шестнадцать воинских эшелонов, возвращающихся с фронта. Они распропагандированы большевиками, грозят ворваться в Тифлис, чтобы предать город разгрому, вызвать здесь анархию. Конъюнктура, как видите, далеко не благоприятная.
Гегечкори остановил свой взгляд на пуговицах генерала с изображением двуглавого орла и подумал: «Генералу царской армии мы не по душе, но в борьбе против большевиков он, безусловно, нам поможет».
Гегечкори не ошибся насчет настроений Азизашвили. «Конечно, было бы недурно, — наверно, думал генерал, — разогнать ваше правительство вместе с вашей народной гвардией, но только не с помощью большевиков и солдат, перешедших на их сторону, а с помощью регулярной армии!»
Он бросил взгляд на стоявшего у окна Рамишвили, слегка улыбнулся и укоризненно покачал головой:
— Скажите, пожалуйста, как обнаглела эта солдатня! Бросили фронт и предъявляют теперь здесь свои наглые требования!
Рамишвили снова сел.
— А спрашивается, что́ господа большевики предлагают нам взамен? Гражданскую войну? Анархию?..
— Словом, медлить нельзя, — продолжал Гегечкори и испытующе посмотрел на генерала.
Тот понял, что закавказские правители хватаются за него, как утопающий за соломинку.
— Надеюсь, что нам удастся отвратить опасность от города, — заявил уверенно Азизашвили.
У Гегечкори отлегло от сердца.
— Как вы расцениваете, генерал, создавшееся в настоящее время положение? — спросил он уже спокойным тоном.
— Солдаты, оставившие фронт, спешат на родину, к своим семьям. Каждый из них с каким-то добром, награбленным на войне, и потому им особенно не хочется задерживаться в пути, — ответил Азизашвили, считавший себя знатоком солдатской психологии.
Обнадеженный заявлением генерала, Рамишвили уселся глубже в кресле и заложил ногу за ногу. Однако Азизашвили поспешил сделать существенную оговорку:
— Но, — многозначительно предупредил он, — может произойти и так, что эшелоны, остановившиеся вблизи города, захотят поживиться новой добычей. Имею сведения, подтверждающие возможность такого оборота событий, — солдат зовут на помощь тифлисские большевики.
— Значит, положение все-таки далеко не утешительное, — почти с отчаянием произнес Гегечкори. Он нахмурил брови, и нижняя его губа отвисла.
Рамишвили же открыто выразил свое возмущение:
— Вы говорите, генерал, очень туманно. С одной стороны, вы считаете возможным предотвратить опасность, с другой…
— Да, я не могу вам дать полную гарантию… — с нескрываемой неприязнью перебил генерал Ноя Рамишвили. — Требуется все взвесить и, конечно, предусмотреть возможные неожиданности. Но я уверен…
Генерал нащупал слабые позиции потерявших присутствие духа правителей и теперь играл с ними, как кошка с мышкой.
— В том-то и дело! — грубо возразил Рамишвили. — Об этой уверенности мы и спрашиваем вас, как командующего войсками.
— Я никогда не начинал никакой операции, если не был уверен в успехе.
— А есть ли у вас такая уверенность сегодня? Каковы ваши планы? На что вы рассчитываете? — продолжал наседать Рамишвили уже резко и повелительно.
Азизашвили вспыхнул.
— Уж конечно, — ответил он, — не на милость всевышнего! На войска, на свой боевой опыт рассчитываю!
В планы Гегечкори вовсе не входило осложнять отношения между правительством и генералом, принимавшим на себя защиту Тифлиса, он поспешил прекратить пререкания.
— Хорошо, генерал, — сказал он. — Итак, оборону Тифлиса правительство возлагает на вас. Отныне судьба города в ваших руках.
— Благодарю за доверие.
— В таком случае продолжим наш разговор. Может быть, вы ознакомите нас теперь с планом ваших действий? — вкрадчиво, с присущей ему изысканной вежливостью, спросил Гегечкори.
Генерал начал излагать свои планы защиты города:
— В первую очередь, господин председатель, мы установили по одной батарее на Махатской горе и на Соганлугской возвышенности. С обоих этих пунктов эшелоны видны как на ладони.
— Артиллерия — это, конечно, очень важно. Но нужно, чтоб орудия обслуживались подготовленными, опытными людьми.
— Офицеры у нас прекрасные, — успокоил Азизашвили председателя правительства и, сочтя момент и обстановку подходящими, добавил: — Но, безусловно, забота о создании регулярной армии, об увеличении ее численности, о воспитании новых офицерских кадров должна стать первейшей задачей правительства.
— Мы сделаем, генерал, все от нас зависящее, чтобы в самом ближайшем будущем создать с вашей помощью армию, достойную нашей страны.
— Это самое важное и самое неотложное дело, — еще раз повторил Азизашвили и взглянул на Рамишвили, который, теребя свою черную бороду, хранил молчание. Азизашвили никак не мог побороть в себе чувство острой неприязни к этому худому, мрачному человеку, препятствовавшему созданию регулярной армии.
— А как вы используете пехоту? — спросил Гегечкори.
— Караульный батальон послан на прикрытие артиллерии, а на линию фронта направлены два полка и отряд добровольцев-хевсур, — ответил генерал.
— Что касается хевсур, то профессор Наморадзе и князь Мамука Амилахвари оказали нам большую услугу — это они организовали добровольческий отряд. Да иначе и быть не может, — рассуждал глава правительства. — Сейчас, когда перед нами встала опасность большевистского переворота, все должны помогать нам, не считаясь с партийной и сословной принадлежностью.
Прищурив левый глаз, Рамишвили хитро посмотрел на Гегечкори: «Ой, и дипломат же наш Евгений! Так, так! Подсыпай петушку крупку, подсыпай!..»
Гегечкори подсыпал, петушок клевал.
— Конечно, то, что я вам сообщил, еще не исчерпывает плана обороны города, — продолжал Азизашвили. — У меня, господин председатель, есть просьба к вам…
— Прикажите, генерал.
— Необходимо направить к большевистским эшелонам делегацию.
— Зачем?
— Предупредить, что если только они вздумают выгружаться из вагонов, то наша артиллерия немедленно откроет огонь.
— Великолепно! Посылку делегатов мы принимаем на себя.
— Я согласен, генерал, что посылка делегации — необходимое мероприятие, — снова вмешался в беседу Рамишвили. — А вот скажите, что предпринимается вами для предотвращения переворота, подготавливаемого в городе. Я имею в виду в первую очередь расквартированные в корпусах арсенала и здании армянской семинарии Двести восемнадцатый полк и другие части, настроенные большевистски. По имеющимся у нас сведениям, они тоже готовятся к мятежу, чтобы поддержать эшелоны.
— Против частей, засевших в помещении семинарии, действуют отряды народной гвардии. В помощь им направлены Пятый грузинский и Первый армянский полки. Кроме того, для острастки бунтовщиков на горе перед Ботаническим садом и на Давидовской горе выставлены четыре батареи.
Рамишвили улыбнулся.
— Так, значит, у вас все обстоит прекрасно! Что ж вы пугали нас?..
— Я не из тех, кто кричит о победе, когда победы еще нет.
— Итак, о чем еще нужно нам договориться? — довольный собой и беседой, спросил Гегечкори. Рука его продолжала играть большим красным карандашом, которым он во время разговора чертил на листиках блокнота фигурки и узоры, а затем подписал приказ о назначении Азизашвили генерал-губернатором Тифлиса.
— Как будто все, — подумав, ответил генерал и встал. — Разрешите откланяться, господин председатель. Хочу съездить на Махатскую гору.
— До свидания, генерал. Желаю успеха!
Азизашвили покинул дворец.
Гегечкори подошел к окну, достал из кармана белый шелковый платок, протер им свои припухшие глаза и взглянул на город.
— Ну, пожалуй, — обратился он к Рамишвили, — опасность удастся отвести.
— Не будем радоваться
