дорогуша Джеки, – сказала она. – Сделай милость – если и правда соберешься его искать, подожди, пока я умру.
Проигрыватель был новый, а звуки – старые: как всегда, Боб Дилан, только громче, чем обычно.
– Мама, ради бога, сделай потише! – взмолился Джек; она нажала не на ту кнопку, песня заиграла с начала.
– Сперва я умру, а потом можешь ехать искать его куда хочешь, – сказала Алиса, снова ткнув пультом в Джека.
– Я хочу знать, черт побери, что произошло на самом деле! Я тебя спрашивал про прошлое! Я совсем его не знаю, я даже не знаю, хочу ли искать его!
– Ну, если ты хочешь узнать ответ на этот вопрос, то в самом деле отправляйся его искать, – сказала мать и наконец повернула пульт в нужном направлении; стало потише, но все равно очень громко.
Из-за воплей Боба они не услышали, как звякнул колокольчик у входной двери. В салоне было тепло, даже жарко, однако сероликий посетитель – волосы до плеч, вылитый старый хиппи – все равно дрожал. На джинсовой куртке у него было нашито восходящее солнце, прямо над сердцем, на шее повязана красная бандана, точь-в-точь Ричард Харрис в роли ковбоя, одет в узкие черные джинсы, на ногах черно-фиолетовые ковбойские сапоги с рисунком американской гремучей змеи.
– Чаю не хотите? – спросила Алиса.
Тот, видимо, еще не отогрелся, поэтому просто кивнул и прошел на негнущихся ногах к дивану. Джек знал, что на самом деле это раздвижная кровать, Лесли ему говорила, что Алиса порой спит там (наверное, когда они ссорятся). Гость уселся на диван осторожно и с опаской, словно на необъезженного жеребца.
Боб тем временем ныл, что до смерти хочет какую-то девицу.
– Татуировки на всем теле? – спросила Алиса дрожащего ковбоя.
– Почти.
Татуировок пока не было видно, только дрожь его выдавала.
Гость как минимум лет на десять старше Уильяма, подумал Джек; и ему стало тоскливо – что, если в этот же миг где-то дрожит от холода его отец. У старого хиппи тряслись руки, он еле-еле сумел снять сапоги, Джек наклонился ему помочь; очень узкие – с сапогом стащил и носок. Стопа совершенно белая, но из-под брюк торчит череп длиннорогого быка: из пасти изливается огонь, языки лижут щиколотку.
Второй сапог ковбой снимать не стал, но Джек решил, что и другая нога тоже татуирована.
– У меня только здесь осталось пустое место, – сказал хиппи Алисе.
– А руки и лицо? – спросила она.
– Милочка, если я хочу, чтобы меня брали на человеческую работу, руки и лицо мне татуировать нельзя.
В соответствии со своей старинной привычкой Джек отключил сознание, вылил свой чай в раковину и медленно пошел к двери.
– Увидимся дома, мам, – тихо сказал он.
Впрочем, он знал, что разговор окончен; он ошибался в другом – спарринг, в отличие от разговора, продолжится.
– Ложитесь, устраивайтесь поудобнее, – сказала Алиса ковбою, даже не посмотрев на Джека.
Старый хиппи вытянулся на диване, она накрыла его одеялом.
Боб снова пел, что до смерти кого-то хочет, но даже сквозь его завывание Джек слышал, как стучат зубы у ковбоя.
– И Лесли с собой прихвати, – сказала мама, когда он уже стоял в дверях; она и не думала поворачиваться к нему лицом, ей куда интереснее хлопотать над новым клиентом. Прежде чем Джек закрыл дверь, до него донеслось: – Мне на все плевать теперь, Джек, если хочешь, можешь трахать ее!
Последние слова матери эхом звенели у Джека в ушах, пока он шел по Квин-стрит. Поймав такси, он отправился обратно во «Времена года» и снова заплатил за номер, чем чрезвычайно поразил портье. Джек ненавидел хаос, ему было неприятно, что сегодня его могли принять за неорганизованного человека, не знающего, что ему делать; между тем он составил четкий план.
Он поселится в гостевом крыле дома, который когда-то звал «особняком Оустлеров», в Форест-Хилле. Спать он будет в Эмминой спальне, она вызвала у него теплые чувства, особенно кровать. Здоровенный письменный стол он перенесет в комнату, служившую когда-то спальней ему самому, где его когда-то изнасиловала миссис Машаду; эта комната, пусть в ней Джек и лишился невинности, станет его кабинетом. Такой вот получится, как сказала бы Алиса, «комплект» (спальня, стол, умирающая мама и миссис Оустлер) – даже, можно сказать, «боекомплект», как нельзя лучше подходящий для завершения работы над Джековым (или Эмминым) сценарием по «Глотателю».
Сценарий, как было сказано, Джек вместе с заметками Эммы переписал от руки. Он возил его с собой. Ему нужно было всего ничего – еще бумаги и карандашей. Лесли тут же вызвалась купить необходимое и сразу же все исполнила – еще бы, кто, как не она, ветеран хождения по магазинам! Она даже купила ему новую настольную лампу.
Лесли была очень благодарна Джеку, что он не оставил ее наедине с Алисой, с ее сменами настроения и изменениями в личности.
Сначала ему было не по себе – он весь день оставался наедине с миссис Оустлер. Он боялся, что однажды она войдет голая к нему в комнату и на него накинется. Ведь мама не только разрешила ему спать с Лесли, она регулярно подзуживала ее переспать с Джеком, особенно когда та мыла посуду после ужина, Джек слушал музыку, а сама она лежала на диване.
– Лесли, почему бы тебе не переспать с Джеком сегодня ночью? – кричала Алиса на кухню.
– Мам, ради бога…
– Нет, Алиса, спасибо! – отзывалась из кухни миссис Оустлер.
– А ты попробуй, вдруг тебе понравится, – сказала Алиса как-то за ужином. – Ты не храпишь, Джек? С ним ты спокойно заснешь, Лесли, – не то что со мной. Всю ночь он не сможет, правда, Джек?
– Алиса, прекрати, пожалуйста! – возмутилась Лесли.
– Нет, это ты прекрати, сколько ты еще думаешь спать со мной? – рявкнула на нее Алиса. – Надеюсь, когда я впаду в кому,
