Туманова продолжала смотреть, улыбаясь, на веселую компанию, когда раздался возглас:
— Валечка!
Она нарочито вздрогнула. Вспыхнувшая от волнения краска на ее лице оказалась как нельзя кстати. Повернувшись и сделав шаг навстречу, она отозвалась не менее радостно:
— Брат, Даниил!
Они бросились друг к другу, обнялись и расцеловались на глазах у всех, как заправские артисты. Встреча получилась такой естественной, жизненно правдивой, что вызвала дружные аплодисменты офицеров, чего никак не ожидала Туманова.
Теперь уже можно было прикладывать руки к горящим щекам, смущенно улыбаться.
— А я-то тебя уже неделю жду! — радостно говорил Готовцев, держа «сестру» за руки и заглядывая ей в глаза.
«Молодчина!» — восторгалась в душе Туманова.
— Никак не могла, — ответила она быстро. — Не отпускал комендант. А ты все такой же!…
— Да что я!… Что мне сделается?! Я здесь, как у бога за пазухой! — и Готовцев подмигнул хозяину кафе. — Хорошо сделала, что вырвалась. Что же мы стоим тут? — Он рассмеялся. — И на нас смотрят, как на чудо! Пойдем! У меня здесь каморка.
Он обнял ее за талию и повел в ту же дверь, из которой только что появился. Когда они оказались в полутемном и длинном коридоре, Готовцев оглянулся назад и, никого не обнаружив, шепнул:
— Здорово получилось! Ей-богу, здорово! И комар носа не подточит. Но все же… — он приложил руку к груди. — Горячо стало… Вот так оно бывает в жизни. Сюда, сюда! — Он показал на узенькую щель, в которую проглядывал свет.
А хозяин кафе в это время стоял за стойкой, подкручивал усы и думал о чем-то своем. К нему подбежал официант. Циглер поцеловал кончики сложенных пальцев и умиленно произнес:
— Красотка! Бутончик! Антик!
— Прошу бутылку «Мартеля».
— Не могу… Понимаешь, не могу!… — сказал Циглер.
— Простите? — недоумевающе переспросил официант. — Уже нет «Мартеля»?
— Не могу оставаться равнодушным при виде подлинной женской красоты. Я эстет! — и спохватился: — Тебе что?
— «Мартеля»… Бутылку «Мартеля», — повторил официант.
— Сию минуту! — и Циглер повернулся к буфету.
Офицеры за длинным столиком уже пили за счастливых брата и сестру.
А они в это время сидели в небольшой, без окон, с глухими стенами клетушке, освещенной крошечной электролампочкой под самым потолком. Всю обстановку составляли железная койка с матрацем без простыни, покрытая неизвестно как сюда попавшей мохнатой казачьей буркой, и ящик с пустыми бутылками.
Готовцев и Туманова сидели рядом на койке. Готовцев с любопытством разглядывал документы «сестры», выданные оккупационной администрацией города Минска: паспорт, удостоверение и пропуск, дающий право на беспрепятственный проезд всеми возможными видами транспорта в город Горелов и обратно. Срок пропуска исчислялся десятью сутками. На паспорте имелись все необходимые отметки. Удостоверение свидетельствовало, что владелица его состоит на службе в минской военной комендатуре в качестве переводчицы.
Готовцев покачал головой и, возвращая документы, произнес:
— Ничего не скажешь… Чистая работа! С такими документами можно и до Берлина доехать. Показывали кому-нибудь?
— Да, один раз, у моста, — ответила Туманова, спрятала документы в сумку и невзначай бросила взгляд на литографию с изображением свирепо глядящего Гитлера, наклеенную на стене.
— Чудно? — спросил Готовцев, заметив ее взгляд.
Разведчица усмехнулась:
— А вы привыкли?
Готовцев нахмурился, опустил голову, толкнул носком ботинка ящик и проговорил:
— К этому нельзя привыкнуть. Делаю вид, что привык, с трудом терплю. Терплю потому, что надо. Иной раз до того тошно, что не знаешь, куда себя деть. Согласен хоть к черту на рога, лишь бы не видеть этих противных морд! — он встал, приоткрыл дверь в коридор и объяснил: — Так лучше… Будет видно, если кто подойдет. Хотя никто в мою каморку и не заглядывает.
Они помолчали. В условиях нелегальной работы часто бывают моменты, когда люди, встретившиеся по паролю, до этого не видавшие друг друга, исходя из требований конспирации, не знают, о чем можно и о чем нельзя говорить. Так было и сейчас. Туманова понимала, что Готовцев — только промежуточное звено, что он не должен знать, для чего и с каким поручением она явилась. Его дело — принять ее и передать кому следует, по цепи, в которой он, Готовцев, связан, очевидно, лишь с одним человеком и ни с кем другим. И, конечно, он не знает Чернопятова, потому что не всем подпольщикам дано знать руководителя подполья.
Юля чувствовала себя связанной. Это понимал и Готовцев.
После недолгого молчания она спросила:
— Как будем действовать?
— Как приказано, — ответил он. — Завтра вечером сведу вас туда, где вы нужны или кто вам нужен.
— Только завтра, и вечером? — удивилась Юля.
Готовцев развел руками и пояснил:
— Не подумайте, что это мой каприз. Мне строго наказано, как поступать. Утром ко мне придет товарищ Степан…
— Сюда?
— Нет, на вокзал. Я работаю в двух местах. Он придет и скажет, куда вас проводить.
Получалось не совсем так, как рассчитывала разведчица. Она тешила себя надеждой к утру выбраться из города окончательно вместе с драгоценными документами о «драконе», и такое долгое ожидание ее никак не устраивало. Она не могла держать Бакланова в неведении более суток. Там могут бог знает что подумать!
«Кто такой Степан? — рассуждала она про себя. — Во всяком случае это не Чернопятов. Того звать Григорий Афанасьевич. Его подпольная кличка «Комбат». И еще вопрос, кому меня передаст Степан? Возможно, что между ним и Чернопятовым стоит еще кто-то. Возможно, что Степан не знает Чернопятова так же, как не знает его и Готовцев. Тогда я не вырвусь из города и вечером. Это уж совсем плохо».
— О чем вы так задумались? — участливо спросил Готовцев. — Что вас беспокоит?
Туманова вздохнула, провела рукой по лицу.
— Я планировала иначе.
— Ничего не поделаешь! Если бы все зависело от меня…
«Конечно, он прав, — рассуждала Юля, — он поступает так, как ему приказано, но от этого не легче. Значит, надо немедленно покинуть город, пробраться в лес и информировать Бакланова. Завтра же вечером можно вернуться в город. Да в лесу и спокойнее, нежели здесь. Но вообще сложно…»
— Видите ли, — заметил Готовцев. — Город наш невелик. Тут каждый человек на счету, и это заставляет быть очень осторожным. Товарищ Степан правильно делает: если я сейчас поведу вас к нему, это всем покажется подозрительным. И мало ли что может случиться!…
