Я мог уйти на операцию со своими. С разведбатом или со взводом лейтенанта Наби Акрамова. Он уже в ту пору выделялся своей дерзостью и удачливостью. (О нем еще не раз вспомню.) Мог прокатиться неоднократно с вертолетчиками или, на худой конец, после «установления контроля» выехать в очередной вояж с боевым агитационно-пропагандистским отрядом. Но я выбрал десантников.
Стас Марзоев, не вдаваясь в подробности, обрисовал мне замысел действий десантников, а для дела был отряжен именно батальон майора Федора Кастрюлина, где Стас числился замполитом, а был, по сути, заместителем по боевым действиям!
– Почему мы бьем по хвостам? Связываемся с афганцами – уже утечка. Поднимаемся на вертолетах – курс определен. Видел дымки? Сигналят. Вышли на технике – за пять километров слышно. А вот смотри: вот сюда нас выбросят. Уйдем на глазах их разведки в пустыню, километров на пятнадцать. Оторвемся. Пересидим до ночи. А потом вот сюда. Дело только в скорости. Успеть до рассвета. И тогда либо они на острова уйдут, а это ловушка, либо к границе прижмутся, к реке, там их тоже можно достать. Как?
– Хорошо. А что, в этих кишлаках действительно есть «духи»?
– Афганцы клянутся, что есть. Они подойдут на технике вот сюда, когда мы свое дело закончим. И не будут мешать. А время мы им не указываем. Движение по нашему сигналу...
Я приступил к спешным сборам. Во-первых, пришлось маскироваться под десантника. Петлицы, эмблемы и «тельник» – полосатую майку мне любезно предоставил Стас. Командир хозвзвода из батальона Кастрюлина без особых сожалений выделил РД – ранец десантный – вещь очень толковую и просто необходимую. Все остальное у меня было свое. В том числе и хорошие, разношенные чешские ботинки. На обувь следовало обратить особое внимание, как я понял, «анабасис» обещал быть пешим.
Автомат, пистолет, четыре рожка (пятый пристегнут), две обоймы для «ПМ», две гранаты «РГД», граната «Ф-1», две ракеты сигнальные, дым красный, штык-нож – оружие и боеприпасы. Фотоаппарат, пять пленок, ножницы, блокнот, ручки шариковые, простой карандаш – это профессиональное.
Очки-консервы, кусок легкой прозрачной ткани, моточек парашютной стропы, нитки, иголки – этому жизнь научила.
Индивидуальная аптечка (плюс еще два тюбика промедола), индивидуальный перевязочный пакет, пузырек со спиртом (граммов 50), эластичный бинт и жгут, синтомициновая мазь – чем черт не шутит! И кусочек «черняшки» – опия-сырца, небольшой, с вишенку размером шарик...
Фляга, три банки каши, две банки тушенки, пачка галет. Голодным не останусь. У ребят еда, конечно, найдется, но на халяву идти неприлично. Еще пачку чая индийского (он продавался в «чекушках») и пачку сахара – это я отдам на первом же ночном привале, когда вскипятят чай.
Носки х/б – две пары, полотенце. Все.
Мне не нести мины, пулеметы, патроны. А с этим весом, думалось, не отстану от тренированной десантуры. Так оно и было, но я понимал, что в отличие от солдат иду налегке. Правда, им было по восемнадцать-девятнадцать, но кой черт войне разница, сколько тебе лет. Вышел в поле – живи как свинья! Но все же в тридцать один год я для них уже был «старый».
К вечеру выяснилось, что вертолетов не будет. Погода не позволяет. Но дело было не в погоде. Кислица внес ясность. В том районе, куда предполагалось десантироваться посадочным способом, недавно засекли зенитно-пулеметную установку. И решили не рисковать. Так было. (Иногда даже раненые погибали от потери крови, а вертолетам не давали «добро» на эвакуацию из штаба ВВС армии. Позывной – «Помпа», прошу запомнить. Это к тому, что в мемуарной литературе по Афгану описывается случай, когда командующий 40-й армией, спасая раненого зампотыла, с помощью весомых угроз и суровых посулов все же сумел вызвать вертолет в район боевых действий. Но ведь это был Борис Громов!) Наверное, с точки зрения военной это было правильно. Но в мозги советских людей был вбит миф о всемогуществе и всепогодности советской военной авиации. Реальный же подход усиливал шизоидность, и без того расцветающую на почве подобных войн, когда во всем мире – мир, а ты в окопном дерьме.
С рассвета на бронетранспортерах рота вышла по направлению к Чардаре и, проскочив еще километров пятнадцать по грунтовке, была высажена на краю уходящего к горизонту такыра – чешуйчатой глинистой пустыни. Это хорошо. По такыру легче идти, чем по песку.
Час движения, десять-пятнадцать минут отдыха. И так, в жару, около шести часов подряд. По карте мы прошли около двадцати километров. На деле гораздо больше. Слава богу, встретились на пути оплывшие глинобитные стены, заросли узловатых кустов, хоть какая-то тень. Марзоев решил пересидеть здесь до темноты.
– Стемнеет, сделаем «ход конем», вот сюда. Это еще километров шесть, – показал он на зеленую полоску на «двухкилометровке».
Расположились. Выставили посты. Хорошо, что я взял с собой кусок брезента. Это по примеру Стаса. На брезенте можно было растянуться, не боясь членистоногих обитателей пустыни. По секрету скажу, что я еще натер брезент куском свежей бараньей шкуры. В то, что овечий жиропот отгоняет фаланг и скорпионов, я верил. Видел сам, как оголодавшие за зиму овцы пожирают жуков вместе с травой, особенно во время весеннего окота.
Я считал лишним вникать в географию «анабасиса». Десантура завела, она же вытащит. Но все же глянул на карту. Мы находились на краю степи Чоли-абдан, между кишлаками Аскалон и Янгарык. Последний и был целью нашей операции. Отсюда, по утверждению наводчиков, душманы начинали свой путь к Пянджу. И там, где река Кундуз впадала в Пяндж, переправлялись на советскую сторону. Тогда это казалась нам верхом дерзости. Я думал, что «духи» просто отсиживаются на пянджских островах, заросших камышом. И лишь позже, через двенадцать лет, когда судьба заставила до последней черточки изучать карту этих мест, но уже со стороны Таджикистана, я понял: эти острова – выход в таджикский Эдем – заповедник Тигровая балка. Кто, сколько, что и зачем есть в этих зарослях – лучше вопросов не задавать. Тигровая балка всегда была в дымке тайны, и чужим там делать нечего. Разве что на бронетранспортерах да большой вооруженной компанией рыбы поглушить. И то с оглядкой. Не мелькнул ли за кустами чернобородый молодец... А рыба в этом месте – полутораметровые толстолобики и белые амуры – не редкость. Да и сомы-гиганты тоже. Последним было от чего жиреть. Если есть река, то ни к чему хоронить врага. Сам уплывет. (Но это я уже вспоминаю гражданскую войну в Таджикистане. Это двенадцать лет спустя.)
Ночь в пустыне накатывает сразу. Поэтому, только солнце село, Марзоев приказал развести пару свежих костерков и, когда блеснула первая звезда, дал команду скрытно начать выдвижение. Костерки могли отвлечь внимание «духовских» соглядатаев, если таковые были. А мы, пройдя на север еще три километра, вышли на грунтовую дорогу, пересекли ее, залегли вкруговую в какой-то широкой сухой канаве. Около часу ночи по дороге прошли две грузовые «Тойоты». Но еще когда издали послышался звук моторов, Марзоев предупредил: «Не трогать. Не вскрываться. Возможно, разведка».
– Далеко не уйдут. Сзади нас, у Аскалона, афганские сарбозы на дороге. Увидят, так повернут. Вот тут и нам можно начинать.
– Стас, да ведь у них свои дороги в степи.
– Нет. Перед нами река, сзади пустыня. Дорога здесь одна.
Он не ошибся. Разве что «духи» оказались тоже не лыком шиты. Они вернулись назад к рассвету, когда мы форсированным маршем подходили к крайним мазанкам Янгарыка. Вот тут нас ждал облом. Машины проскочили по дороге, афганцы, увидев нас, побросали свои тачки и кинулись в кишлак. Оружия у них не было. А мы уперлись в арык метра в три шириной. И пошли прыжки. Кто удачно, кто в воду, кто по колено в грязь. Это у кого какой вес был за плечами. Мне все же было полегче. Всю провизию я, не без умысла, сбросил в общий котел еще на привале. Этот закон был усвоен сразу – чем меньше веса, тем лучше.
– Форсирование водной преграды по воздуху, – съязвил Стас, видя, как из арыка, по колено в грязи, выбирается один из взводных.
За арыком – развалившийся дувал. Присели, огляделись. Как идти, как досматривать, вызывать подмогу в случае чего – все это было условлено заранее. Я присоединился к группе высокого, крепкого старшего лейтенанта. С ним было пять или шесть разведчиков. Накачанные, увешанные оружием.
Кишлак встретил нас тишиной. Такой, какая бывает только в глухих деревнях по утрам. Первым на нашем пути оказался весьма приличный по местным меркам дом, с высоким дувалом и двустворчатыми воротами. По вытоптанной земле, усеянной сухим конским и верблюжьим навозом у ворот, я понял, что мы вышли к постоялому двору (мехмонхоне) – сельской гостинице.
Прижались к дувалу по обеим сторонам ворот. Офицер-десантник кивнул одному из разведчиков, тот с силой ударил плечом в створку, отскочил. «Сезам» отворился. Никто и не думал оказывать нам сопротивление. Но случись тут резкий звук, мельтешение, поднялась бы пальба, полетели бы гранаты.
