Через час прибежал запыхавшийся король свистунов Валька Мурашкин.
— Досиделись! Интеллигент проболтался. Гербарий засек нас. Икру мечет.
Все это означало: Родька Шатров, прозванный за большие роговые очки и томный, бледный вид интеллигентом, проговорился о походе директору школы и тот, возмутившись столь необычным, не предусмотренным внутренним распорядком явлением, схватился за голову и… начал метать икру.
— Говорит: только под руководством учителя.
— Выстроит по ранжиру и с барабанным боем и пионерским горном, да? Пусть тогда сам идет!
— Я тоже не пойду, — сказал Валька. И, подумав, добавил — Давай, Юр, поедем лучше рыбачить, а?
— Конечно, — сразу же согласился тот. — Милое дело. Смастерим шалаш на берегу и — недельки на две: рисуй, читай стихи, вари уху, и никаких тебе пионервожатых и прочих сопровождающих. — И хотя Юра говорил это Вальке, но чувствовалось, что он больше уговаривает самого себя, чем друга.
Валька подтверждал:
— Правильно. Лодку я достану… А знаешь из-за чего все это началось? Из-за девчонок. Как же это, мол, так, пойдут одни с ребятами, без классной дамы!
— Пусть тогда сам и стережет их — ходит с хворостиной следом…
Немного погодя появился Родька Шатров… Как и все близорукие и рассеянные, он был угловат и чуточку смешон. Ребята любили его за эрудицию и немного подтрунивали над неуклюжестью. Беспрестанно поправляя сползавшие с переносья очки, он как ни в чем не бывало направился к друзьям.
У Вальки затряслась челюсть.
— Т-ты! — зашипел он. — Ты… божий человек… распустил свой язык!
Родька остановился, виновато захлопал глазами за толстыми стеклами очков.
— Вы о чем это, ребята?
— О чем, о чем! Разбалабонил о нашем походе?
Родька нерешительно помотал головой, от чего очки мгновенно съехали на кончик носа, он заученным движением пальца поддернул их, словно вставил в обойму глазниц.
— Я никому не говорил.
Родька развел руками.
В искренности его жеста Валька не сомневался — Родька никогда не кривит душой. Он даже понятия не имеет об этом человеческом пороке. Но он мог по своей рассеянности нечаянно проговориться и не заметить этого.
— Вспомни хорошенько — может, кому говорил?
— Нет. Никому!
— Ни в школе, ни дома?
— Не. — И вдруг он заморгал, разинув рот. — Отцу говорил.
— Ну, во-от!
Отец Родьки работал первым секретарем райкома партии.
— Но он же не пойдет к Гербарию рассказывать, — вдруг уверенно заявил Родька.
Валька закрутился на месте, сморщился, как от зубной боли.
— И-и, голова — два уха! К Гербарию не пойдет, так мог с Новокшоновым поделиться радостью, что сын у него такой умный, сам в походы ходит. А Новокшонов — своей… Лады-булды Викентьевне. А та — фих-фах! — вот тебе и вся школа знает.
Родька виновато нагнул голову.
— Что теперь делать?
Из переулка донесся залихватский свист. Потом показалась над плетнем черная кудлатая голова герцога королевства Свистунов Тимки Переверзева. Он бежал упираясь, откинувшись назад — его волок на поводке огромный кобель. У калитки Тимка схватился одной рукой за столбик, а другой в струну натянул ремешок с металлическими фисташками. Кобель взвизгнул и крутнулся на месте. Герцог втолкнул его в калитку. Кот, дремавший на завалинке, сразу же вскочил, вздыбил шерсть, насторбучил хвост, зашипел, как молоко на горячей плите. Кобель, навострив уши, кинулся к нему. Но Тимка схватил обеими руками поводок, намертво уперся в землю.
— Убери своего ублюдка! — засипел он от натуги. — А то сейчас от него клочья полетят.
Юрка засмеялся.
— Это надо еще проверить, чьи клочья крепче.
Но кот, видимо, не захотел испытывать судьбу, он пулей влетел на чердак. Кобель взвизгнул, опустив голову к самой земле на вытянутые передние лапы. Но Тимка потянул его к плетню, привязал за кол.
— А вы знаете, ребята, кто с нами идет?
Юрка сплюнул.
— Не интересуемся.
— Зря. С нами идет Символист.
— Ну и пусть, — цыкнул сквозь зубы длинной струей «его величество» король свистунов.
А Юра заинтересовался. Символист — это молодой преподаватель литературы Александр Григорьевич, приехавший после института прошедшей осенью. Фасонистый, в модной тройке-чарльстон, с бакенбардами и буйной поэтической шевелюрой, он сразу же обратил на себя внимание села. Юре же Колыгину в новом учителе больше всего нравилось то, что он сам пишет стихи и даже печатает их в районной газете.
2
Солнце припекало. Обильный пот тек прямо-таки ручьями. Иногда он попадал в глаза, и тогда веки начинало покалывать тонкими острыми иголочками. Воздух сухой и горячий, напитанный множеством запахов, не освежал даже на взгорках, где он не так застаивался, как в перелесках. Во рту было сухо и шершаво.
Юра шагал методично, ступая на полную ступню, как инструктировал Александр Григорьевич, и наклонив корпус под тяжестью рюкзака. Впереди него шла Аля. У нее на спине тоже рюкзак. Но Юра видел только ее ноги, заметно стаптывающийся на сторону левый ботинок. Хотел сказать Альке, чтобы она затянула покрепче шнурок и не кособенила ногу, но было лень поворачивать языком. И вообще зря они согласились идти в этот поход с Символистом. Если б не он, разве бы они набрали столько груза с собой? Пошли бы налегке. А он составил целый список вещей — от палаток до запасных ботинок. Зачем все это? Спать можно и под кустом, а босиком идти даже лучше, чем обутым. Притом зачем много продуктов брать? Прокормиться можно и рыбой. Как ишаков, навьючил всех. Тоже придумал удовольствие — таскать рюкзаки. Весь поход испортил. Осталось кольца в ноздри вдеть и веревками связаться друг с другом — и ни дать ни взять караван верблюдов… Где это Алька ногу поцарапала? Наверное, когда боярышник проходили. Как это она еще не хнычет?.. Эх, сейчас бы воды холодной!.. Ведро! Полное ведро, чистой, прозрачной, из родника. Пил бы, пил и пил. А потом бы — в речку. Нырял бы и нырял беспрестанно… Алька уж еле ноги волочит. Наверное, тоже пить хочет. На привале надо переложить из ее рюкзака самые тяжелые вещи к себе…
Шагавший направляющим король свистунов Валька Мурашкин вдруг круто повернул влево через кустарник в низину. Из низины пахнуло свежестью. Зажурчал ручеек.
— Привал! — закричал Валька и раскатисто с переливами свистнул.
Тут же с плеч полетели рюкзаки. Все загалдели, заохали. Алька не в состоянии была даже скинуть рюкзак, — как шла, так и повалилась на землю. Юра опустился рядом, потянул у нее с плеча лямку.
Александр Григорьевич, не снимая рюкзака, остановился перед свалившимися на траву туристами.
— Всем разуться!
Юра смотрел на взмокшего Символиста в широкополой соломенной шляпе и думал, что тому, наверное, особенно жарко от бакенбардов — пот тек из-под них ручейками по шее за отложной воротник клетчатой рубашки.
Нехотя стали нагибаться ребята, расшнуровывать ботинки.
— Проверить ноги: нет ли мозолей!
Проверять не хотелось. Лежать бы так, не двигаясь и ни о чем не думая. Но команда следовала одна за другой:
— Достать котелки! Всем помыть ноги! Прополоскать во рту. По возможности не пить.
Но разве удержишься. Юра достал котелок. Скинул рубашку и брюки, остался в одних трусах.
— Юра, принеси, пожалуйста, воды, — жалобно попросила Аля.
Он кивнул и начал спускаться в ложбинку.
Тимка Переверзев был уже у ручья и обливался, опрокидывая на себя котелок за котелком. Не утерпел и Юра — намочил голову и плечи. Сразу стало легче. Не мог так же удержаться — сделал несколько больших жадных глотков — уж очень хотелось пить. Зачерпнул полный котелок, пошел к Але. Она приподнялась, протянула к котелку руки, не спуская с него трепещущего взгляда. И так Юре стало жалко ее!..
— Пей, — сказал он тихо.
Аля жадно припала к котелку. Юра видел, как билась у нее жилка на шее, потная, с прилипшим локоном. Надо было взять котелок — знал, что после воды она совсем ослабнет — но не было сил сделать это, до того смачно она пила. Юра, наконец, потянул котелок.
— Хватит, Аля, хватит.
Но она крепко его держала. И Юра не решился отнять. Оторвалась лишь тогда, когда в котелке показалось дно. Юра снова сходил к ручью, помыл ноги, облился сам и принес снова воды.
— Разуйся и помой ноги, — протянул он котелок.
— Ладно, потом, — вяло произнесла она, не поднимая головы с рюкзака.
— Не потом, а сейчас, — настойчиво сказал он.
— Ну тебя, Юра.
— Не «нукай»!
Аля нехотя поднялась и покорно посмотрела в глаза Юрке. Потом неторопливо сняла один ботинок, помешкав — второй. Стала рассматривать ноги, пошевелила пальцами. Юра ждал. Проходивший мимо Валька Мурашкин остановился.
