— Кое-какие достижения есть. Во всяком случае — начало сделано. — Потом сердито добавил — в Тюменцево вообще не могут начать.
— Теперь главный вопрос, с которым я пришел, — поспешил Данилов. — Есть у нас в волости уполномоченный военного министра по заготовкам продовольствия для армии Антонов. Мы имеем сведения, что он помогает дезертирам — достал им уже около десятка липовых документов. И в то же время он с Никулиным делает какие-то темные финансовые махинации.
— Вам его помощь нужна? — спросил Коржаев.
— Пока нет. Но скоро может понадобиться.
— Он знает о вашем существовании?
— Конечно. Он не может не знать. Тем не менее никаких попыток к сближению не делает.
Коржаев задумался, подняв брови. Долго молчал. Аркадий не мешал ему, сидел не шевелясь. Наконец тот вскинул глаза.
— Юдиха в его район входит?
— Да.
— Тогда понятно. Дело вот в чем. В уезде есть несколько так называемых борцов-одиночек. Иные из них подбрасывают начальству письма с угрозами, другие бьют окна, портят телефоны, а недавно у начальника милиции Ипатова угнали его любимого коня. В Барнауле же один из них в Народном доме стянул из гардероба генеральскую фуражку и оправился в нее. Они именуют себя народными мстителями. Видимо, ваш Антонов из этих же мстителей-одиночек, только более умный. Он обложил юдихинских кулаков таким налогом, что выгреб у них почти весь хлеб, и теперь они клянут Колчака и его порядки на чем свет стоит. Надо установить связь и использовать его.
Коржаев посмотрел на часы.
Данилов поднялся.
— Ничего, — кивнул Иван Тарасович, — еще несколько минут. — Он прошелся по комнате легким, энергичным шагом. Ловкий, стремительный, он был похож на кадрового военного, надевшего штатский костюм. Подошел к Данилову, остановился. — Скоро будет съезд подпольных организаций. Будем решать вопрос о восстании. Тебе следовало бы выступить на нем. Подумай об этом. Дела у тебя идут неплохо… Расскажешь..
2
…На обратном пути около Ключей Данилова догнал подвыпивший старик-крестьянин на паре коней с подвязанными под самую репицу хвостами.
— Садись, парень, подвезу, — великодушно пригласил он.
Аркадий по привычке оценивающе окинул взглядом мужика, на ходу вскочил в бричку. Предупреждая обычный в таких случаях вопрос, поинтересовался, куда и откуда едет старик.
— Из Корниловой от кума. А путь держу в Макарово, домой. А ты, парень, ежели не секрет, к примеру, куда в такой день путь держишь?
— Домой на праздник шагаю из Камня, у хозяина отпросился.
Доставая кисет, спросил про житье-бытье.
Дед попался разговорчивый.
— Да разве это жизня? — возмущенно повернулся он к Данилову. — Мужика взяли за горло и хотят, чтобы он был доволен жизнею. Раньше у меня собака лучше жила, чем я теперь. Живи и оглядывайся. Летось я, к примеру, полета возов зерна засыпал в амбар. А где он, этот хлеб? Нету и в помине. Успел, к примеру, пяток возов продать бабам на ситец, а остального нету, под метелку подчистили. Разве не горе? Гнул, гнул хрип и — как кобелю под хвост. Куда я теперь без хлеба? Кто я, к примеру, без хлеба? Так — тьфу! Пустое место. Голодранец, пролетарьят, как говорили в семнадцатом годе большевики. А я не хочу пролетарьятом быть, я мужик с достатком, хозяин, а мне жилы подрезают, как зазевавшемуся стригунку косилкой.
— Не надо зевать, — намекая на майский чехословацкий переворот, сказал Аркадий.
Старик не понял.
— Я говорю, Советская власть так не поступала, надо было беречь ее.
— Хрен редьки не слаще, — махнул тот рукой. — И совдепчики, к примеру, хлеб у меня тоже брали.
— Под метелку подчищали?
— Тоже под метелку. Проку мало от той власти. Она пролетарьятова была, а не наша, власть-то. Нам надо свою, мужицкую, чтоб все к нам с поклоном шли.
— С поклоном? — с нескрываемой издевкой переспросил Аркадий. — Для этого надо силу иметь. А откуда у тебя сила? Ты, как крот, копаешься в земле. Кроме этой земли, ничего и видеть не хочешь. А, как говорят, слепой зрячему не поводырь.
— Это кто же, к примеру, зрячий-то?
— Хотя бы тот же самый пролетариат.
— Стало быть, пролетарьят должон меня вести, как слепого, за руку? — настороженно покосился старик на своего попутчика.
— Стало быть, так, если сам не умеешь дорогу выбрать.
— Вот оно что… — И вдруг с холодноватым прищуром спросил — А ты, парень, не из большевиков?
— Какая разница?
— А разница есть. Ежели, к примеру, большевик, то шибко смел.
— А ежели, к примеру, нет? — в тон ему спросил Аркадий.
— А ежели нет, то не по годам умен.
— Тут большого ума не надо, чтобы разглядеть, с кем крестьянину по пути, — продолжал Данилов. — Скажи, борода, тебя при Советской власти кто-нибудь хоть раз плетью ударил?
— Ну? — выжидал старик, не зная, куда клонит его попутчик.
— Чего «ну»? Ударил?
— Зачем же напраслину говорить.
— Вот видишь!
— А меня, к примеру, и сейчас никто не бьет.
— И в селе никого не пороли?
— Как не пороли. Пороли.
— А за что?
— Ну, к примеру, за хлеб.
— За чей?
— Знамо, не за чужой.
— Ну и как мужикам это — нравится?
— У меня об них голова не болит.
— Зря.
— Пошто?
— Говорят: не плачь битый, а плачь небитый.
Старик задумался. Потом хмыкнул:
— Хм… Ишь ты… Востер. Не иначе, в совдепе наборзел. — Дед уже с нескрываемым любопытством смотрел на Аркадия.
Данилов словно не расслышал этого замечания, продолжал:
— Еще разика два-три потрясут у вас зерно…
— Чего трясти! — возмущенно перебил старик. — И так, тебе говорю, под метелку амбар подмели.
Аркадий улыбнулся, подмигнул:
— Кроме амбара, есть еще места. Думаешь, так они тебе и поверили, что ты все зерно в амбаре хранишь? Шиш, дядя. — И заметил, как испуганно блеснули глаза у старика. «Не одну, наверное, яму зарыл за баней». Продолжал вбивать клин в душу старика — Ямы разыщут, выгребут, самому плетей ввалят, а потом вдобавок сына в солдаты заберут.
Старика словно подменили — куда делась его самоуверенная осанка, хитроватый, «себе на уме», прищур зорких глаз.
— Думаешь, я, мол, самый хитрый, всех обведу вокруг пальца, так?.. Сын-то есть призывного возраста?
— С первого года. Ему вроде рановато…
— Ничего, как раз подоспел… Ну спасибо, дядя, что подвез, тут я пешком дойду.
— Они подъезжали к бору, Аркадий спрыгнул с брички, зашагал рядом.
— Так что не дождешься, борода, чтоб к тебе с поклоном шли. Одна у тебя дорога — к рабочему. Вот так. Не смотри на меня разинувши рот.
— Аркадий засмеялся.
— И еще: если голова на плечах, то, пока не поздно, прячь хорошенько хлеб и… сына. До свиданья.
— Аркадий отстал от брички и свернул в бор, а старик так и поехал с ошалелыми глазами.
3
Андрей Полушин был в дозоре. Он первым увидел пробиравшегося колком Данилова. Не выходя из укрытия, как учил Тищенко, пропустил Аркадия, а сам настороженно смотрел, не идет ли кто по его следам.
Красное солнце висело над верхушками сосен. В открытую дверь землянки косые лучи проникали даже в самый темный угол нар. На них, прикрыв глаза рукой, лежал Петр Дочкин. Думы одолевали мужика. Он старше всех, у него больше и забот. Он не Матвей Субачев, который встал, подпоясался и пошел. У Дочкина семья. Сколько же можно мотаться по этим землянкам? Он не сомневался в том, что Советская власть победит. Но лежать и ждать, как они ждали всю зиму, проку мало. Правда, с приходом Данилова появилась цель, что-то начали помаленьку делать. И все равно этого, видимо, недостаточно.
Матвей который уже раз за день разбирал и протирал промасленной тряпицей затвор винтовки, наводил глянец в стволе.
— Нам бы пулемет ручной сюда, — мечтательно прищурился он. — Вот бы зажили.
Но ему никто не ответил. Дочкин вообще был далек от мечтаний. Тищенко занят: в неудобной позе, изогнувшись к дверям, читал книгу. За зиму сколько он их уже отмахал! Андрей Полушин перетаскал ему из дому пол-этажерки. Субачев а удивляет страсть Ивана к чтению. Вроде бы серьезный человек, хозяйственный, а таким ребячеством занимается. Ну сказки читать — другое дело, сказки Матвей и сам любит. А читать про любовь и всякую другую чепуху семейному человеку — просто смешно. Это если бы Андрюшка Полушин читал, понятно было бы. Он вообще тонкий в кости.
Матвей выглянул в дверь: не пора ли сменять Андрея? В это Бремя из кустов вышел Данилов. Матвей радостно крикнул:
— Пришел!
Тищенко загнул угол страницы, с сожалением отложил книгу. Дочкин поднялся проворно.
Данилов сбежал по ступенькам, бросил на лежанку плащ.
