— Спокойной ночи! — сказала я, глядя на маму.
— Спокойной ночи! — ответила она.
•
Наступил октябрь. Небо стало гораздо выше, наполнилось осенней синевой и прозрачностью.
Я шагаю вперёд наугад, разбивая ногами складки плиссированной юбки. Слушая Рода Стюарта. Род Стюарт — мой талисман-хранитель. Я потерпела поражение. Давно я так сильно не испытывала чувство тревоги.
Сегодня утром я говорила с Соко о переезде. Сегодня было чудесное ясное утро, настроение от этого было хорошее, и я решилась начать разговор.
— Думаю, уже пора подумать о новом месте…
Моим словам Соко абсолютно не удивилась и сухо спросила:
— Когда?
Она ела свой обычный завтрак: овсяная каша, яйцо и чай.
— На следующий год… — ответила я.
Я пила кофе из большой кружки и смотрела на дочку. Её профиль, маленький носик, мягкие губы и лоб, как две капли похожий на лоб её отца…
— Думаю, к весне… — я подпёрла подбородок рукой, и продолжала разглядывать профиль дочери.
— Куда?
На будущий год весной Соко пойдёт в среднюю школу[14].
— Ну… я сама ещё не знаю. Может, куда-нибудь поближе к морю? Соко, а ты где хотела бы жить?
— Да мне всё равно… — ответила дочь. Я видела, что настроение у неё сделалось просто ужасным.
— Ты хочешь ещё пожить в этом городе? — спросила я. — Тебе нравится Сакура?
— Мне всё равно…
Она взяла обеими руками чашку с хлопьями и допила из неё молоко.
— Соко, тебе жалко расставаться с друзьями? — Я попробовала разговорить её. Она — опять своё «мне всё равно»…
— Соко, ты же понимаешь, что друзья остаются друзьями, даже если разъезжаются…
Выражение её лица стало страшным. Она молчала в ответ.
Я поняла, что она подумала о Рикако. Эта девочка была лучшей подружкой Соко в Такахаги. Потом, когда мы переехали в Сакура, они долго переписывались. Но через некоторое время как-то само собой письма перестали приходить.
— Взять хотя бы твою Рикако, — рискнув, начала я, — Думаю, что она по-прежнему остаётся твоей лучшей подругой. По крайней мере, без сомнения, она была таковой.
Я лишь хотела объяснить Соко, что свершившиеся факты не могут исчезнуть, что мы именно поэтому ничего не теряем, что всё наше всегда остаётся с нами.
— Да знаю я всё это, — ответила дочь. — Но ведь это всё уже в «шкатулке», где хранится наше прошлое?
Её не удовлетворили мои доводы. Она продолжала:
— Почему у нас всё идёт в эту «шкатулку»? Почему нам надо постоянно переезжать? Что, здесь нельзя жить и ждать нашего папу?
— Я же тебе говорила, Соко. Мы с тобой как две вороны-путешественницы…
Я сама поняла, что мне не хватает веских аргументов. Глаза моей дочери спрашивали: «Почему мы должны быть воронами-путешественницами?» Она больше не хотела переезжать с места на место. Весь её облик говорил, что она против.
— Девочка моя, мне кажется, что, если мы привыкнем к одному месту, обживёмся в определённом городе, мы никогда не сможем встретиться с нашим папой, — мне ничего не оставалось делать, как сказать ей всю правду.
— Мама, ты что, на самом деле думаешь, что, если мы будем вот так ездить с места на место, мы сможем встретиться с папой?!
Её слова меня шокировали.
— Да. Конечно! — ответила я, но поняла, что дочь не верила в мою искренность.
— Почему ты думаешь, что мы с ним не увидимся? — продолжала она.
Я закурила сигарету. Мои пальцы дрожали.
— Я не знаю, — сказала я совсем тихо.
Соко, не в силах вынести этот разговор, всхлипывая, сказала:
— Прости, мама. — Она сама чуть не плакала. — Мама, прости, что я подумала, что мы с ним не увидимся…
В этот момент у меня в душе всё рухнуло. Если бы я попробовала сказать хоть слово, то тут же разревелась бы. Я потушила сигарету в пепельнице и сделала глоток кофе.
Интересно, как Он поступил бы в такой момент? Я прибавила громкости Роду Стюарту и решительно вышла из дома в надежде преодолеть свою беспомощность.
Мне захотелось посмотреть на воду, и я направилась к озеру Инба. Вода в речке, впадающей в озеро, блестела на солнце. На насыпи сидел с удочкой пожилой мужчина. Красные крылья ветряной мельницы сегодня тоже не вращались.
Я стояла посреди осеннего ветра.
«Ты что, думаешь, что сможешь прожить одна?» Я вспомнила слова матери. В то утро она стояла в коридоре, и в её словах слышались и упрёк, и желание меня остановить.
«Ты думаешь, что сможешь нормально прожить одна с ребёнком, без мужа?!» — звучали слова моей матери.
Моя мама… Она очень хорошо шила. Я вспомнила её лицо, большой рот. Она была поклонницей канадского пианиста Гленна Гульдта… Она всегда составляла отцу компанию, когда он выпивал за ужином, и пользовалась духами «Мицуко», когда куда-то шла. Моя мама… Мама, от которой я отказалась…
Когда я поняла, что беременна, я ни секунду не сомневалась. Я сразу поняла, что мой ребёнок — это третье сокровище, которое послано мне в жизни. Третье и самое дорогое…
«Мама, ну почему мы всё время переезжаем?» — спрашивала меня дочь.
Как мне лучше ответить на её вопрос? У кромки воды чувствовался холодный ветер, я потёрла руки.
«Ты на самом деле думаешь, что сможешь с Ним снова встретиться?» — у меня в голове звучали слова дочери.
Вода в озере застоялась. Озеро заросло водорослями, на поверхности — брошенные окурки. Вода тяжёлая, помутневшая, даже не колыхнётся, будто совершенно не зависит от ветреной погоды. Рядом с берегом — несколько выброшенных деревянных лодок. Наполовину сгнившие, наполовину разломанные, они выглядели как останки кораблекрушений…
Когда моя маленькая Соко научилась ходить, она постоянно старалась уцепиться за мои ноги. Где бы мы ни были.
Я вновь вспомнила ощущение теплоты её тела и прикосновение её крепких ручек, когда она, вцепившись, повисала на моей ноге.
Стоя на холодном ветру, я вспоминала то счастливое время.
Глава десятая
Дзуси. 2001 год
Когда мои родители познакомились, маме было 23, а папе 26. Мама рассказывала, что когда-то давно папа говорил ей так: если бы они познакомились в младших классах, то он бы не допустил, чтобы мама поранила плечо. Если бы познакомились в 8–9 классах, они бы вместе сбежали из дома куда-нибудь далеко. А если бы познакомились в старших классах, то он каждый день играл бы для неё на гитаре. Если бы они познакомились в университете, то и он, и она были бы сейчас совсем в другом месте…
Однако в реальной жизни всё сложилось совсем иначе. У мамы на плече остался шрам, полученный, когда она подралась. В средних классах она убегала из дома одна. В старших классах она красила волосы в ярко-розовый цвет «Коттон-канди» и каждый день ходила одна на дискотеку. В реальной жизни всё получилось совсем не так, поэтому сейчас мама живёт здесь.
Дзуси — очень зелёный город. Мама говорит, что когда идёшь по широкой улице, вдоль которой стоят большие дома и растёт много деревьев, город напоминает Беверли Хиллз.
Мы переехали сюда два месяца назад. А в прошлом месяце я пошла в среднюю школу[15]. Наша школа находится прямо возле синтоистского храма. На первом этаже нового огромного спортзала висят часы с кукушкой.
Когда я рассказала о них маме, она удивилась:
— Да?! Как интересно! Когда вы делаете упражнения, из часов выглядывает кукушка и сообщает, который час?
На самом деле всё не так. Часы с кукушкой висят в коридорчике, ведущем в спортзал, сразу над входной дверью. От самого зала их отделяет плотная дверь, поэтому во время урока часов не видно и не слышно. Можно даже забыть, что они есть. Но мне эти часы очень нравятся, и главное для меня именно это.
Накануне перед переездом из Сакура в Дзуси мы с мамой устроили «прощальный ужин» в нашей комнате, заставленной коробками со сложенными вещами. В нашей старой квартире с лоджией и примыкающим к ней садиком, в которой мы прожили два года.
У меня в школе был выпускной вечер, и поэтому не пришлось устраивать специальный классный час по случаю моего перехода в другую школу, как это бывало раньше. Несмотря на это, я всё-таки получила несколько открыток-записок на память от одноклассников. Пожилая женщина, которой мама преподавала игру на фортепиано, подарила мне на память красивый носовой платок. Не знаю, почему она мне его подарила, мы же с ней даже ни разу не виделись. Мама получила от неё в подарок сумку.
— Хороший был город, правда?.. — сказала мама за прощальным ужином. Она сказала об этом городе в прошедшем времени, уверенно, и на её лице не было ни малейшей тени колебания. Как всегда во время наших переездов. Мама никогда не сомневалась в том, стоит ли переезжать.
Незадолго до того, как всё решилось, мама сказала мне, что если я против, то можно и не переезжать, что можно ещё немного пожить в этом городе. Мне не понятно, что она имела в виду под словами «ещё немного»? Это сколько? Что бы случилось, если бы мы остались жить в Сакура? Зачем я ей ответила тогда, что согласна переезжать? Сама не понимаю… Для меня понятным остаётся только то, что «мы — вороны-путешественницы», и то, что мама глубоко уверена в том, что мы «плывём в божественной лодке».
