на спине и стала рваться — наружу из-под кожи прорывались небольшие косточки, за несколько мгновений они вытянулись, обросли плотью и кожей, одно за другим появлялись перья, они ложились рядами, плотно прилегая друг к другу, — и за спиной Хранителя раскрылись крылья. Огромные, прекрасные, мощные. Отливая в золотом в свете уличных фонарей, вытягивались длинные маховые перья, заостряясь ближе к концам, словно кинжалы.
Арриан вскидывает и вытягивает руку, и крыло раскрывается в такт его движению…
И я понимаю, насколько оно огромное, я вижу, как напряглась спина и выступили мышцы, чтобы удерживать такую тяжесть.
Я сипло вздохнула от нахлынувшего на меня восхищения. Силы, где он их прятал… Я же видела его обнажённую спину и там ни намёка на крылья. Ни шрама, ни метки, ничего!
Даже Николас попятился.
Оскалившись, Арриан встряхнул крыльями, зашелестел перьями и в следующую секунду, размахнувшись крылом, ударил Ника. Он сбил его с ног, отшвырнув как куклу. Этот удар вышел настолько мощным, что я подумала, Рейнсейр уже не встанет.
Надо мной возвысилась тень, а перед глазами появились знакомые ботинки. Хранитель закрыл мне обзор, и я подняла взгляд, понимая, что он встал надо мной. Я судорожно выдохнула и болезненно застонала. Мой взгляд намеренно уходил в сторону, чтобы не встречался с его — мне страшно было увидеть осуждение или гнев. Я рассматривала его великолепные перья и готова была расплакаться от того, насколько это прекрасно. Кажется, слезинка, не то от боли в груди, не то от страха и сожаления, все же скатилась по моей щеке.
— Салдарина, — обратился ко мне Арриан, падая на колени рядом со мной. — Посмотри на меня!
Его шершавый палец вытер с моей разгоряченной щеки слезу. И я нашла в себе силы посмотреть на него. Его глаза горели серебром, привычным мне серебром, не вызывая во мне того страха, как белая, почти мутная радужка, сливающаяся с белками глаз.
Он коснулся моей шеи, пальцы нащупали артерию и замерли, явно пытаясь считать мой пульс. Мне было холодно — я замёрзла. Из-за разницы температур невесомые прикосновения его пальцев казались мне обжигающими. Он осторожно провел дальше, по середине груди, по обнаженной коже, добравшись до платья и остановился на уровне солнечного сплетения, ровно там, где у каждого мага находится источник. Я почувствовала вмешательство Арриана. Кажется, он умудрился затронуть что-то во мне, и если раньше я чувствовала ласковый отклик на его магию, то сейчас…
— Мне больно, — прошептала я пересохшими губами.
То, как он сцепил зубы и поджал губы, как на его скулах заходили желваки, дало мне понять… Всё. Очень. Плохо.
— Что у нас тут? Сцена прощания? — послышался приближающийся голос Николаса, который явно насмехался над нами.
Арриан поднял крылья, закрывая нас от Тёмного, явно оставившего свои мозги дома, на хранение.
Я знала, что он не отступится, и он подошёл явно не для того, чтобы узнать, как я себя чувствую. Наоборот, я сделала вывод, что ему совершенно всё равно, в каком я состоянии, и потеряй я сейчас сознание, он без раздумий сорвёт артефакт с моей груди.
Я прикоснулась к кулону. Он был тёплым. Магия, к которой я взывала больше интуитивно, нежели намеренно, стала привычно покалывать кожу — уже не только на ладонях — я чувствовала её во всем теле. Будто вместо крови у меня в венах и артериях разлилось шампанское. Я выдохнула с каким-то облегчением, чтобы в следующую секунду содрогнуться от прокатившейся по телу боли.
— Нет! — послышался голос Арриана. — Нет, что ты делаешь?! Салдарина…
Он что-то говорил, что заберёт меня отсюда, но я видела, что он боится меня трогать, поднимать и касаться, чтобы не причинить лишний раз боли или вреда.
И, не теряя времени даром, Николас ударил Арриану в спину.
Широкое крыло и воздушный щит закрыли нас от удара тьмы. Но, кажется, Ник умудрился задеть уязвимое место, потому что Арриан дёрнулся и поморщился. По его спине из-под крыла потекла кровь. Много крови! Она шипела и испарялась, но продолжала течь, и меня испугало, какое количество он терял.
Мое сердце сжалось от боли за любимого мужчину. Я не задумываясь дернулась, с намерением встать и помочь ему. Но боль во всем теле была такой силы, что я выгнулась и закричала. Слёзы брызнули из глаз, и я перестала пытаться двигаться. Мне хотелось закрыть глаза, но я заставляла себя смотреть куда-нибудь. Только бы не видеть кровь, только бы не думать, как ему может быть больно, только бы…
Это пройдёт. Это кончится!
Я захрипела и сильнее сжала кулон, так что края серебряной окантовки впились в кожу.
Обжигающие ладони Хранителя, хотя с руками Шанара не может сравниться ничто, обхватили мое лицо, заставляя посмотреть ему в глаза.
— Прекрати, — умолял меня Арриан. — Перестань! — Он пытался разжать мои пальцы, яростно вцепившиеся в кулон матери. — Хватит магии, Дара! Отпусти, прошу.
Я всхлипнула и расслабилась. По телу прокатилась неприятная волна слабости, и голова начала кружиться. Я закатила глаза со стоном, ожидая, пока мир перестанет вращаться и меня не будет мутить.
Николас же понял, что свободен делать что захочет. И вместо того, чтобы убираться восвояси и переждать гнев Хранителя, он продолжал атаковать.
Неужели он собирался его победить? А потом забрать у беспомощной меня камень Хранителя? Неужели из-за этого артефакта он готов зайти так далеко?
Последовал новый удар, и я не выдержала. Мне казалось, весь мир сошел с ума.
— Он тебя убьёт, — шептала я, зажмуриваясь. Мое сердце разрывалось от боли. Видеть, как его остервенело лупят, а он здесь, со мной и не может закончить начатое…
— Не убьет. Это не так просто сделать. Ни одному… — его слова стали пропадать. — Пожалуйста, доверься мне. Слышишь? Ты сильно пострадала…
А я не слышу, что он говорит дальше. Я слышу только шёпот Николаса:
— До чего же ты глупая, Салдарина!
В его голосе я слышу обиду и злость на меня. И я не знала, это связано с кулоном и моим предательством, или тем, что сейчас я едва могла дышать?
Струна натянулась, мне стало ещё хуже.
Что-то горячее потекло по губам, щеке и подбородку. Я слизнула и, ощутив вкус металла на во рту, поняла, что это кровь. Сосуды не выдержали давления, и из моего носа потекла кровь.
Я так больше не могу…
— Это результат твоего промедления, — вдруг заговорил Николас. Не ясно, к кому он обращается, ко мне или к Арриану. — А ведь все можно было решить гораздо раньше!
Лучше бы он этого не
