вам…
— Простите, пожалуйста, — решился перебить К., подумав опасливо, что с такими словоерсами[9] говорить они будут до рассвета, — у вас, значит, есть какое-то другое? — В нем осторожно поднялась надежда, он обнажил ее в робкой улыбке. — И вы тоже согласитесь попробовать мне помочь, вопреки моим… проступкам?
— Соглашусь, конечно! — Дух качнулся на столе, взмыл немного, опять опустился и важно надул щеки. — А касаемо орудия… да, вы верные задаете вопросы, и я бы вас испытал на догадливость, но времечко не терпит. Мой почтенный компаньончик, — дух пальцами обеих рук изобразил кресты; цепи опять лязгнули, — ведает Тайной, вот только Тайны он может достать лишь те, что в душе ищущего. — Заметив недоумение К., дух легонько постучал себя по лбу. — В головенке, точнее сказать. Вы ведь, признайте, и без него знали о письмах, да подзабыли; без него подозревали дурное насчет шоколада; без него, — видя, что К. порывается возразить, дух резко, с внезапной властностью приподнял ладонь, — понимали-с, что делал в комнате бесценный ваш начальник и кого еще там можно было ждать. Да-с! — Ладонь снова прервала возражение. — Я настаиваю: вы знаете и последнее, ибо подозреваемых-то у вас с гулькин нос. Просто внутренне вы не готовы чем-то заменить обрушившееся убеждение, что мне, повторюсь, понятно… — Дух хлопнул по колену и доверительно понизил голос: — Мое же орудие — Авторитет. Я открываю двери туда, куда самому вам путь заказан, и показываю вещи, которых более вам не покажет никто. А еще я дух Настоящего Рождественского Правосудия, в то время как товарищ мой — дух Прошлого… Ну-с, разницу уловили?
К. снова кивнул, мрачно задумавшись. Собственная его претензия к старику — что, дескать, тайны все какие-то не те — теперь виделась еще большей неучтивостью. Даже щеки, кажется, загорелись; пришлось подпереть основаниями ладоней подбородок и слегка прикрыть лицо. Новый дух наблюдал с пристальным, немного злорадным интересом, но молчал. Свеча на блюде все плясала, огонек доверчиво тянулся к разливающемуся от гостя масляному свету, точно голодный щенок. Заметив это, дух приподнял пухлую руку и щелкнул по язычку, буркнув: «Ну я тебе!» Пламя выровнялось.
— Вы готовы показать мне что-то? — решился вновь заговорить К., встретившись с ним взглядом. — И более того, открыть еще обстоятельства? — Сердце требовательно стукнуло, ум ощерился: «Попробуй только, попробуй упусти еще и это привидение, льсти, стелись, старайся!» — Я был бы вам крайне признателен; я готов взамен на любые ухищрения; я…
— Ухищрения — это хорошо-с! — закивал дух, поерзал на столе и склонился чуть ближе. К. рассмотрел крупные поры на его носу и темные веснушки на щеках, совсем как у него самого. Тоже энергично кивнул. — Но знаете-с, я подумал тут… и понял, что начинать-то нам надо бы все же не совсем с этого, а с довершения дельца моего компаньончика. С Тайны той, которой вы испугались. Вам так самому-то не кажется, а?
Глаза не отрывались от лица К., а тот опять молчал, не противясь больше встающему в горле мерзкому кому. Он, конечно же, понимал, о чем речь; понимал и то, что ныне, после ночной сцены между R. и мальчиком; после дрожащей руки в черных волосах и страшного рыдания, иная сцена — избегнутая со стариком — поразит еще болезненнее, оставит еще больший осадок, сожмет все внутри и раздавит в кровавую кашу, но вместе с тем…
— Да, — с усилием ответил он. — Да, вы правы, я готов. — Он сглотнул, и на самом деле ему стало вроде легче. — Больше никаких глупостей; увидев это, я ведь точно увижу и лицо, ну а не лицо, так опознаю по фигуре, или одежде, или…
Выдержит. Все выдержит. Дело все-таки прошлое, а цена поменяет настоящее.
— Э, нет! — перебил дух строго и поднял палец, будто собрался погрозить. На губы вернулась улыбка, не слишком веселая, скорее опять злорадная. Иван насторожился. — Нет-с, любезный, этот-то шанс вы прошляпили. Говорю же, разные у нас юрисдикции, так сказать. Нет у меня власти в прошлом, а в настоящем, спешу обрадовать, ничего такого с вашим молодым человеком не происходит. По-другому все, по-другому… — Дух глянул за окно, но тут же снова — на К., задумчиво и тяжело. — Но можете-с не сомневаться, в грязи я вас изваляю, только так изваляю, ввек не отмоетесь. — Проследив за реакцией, он на секунду расцвел, но тут же жидкие светлые брови опять сдвинулись, озабоченно и деловито. — Так, дорожку туда нужно открыть, ну это я сейчас, сейчас-с… — Он обвел глазами стол и что-то явно нашел. — О! О! Любезнейший… позволите-с?
Он махнул рукой, расплескав в воздухе очередную волну сияния, — а потом рука эта вдруг вдвое вытянулась в длину и устремилась к К. Тот невольно вжался в стул, а жуткая гуттаперчевая конечность изогнулась под неестественным углом, шмыгнула к ящикам стола, выдвинула верхний — и выудила нож для бумаг. С добычей рука вернулась к хозяину, то есть стала нормального размера. Призрак задумчиво прокрутил нож в пальцах, рассматривая розоватую перламутровую рукоятку и прямой клинок с тонким черненым узором то ли винограда, то ли плюща.
— Как вам кажется, — начал он, опять глянув на К., — а собственно… зачем на самом деле мой компаньончик так жаждал затащить вас в страшную комнатушку?
— Мы ведь только что об этом говорили, — удивился К. Как он с собой ни боролся, взгляд то и дело соскальзывал с лица призрака; цеплялся к лезвию ножа, ловящему свечные отблески. Смутные дурные предчувствия ворочались в груди. — Так бы я точно увидел Василиска, смог бы рассказать о нем в свете и хоть что-то исправить, смог бы…
— Ну а если я возражу, что вы не правы-с, точнее, видите от правды только кусочек, да и знание это вам бы вряд ли помогло сейчас, столько лет спустя? — прервал призрак, снова улыбаясь, но продолжая словно бы щипать или колоть взглядом.
— А что же еще?.. — опешил К. От последнего утверждения он совсем растерялся. — И… как же не поможет, ведь это истина, ее должны узнать, и…
— Да чем и кому поможет ваша истина-с, коли даже вы принесете ее на блюдечке? — вновь перебил призрак, всплеснув руками, и взгляд его все же немного потеплел. — Вы меня поймите-с, я не дразнюсь и не мне вас учить вести дела, но… — он опять прокрутил нож в пальцах, — не было у самого у вас мысли, что за преступлением этим — чудовищным преступлением! — лежит все же не одна порочная страстишка больного существа? Что тут еще и иные мотивы, и вот если вы размотаете клубочек, нитки вам потом пригодятся, преступника-то обмотать?..
— Я не знаю, — потерянно признался К., потирая лоб. — Не уверен…
А ведь думал. Думал, конечно же; вспоминал, например, встречу D. с цыганами — далеко не случайную. Не давала ему покоя версия об их мести за безбедную нетаборную жизнь; как только он ее ни вертел, даже после пары запоздало вскрывшихся фактов, которые гипотезу с треском развалили… Опять же, с новым открытием, сделанным благодаря старику-духу, с возгласом R.: «Вы?» — версия не вязалась, хотя… кто-то в доме мог быть и подкуплен — впускать чужака и провожать. Не потому ли двоился силуэт перед глазами К., правда ли двоился — или кто-то чужой просто маячил за плечом кого-то знакомого? У Котова душа была потемки; у Петуховского — верткая и расчетливая; Сытопьянов-муж отличался нравом пренеприятным и мечтал вовсе не о службе у барина, а о собственном ресторане. Сытопьяновы… а ведь именно на кухне каждый вечер начиналось преступление, с чашечки шоколада. Чашечка эта даже не доверялась в руки Lize: вдруг заметит пару белых крупинок в коричневой гуще? Боже. Как же просто оказалось впоследствии отмести все надуманные, обманчиво театральные версии. Как быстро рассказ о ночных похождениях R., факт о ключе и упоминание синяков развернули К. в другую сторону! В который раз он проклял себя. Дух, впрочем, не стал ждать ни покаяний, ни обстоятельных ответов и, хлопнув в ладоши, произнес одно слово:
— Последствия-с. — Он спрыгнул со стола и оперся о него руками. Пальцы правой прижали к полированной древесине нож, направив лезвием на К. — Они, любезный Иван Фомич; их мой приятель хотел вам обрисовать, обрисовать всесторонне… ведь они есть не только для вашей совести, не только для покоя вашего начальника. Вы оба, конечно, в той истории замешались и в некотором смысле пострадали-с, но более всего не вы. Правда ведь?
