— Как это ты надумала приехать?
— По делу… Дима, — вспыхнув кумачом, проговорила она. Непривычно было произносить его имя. — Потом расскажу. Как ты живешь?
Он улыбнулся, развел руками:
— Так вот, вдовцом…
Проговорили они долго. Здесь и ужинали вдвоем, в этой маленькой комнатке.
Утром, еще лежа в постели, Пелагея слышала через неплотно прикрытую дверь, как Антонов с кем-то разговаривал в проходной горнице.
— Надо, Мирон Авдеич, сделать еще парочку. Я ж ведь в долгу перед тобой не остаюсь: вот соберешь еще гурт, опять приму по таким же ценам. Но эти две бумажки надо сделать сегодня же.
— Ведь рыск, Митрий Иванович, — елейным голоском отвечал собеседник. — За такое дело по головке не погладят, ежели узнают. Тюрьма, верная тюрьма.
«Должно, про документы говорят», — догадалась Пелагея.
— Тебе до тюрьмы далеко, Мирон Авдеич… Ты из воды сухим вылезешь, — с нескрываемой неприязнью заметил Антонов. — А притом я ж тебя не за спасибо прошу. Не хочешь — дело твое, я в Ермачиху поеду, там старшина посговорчивей.
— Ну ладно, что уж там говорить. Я же не отказываюсь. Я только баю, больно рыск большой.
— Значит, сегодня принесешь?
— Что ж делать…
Как во сне, как в радужном бреду прожила Пелагея неделю у Антонова. Первые два дня Ильинична, видя молодой блеск в глазах Пелагеи, ее девически легкую и беззаботную походку, радовалась этому мимолетному счастью своей благодетельницы. Она догадывалась, что стала свидетелем большой и давнишней любви. Сама еще не старая, Ильинична сочувственно относилась к захватившей Пелагею страсти. «Пусть порезвится», — думала Ильинична, просиживая целые дни на крылечке. Но когда прошел третий, четвертый день, на нее вдруг напала тоска. Останавливая пробегавшую по двору Пелагею, Ильинична моляще смотрела ей в лицо, просила:
— Хватит, голубушка, хватит. Пора уж и ехать. Дни-то ведь идут.
— Завтра поедем, Ильинична, завтра обязательно.
И снова проходил день, и снова Пелагея девочкой взбегала на крылечко, молодухой по утрам нежилась в постели. Жаль было Ильиничне рвать цепочку ее счастливых безмятежных дней. Но надо было ехать. Не дай бог старый Большаков, хозяйничая в доме снохи, заглянет в пустующий амбар!
Наконец в понедельник выехали. Пелагея уезжала печальная, в глазах ее были растерянность и горечь. Когда проехали бор, она тяжело-тяжело вздохнула:
— Вот так, Ильинична, на одну неделю появилось солнце и — опять хмарь. Жить муторно.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
К вечеру пошел дождь. Первые крупные капли ударили Аркадия по вспотевшей спине. Сразу стало свежее. По дороге заметались серые пыльные фонтанчики. Данилов накинул плащ и прибавил шагу.
С каждой минутой дождь усиливался и вскоре превратился в сплошной ливень. Но Данилов все шагал и шагал.
Из своей землянки он вышел еще вчера в полдень. Минуя села и большие проезжие дороги, он пробирается на север — в Ярки. Идет туда, откуда две недели назад был послан Коржаевым в Усть-Мосиху.
Уже несколько месяцев Ярки являются центром Каменского подполья большевиков. Знал Данилов, что отсюда Иван Тарасович Коржаев руководит большой работой: где-то здесь печатают листовки, сюда идет информация от широкой агентурной сети, именно отсюда направляются люди для закупки и сбора оружия. А сколько таких, как Данилов, пошли в села готовить крестьян!
Аркадий не знал, где живет Коржаев, известна ему лишь явочная квартира у Захара Трунтова, куда приходил Иван Тарасович для встреч с людьми. Но из разговоров с ним Данилов понял, что тот иногда покидает Ярки, пробирается в город к каменским подпольщикам, чтобы самому встретиться с нужным ему человеком, установить очень нужную связь. А связи у него были удивительно большие. По информации, которой иногда делился Коржаев с ним, Данилов догадывался, что у Ивана Тарасовича была своя рука даже среди блюстителей колчаковских порядков…
Аркадий свернул с проселка на еле приметную тропинку. Идти стало легче. Старые корневища и стебли пожухлой прошлогодней травы жестко похрустывали под ногами. Данилов прибавил шаг. Пустырем ему пришлось идти, когда уже совсем стемнело. Впереди опять мелкое редколесье.
Здесь, в березняке, остановился, скинул башлык, прислушался. Впереди надрывно лаяли собаки. Фуражка быстро промокла. Струйки воды с нее стекали за воротник. Горели подошвы ног. Но он стоял, вслушиваясь в ночь. Дождь поредел. Данилов, наконец, оторвал затекшие ноги, двинулся вперед. Вскоре он наткнулся на изгородь, прошел несколько метров влево, перелез через нее. Впереди чернели контуры строений. Сделал несколько осторожных шагов. Где-то невдалеке спросонья испуганно закудахтала курица. Аркадий как вкопанный остановился. Ответил таким же кудахтаньем. Тотчас же, словно из-под земли, выросла фигура.
— Кто?
Данилов подошел. Парень заглянул ему в лицо.
— Проходите.
И исчез. Данилов пошел по огороду вдоль плетня. Собаки надрывались. Данилов беспокойно прислушивался к их лаю. Шел все медленнее и медленнее. Наконец в окне избы заметил тусклый огонек. Облегченно вздохнул.
Дождь перестал неожиданно. Почти сразу же в прореху туч выглянула луна, словно хотела увидеть, что в ее отсутствие наделал ливень на земле. Этой секунды было достаточно для Данилова, чтобы различить за оградой около дома группу всадников с винтовками за плечами. «Солдаты!» Он метнулся за толстый ствол тополя. Выхватил оба револьвера. Тут же глянул на окно — лампа горела. «Что за черт!» Сразу стало жарко. Но он не успел ничего обдумать. Дверь в сенях скрипнула, и на крыльцо кто-то вышел. В это мгновенье луна снова вынырнула из-за туч, и Аркадий почувствовал, как у него зашевелились волосы на голове: на крыльце при полных регалиях — в мундире, в эполетах с аксельбантами — стоял жандармский полковник и не спеша надевал светлый плащ. Он, видно, не торопился. Посмотрел на небо. Сказал кому-то сзади себя:
— А дождь-то действительно перестал.
У Аркадия метались мысли: стрелять или не стрелять? Что с Коржаевым? Почему лампа в окне?..
— Ну до свиданья! — сказал полковник.
Луна опять скрылась. Кругом все снова окунулось в черную пропасть. Только на крыльце серел плащ. Стрелять можно даже в такой темноте — по светлому плащу в десяти шагах промахнуться трудно.
— До свидания, Петр Семенович! — ответили из сеней.
Аркадий вздрогнул. Неужели галлюцинация? Голос был Коржаевский.
Полковник сбежал по ступенькам. Слышно было, как всхрапнул конь, звякнули стремена. Потом раздался чавкающий конский галоп. Постепенно начали замолкать собаки. А Данилов все стоял, не шевелясь, и недоумевающе смотрел на огонек коптюшки в правой нижней шибке окна.
Потом он тихо кудахтнул. Тотчас же ему ответили из сеней так же тихо. Он вышел из-за дерева и, все еще держа в руках револьверы, пошел к сеням. Дверь открылась, его пропустили внутрь, и тут же невидимая рука задвинула засов. Откуда-то послышался голос Захара Трунтова:
— Здорово, Аркаша. Проходи. Он тебя уж заждался.
По-прежнему недоумевающий, Аркадий шагнул в избу.
Коржаев сидел за столом, бегло просматривал газеты.
Он, как всегда, был чисто выбрит, подтянут, спокоен.
— A-а, Аркадий! Здорово. Наконец-то.
— Слушай, Иван Тарасович, я сейчас чуть не застрелил полковника, который от тебя выходил.
У Коржаева поползли вверх брови.
— Что ты!.. Что ты!.. Ты же лампу видел?
— Это только меня и остановило. — И не утерпел, спросил — Бутафория? Или настоящий полковник?
Коржаев улыбнулся. Всегда колючие, цепкие глаза его помягчели.
— Настоящий.
Аркадий восхищенно мотнул головой.
— Как это тебе удалось его залучить?
— Не залучал. Он старый большевик. Здешний, бывший учитель. А сейчас специально прискакал сообщить, что сегодня в Камне арестовали шедшего к нам на помощь товарища из Томска — Голикова. Ну ладно. Рассказывай. — Он посмотрел на часы.
Аркадий знал, что здесь ни минуты нельзя задерживаться, что докладывать нужно сжато и в то же время не упуская ничего, даже мелочей, которые могут оказаться чем-то интересными. Иван Тарасович из тех людей, которые умеют слушать, быстро схватывают главное и не любят многословия.
За все время короткого, продуманного Даниловым заранее доклада Коржаев не спускал с него своих цепких, колючих глаз, словно боясь, что тот что-то упустит, недоскажет. И когда Данилов кончил, он сказал:
— Кое-какие достижения есть. Во всяком случае — начало сделано. — Потом сердито добавил — в Тюменцево вообще не могут начать.
— Теперь главный вопрос, с которым я пришел, — поспешил Данилов. — Есть у нас в волости уполномоченный военного министра по заготовкам продовольствия для армии Антонов. Мы имеем сведения, что он помогает дезертирам — достал им уже около десятка липовых документов. И в то же время он с Никулиным делает какие-то темные финансовые махинации.
