрались.
— Готов! — бодро отозвался Стопан.
Он обнял мать, попрощался с дедом.
— Ну, счастливо оставаться! — сказал он и выехал со двора.
Долго стояла мать у ворот и, плача, неотрывно смотрела вслед сыну…
VI
Миновали древнюю Ижму, илем Пайгуса. У илема Тюмырзана к Стопану и его друзьям присоединился Тонаев Актуш со своими молодцами. С гомоном, песнями спустились на луга. Впереди показались соломенные крыши илема Салмияра.
Сердце Стопана забилось. Не может он проехать мимо, не завернув хоть на минутку.
Он незаметно попридержал коня и отстал от остальных. Они даже не заметили, что парень остался где-то за поворотом дороги. Едут, весело переговариваются, подшучивают над толстяком Яндылетом. Пузатый коротышка, похожий на туго набитый мешок, с трудом сидит на коне, и сам вместе с друзьями потешается над собственной неловкостью и над тем, что прихватил с собой не по росту длинную саблю.
— Яндылет, сабля у тебя, ничего не скажешь, внушительная. Не сабля, а палица! — смеется один.
— Ему и сабля-то, может быть, не понадобится. Он парень ловкий да смекалистый, — говорит другой.
Третий подхватывает:
— Навалится животом на врага, тому сразу конец придет.
Отряд въехал в березняк, росший за илемом, а Стопан хотел было свернуть на тропинку, уводящую в сторону, как вдруг сзади его кто-то окликнул:
— Стопан! Стопан! Подожди чуток! Вместе поедем!
Стопан вздрогнул. Оглянулся — его нагоняет Кавриш.
«Вот принесла нелегкая!» — с досадой подумал Стопан.
А конь Кавриша уже идет рядом с конем Стопана, а сам Кавриш, утирая рукавом кафтана потное лицо, поглядывает на парня.
— Еле догнал! — сказал Кавриш, прерывисто дыша. — Я с тобой поеду.
