оружием, укрывшиеся за этой стеной.
Мы останавливаемся на возвышении, за которым следует спуск, замираем на мгновение, словно перед прыжком с обрыва, и у меня появляется возможность увидеть то, что творится за стеной.
Я вижу тела, лежащие на земле: воины, остановленные на полувздохе, на полувзмахе, на полумысли.
И наши. И чужие.
И смуглые тела женщин народа Л’Афалии с раскинутыми, словно в объятьях, руками.
Они снова привели их с собой. Они снова послали их первыми, этих акрай, хранительниц ушедшей из этого мира магии.
Я вижу несущихся на стену врагов и вижу людей Шинироса, единым взмахом отправляющих в их сторону смертоносные друсы. Я слышу свист боевых игл и визг мечей, встречающихся с мечами.
Ров больше не кажется зияющим провалом огромного рта, он забит телами, и я даже не хочу всматриваться в них, чтобы понять, кому они принадлежат.
Сама стена кажется островом, возвышающимся в море человеческих тел. По одну ее сторону кричат, рычат, вопят и стонут, размахивая оружием и разбрызгивая вокруг чужую и свою кровь. По другую — сменяют друг друга воины, бросающие друсы, и лекарки караулят проходов раненых воинов. Людей так много, что мне кажется, не Шин и даже не Шинирос собрался здесь, чтобы защитить свои земли, а вся Асморанта, вся Цветущая долина, земля от неба до моря и до гор.
Лошади замедляют бег, и вот уже мы сползаем на землю в сотне шагов от стены.
В следующее мгновение страх и чувство безрассудной смелости затмевает мой разум. Я одновременно готов бежать от того, что вижу и слышу, и ринуться в бой, разбрасывая тела направо и налево. Я хочу спрятаться за укреплениями, чтобы просто пересидеть там этот бой, и одновременно готов вскочить и повести войска Асморанты за собой в атаку.
Воины не оглядываются на меня. Они обнажают мечи, пробегают через проходы в укреплении и несутся вперед, навстречу славе и смерти. Я теряю их из виду в гуще боя, который шумит и гудит как рой растревоженных дзур.
Я подбираюсь к укреплениям так близко, как могу, пригибаюсь, прячусь у самой стены, выглядываю в дыру, оставленную, чтобы видеть, что творится с другой стороны. Я не вижу зеленокожих за стеной — только побережники, только их чужие жесткие лица с заиндевевшими от холодного ветра бровями. Их оружие — друсы и мечи — так похоже на наше. Быть может, Энефрет приходила и к их женщинам темной ночью и выбирала среди них мать будущего Избранного? И если бы не вышло с Инетис, то им бы она тогда даровала победу и обещала процветание в веках.
Я вижу бегущего по краю рва побережника и выпускаю в него иглу. Она вонзается ему в шею, и, заметив меня с перчаткой на руке, он останавливается и испускает яростный крик. Потом разворачивается и бежит прямо на меня, оскалив темные зубы и блестя глазами. Его одежда — странная, словно мешок, сшитый из множества полосок разноцветной кожи, хлопает его по телу. Я снова сжимаю руку в кулак, но игла на этот раз пролетает мимо. Я почти готов развернуться и убежать, когда в нескольких шагах от стены побережник все-таки падает на колени, а потом и лицом вниз в почерневший от следов снег.
— Бери друс! — вопит на меня какой-то воин.
Я уклоняюсь от его взгляда и бегу вдоль укрепления к следующему проходу. Лекарки встаскивают через дыру в стене раненого, в его плече застрял зазубренный меч, кровь хлещет ручьем. Они бросают на меня невидящие взгляды, их лица бледны от напряжения и страха, но движения быстры и сосредоточены. Я оглядываюсь назад, только сейчас замечая знамя целителей — оно реет к закату от меня, почти черное на фоне светло-серого, словно выжженного неба. Там должен быть Цилиолис.
Я подхватываю раненого и помогаю уложить его на повозку. Лошадь испуганно переступает с ноги на ногу, вдыхая запах войны, но команды слушается с первого раза.
— В палате есть травник с именем Цилиолис? — спрашиваю я у одной из лекарок. Но она не слышит меня, она унеслась далеко мыслями и чувствами, чтобы не осознавать того, что творится вокруг.
Я слышу за стеной рев, за которым следует дружный радостный крик воинов Асморанты:
— Давай, гони их, гони!
Лекарки трогают, понимая, что медлить нельзя, а я разворачиваюсь и бегу к стене, едва увернувшись от копья, вонзившегося в снег у самой моей ноги.
Побережники отступают. Я вижу сквозь дыру в укреплении, как люди Асморанты теснят врага прочь от города, и враг поддается этому натиску и бежит, оставив раненых и умирающих на поле боя. Но это лишь короткая передышка. Уже в сотне шагов от укрепления люди побережья собираются с силами и снова идут в атаку.
— Друсы! — слышится команда. — Готовься!
Волна побережников снова накатывает на укрепления, и снова в воздухе раздаются крики.
Я успеваю выстрелить иглой еще два раза. Крепкая рука ухватывает меня за плечо, и вот уже я вижу у своего лица лицо одного из сугрисов — того, что был с нами в лагере, когда черная зараза полезла из наших ран.
— Син-фиоарна! — каркает он. — Что ты делаешь здесь?
Я показываю ему на иглу, но он качает головой, его глаза холодны, как небо над головой.
— Ты отправился в бой, вооруженный только боевой иглой? Ты потерял разум?
— У меня есть нож, — говорю я, но он снова качает головой.
— Я успел бы убить тебя дважды за то время, пока ты вытащишь его из ножен. Ты пришел сюда, чтобы лишиться жизни, так иди за
