– А ты чего там всё пишешь? – как только физиономия официанта покинула их столик, то вместе с ним их оставила всякая возмущающая мозг мысль. И для того, чтобы она вновь возникла, было необходимо за что-то зацепиться, что и проделал Яшка, уже давно, с прежнего места сидения, заметивший, что Кац успевает заодно со всеми своими кафешными и болтливыми делами, чего-то там у себя в планшете, с помощью, как ему казалось, ушедшего в небытие стилуса, постукивая по экрану, отмечать.
– Веду дневник, – Кац улыбнулся и, щёлкнув кнопку выключения, положил планшет перед собой на стол, чем вызвал внутреннее оживление в головах Фомы и Яшки, воззрившихся на эту чёрную поверхность девайса, который, чёрт знает что, написанное про них, хранил в себе.
– Ну так что? – но прозвучавший вопрос Каца, не дал возможности воображению Яшки расплавить себе мозг, который больше чем Фома, имел основания думать, что главным героем дневников Каца выступает именно он. И где, скорее всего, его личность изображена в самом неприглядном виде. Поэтому он тут же твёрдо решил, что как только ему выпадет свободная минутка, он тоже непременно возьмёт в руки такой же стилус, и с помощью него пропечатает на странице своих дневников всё то, что он о нём думает, и при этом, конечно же, его заметок будет на порядок больше, чем у Каца. Правда, прозвучавший не совсем вовремя вопрос Каца, не дав развить тому свою новую тему, вернул-таки Яшку на землю, после чего он непонимающе посмотрел на того и переспросил:
– Чего «так что»?
– Ну я не думаю, что Фома приехал сюда, чтобы рассиживаться по этим кафе. Мы же собирались только подкрепиться на дорожку и затем уже двинуть в центр, к достопримечательностям, – ответил ему Кац.
– Ну и? – всё вопрошает Яшка, который не может вот так быстро переключиться на действительность, с той его внутренней реальности, с его первой главы о Каце, где он уже начал описывать все его тупизмы. Ими он, по писательскому мнению Яшки, не только славен, но и характерно необычен.
– Что и? Сам же предложил эту свою игру «найди соотечественника». Для чего, собственно, мы сюда и пришли, – это уточнение Каца, наконец-то, вразумило увлекающегося чем не попадя Яшку. Тот, пока Фома не вставил своё возмущённое слово, сходу заявил:
– Чур я первый, – чем, надо сказать, несказанно удивил обоих его визави.
– Объясни? – на этот раз выразил общее недоумение Кац.
– Фома всё же здесь новичок, так что будет вполне разумным, что я первым буду искать своего русского. Ну а Фома, уже на моём примере, сможет затем проявить себя, – ответил им Яшка.
– Я бы предпочёл сначала посмотреть город, – последовал недовольный ответ Фомы. Но мысль Яшки уже настроилась в одну сторону, отчего его голова уже наполнилась убеждающими аргументами в его решении.
– Одно другому, не только не мешает, а даже очень содействует. И, если хочешь знать, то город без людей – это всего лишь пустые стены, которые хоть и несут в себе память о событиях, но всё же надо понимать, что эти события определяют те же люди. Ну а наш турист, которого я, можете на меня положиться, без труда найду, он, как говорится, и в Африке турист, так что, можете не сомневаться, проведёт нас по всем самым знаковым местам города, и при этом мы ещё и позабавимся за его увлекательный счет, – Яшка, проговорив всё это, уставился на Каца, как бы ожидая его окончательного вердикта. На что Кац, видимо, узрев логичность доводов Яшки, всё же имея насчёт него свою критическую точку зрения, ответил в своем ключе.
– Белые, делают первый ход и выигрывают.
– Не понял, – Яшка ожидаемо не понял, чего, наверное, и добивался ухмыльнувшийся Кац.
– Начинай уже, – хлебнув принесённого местного бодрящего кофе, Кац дал старт поисковику за именем Яшка. Ну а тот, хоть теперь уже и горел желанием начать, всё же, предупреждая все свои и действия своих товарищей, снизил свой тон до уровня под названием «заговорщицкий» и принялся излагать своё видение дальнейших действий.
– Значит так, чтобы всё происходило наиболее честно и объективно, ну и, конечно, для того, чтобы не спугнуть наш объект, с этого момента снижаем наш уровень разговорной речи до минимального. Надеюсь, не надо объяснять, что родная речь, всегда различима и из всего сонма шума, всегда можно определить, откуда звучит это: «А ты меня уважаешь?». После чего, заинтересованный взгляд прохожего, однозначно выдаст в нём твоего соотечественника. Далее все эти явные подсказки, как, опять же, родная разговорная речь, явная детализация костюма, ну и что-то в подобном духе, будет вести к отклонению и выводу из игры нашего претендента на роль объекта наблюдения, – высказав все это, Яшка внимательно посмотрел на своих слушателей.
После чего, он хотел, конечно, ещё что-то там добавить, но, не заметив на лицах собеседников желания услышать оправдание его бездействия, всё же решил, что для того, чтобы приступить к делу, требующему внимательности, необходим свой настрой. Который, в общем-то, у него уже есть. Так что дело оставалось за малым, так сказать, за приведением себя в удобное телоположение, для занятия которого, он взял в руки принесённый стаканчик с кофе, откинулся на спинку стула, после чего зафиксировал себя в таком положении и закинул ногу на ногу. Это должно было придать ему обособленности от мира сего. Ну и в окончании, он, настроив свой глаз на внимательность, наконец-то бросил проницательный взгляд в эту гущу пьющих, болтающих и питающих собой обстановку кафе гостей заведенья.
– Ну и что увидел? – спустя эту умозрительную Яшкину минуту, Кац при виде Яшкиной выдержанности, испугавшись захлебнуться от смеха в кофе, решил-таки побеспокоить того.
– Что сказать. Есть варианты, требующие своего рассмотрения, – Яшка, сопроводив свои слова многозначительным почёсыванием подбородка, сменил свою важность в виде такого залихватского «ногу на ногу» положения, придвинулся к столу и вызвал к себе внимание собеседников. Те же, жаждая услышать от того откровения, сами придвинулись к столу и вслед за ним, даже наклонили головы ближе к центру стола, откуда можно было без потери качества всё услышать. – Я, конечно, не рассчитывал на то, что нам сразу же здесь выпадет удача, думал, что придётся ещё побродить по городу. Но, видимо, фортуна учла нашу усталость с дороги и, не отходя далеко от кассы, подкинула пару вариантов, – многословность Яшки, скорее всего, вызвана желанием оттянуть время на раздумье над этими существующими под вопросом вариантами.
– Ну и кто тебе, особенно улыбнулся? – в ответ ему усмехнулся Кац, подозревающий Яшку в личной заинтересованности, для чего обернулся и пройдя взглядом по столикам кафе, попытался усмотреть наиболее желательный, улыбчивый для себя вариант. После чего повернулся к тому, где и принялся сопоставлять свои ожидания с предложенным Яшкой вариантом.
– Что ж сказать, во времена, когда глобализм шагает по миру, стараясь стереть различия между народами, одевая и пакуя его в модонеотличимое, без национального колорита одежду, сложно по внешним, детализирующих фигуру признакам определиться с его принадлежностью к той или иной … – Яшка не успел договорить, как Кац снова влез в разговор.
– Понятно, габбана того хмыря за тем крайним столиком, возмутила тебя до крайней степени переосмысления своих предпочтений и тем самым записала тебя в антиглобалисты, – вызвал соответственное сказанному смешливое согласие Фомы и угрюмое недовольство Яшки, который хоть и огорчился своим видением любимого бренда на однозначно недостойных плечах, какого-то чучела с усиками, но всё же, в тот отвлечённый своими мыслями момент, не придал столь категорического неприятия вида это хмыря. Когда как сейчас упоминание о нём Каца, заставило его с болью в сердце, принять эту мировую приложность, где мир со своей не избирательностью, однозначно загнивает и катится в бездну. И теперь любой, самый непривлекательный субъект, совершенно не радующий твоих глаз, имея в кармане лишнюю монету, может без труда облачиться в один из модных образчиков, которые выходят в свет, благодаря гению великих от кутюр модельеров.
И тогда спрашивается: да неужели творец модельного бизнеса, этот подмастерье изящества, трудящийся в окружении одних только модельных красавиц (Чтобы не вскружить себе голову всеми этими их видами и остаться верным своему модельерному делу, им приходиться направлять взор в противоположную их естеству сторону.), на ниве красоты, мог когда-нибудь представить, что он будет в услужении у всех этих абсолютно не отличающихся совершенством своих телесных форм и не разбирающихся в единстве цвета и сопоставимости надеваемого на себя вещевого разнобоя, непонятно что за нетворческих личностей.
Но Яшка всё-таки собрался с духом и, понимая, что Кац хочет сбить его с мысли, продолжил начатое, – Слышь. Хорош, меня сбивать смысли, – некоторая невыдержанность, сквозившая в словах Яшки, вызвала в Каце определённую почтительность к нему. Добившись соответствующего внимания, тот продолжил:
