— Сегодня во сне видела твоего отца, — сказала мама. Иногда он ей снится.
— Ну, и что за сон? — спросила я, хотя знала, что она скажет в ответ.
Я насыпала в миску овсяных хлопьев и залила их молоком.
— Забыла… Но это был хороший сон…
Мама никогда не рассказывает мне свои сны. Она всегда говорит своё «Забыла…». Я не могу понять: на самом деле она сразу забывает свои сны или просто не хочет мне рассказывать. Каким бы ни было объяснение, результат один и тот же. Для моей мамы любой сон про папу всегда хороший. Какой бы сон ни был…
— Какая хорошая погода! — сказала мама, посмотрев в окно на улицу.
По утрам у мамы плохой цвет лица.
По правде говоря, я маме по-хорошему завидую. Когда я была маленькой, я несколько раз видела во сне папу, но это были детские размытые сны, от которых ничего не осталось… С тех пор мне не снятся сны об отце. Я думаю, что мама видит папу во сне, потому что он остался у неё в памяти, у неё много воспоминаний, связанных с ним. Когда она видит его во сне, то пусть хотя бы там, во сне, она имеет возможность с ним встретиться.
Затарахтела кофемашина: эспрессо готов. Я посолила яичницу, отрезала кусочек и принялась за еду.
•
Во сне я видела Его. Он смеялся. Необыкновенно красивое, улыбающееся лицо! Я никогда не встречала ни одного человека, у кого улыбка была бы прекрасней, чем у Него!
А какие у него глаза! Я думала так даже во сне… Высокий великолепный лоб…
Мы были где-то на природе, вокруг была тишина… На Его профиль падал солнечный свет.
Он подумал: «Мне пора идти…» Я поняла Его мысли. Он догадался, что я знаю, о чём Он подумал. Его глаза стали печальными… Мне тоже стало очень грустно. Никто из нас не произнёс ни слова, но я знала, что мы опять расстаёмся надолго…
— Мам, что там за свёрток? — спросила Соко, сидевшая за столом напротив меня. Она завтракала.
— Что? — переспросила я. Яичница, хлопья, чай, Соко в школьной форме… Обычная утренняя обстановка. Её вопрос вернул меня в утреннюю реальность.
— А, это — помада…
Я поднялась со стула и стала наливать кофе в чашку…
— Представляешь, — продолжала я, — там целых восемь штук. Причём все помады новых цветов. Это мне подарила Икута-сан.
Икута-сан — это одна из женщин, берущих у меня уроки фортепиано. У неё муж работает в косметической компании.
— Если тебе какая-нибудь понравилась, можешь взять себе. Я вряд ли буду ими краситься… — предложила я Соко.
Мой рассказ, похоже, не вызвал у дочки интереса, она только кивнула в ответ. Я продолжала:
— У этой Икута-сан пианино белое, фирмы YOUNG CHANG… Оно досталось ей от свекрови. — Я отпила кофе и закурила вторую сигарету. — Так вот, на этом пианино раньше играла её дочь. А теперь дочь уехала на учёбу в Канаду.
— А-а… — буркнула Соко и прихлебнула чай. — Она богатая, да?
— Видимо, да. У неё огромный дом. В прихожей висят настоящие картины, написанные маслом, а для уроков музыки есть специальная комната — звуконепроницаемая.
— Странно, — удивилась Соко. — Ты вроде бы спокойно относишься к чему-то новому, но при этом абсолютно не способна к этому новому привыкнуть.
Я наклонила голову набок.
То же самое обо мне говорил Момои. Я вспомнила его слова: «Ты не сближаешься с людьми. Не отталкиваешь окружающий мир, но и не идёшь на близкие отношения». По его мнению, это не является недостатком, но обрекает моих близких на одиночество.
— Ну, всё, я пошла! — Соко встала из-за стола.
Что она имела в виду? Отчего я не отказываюсь? К чему не могу привыкнуть? Что она думает обо мне? Соко, ничего не объяснив, пошла к умывальнику.
Вечером, когда я протирала окна в баре, подошла Сатико и сказала:
— Я, пожалуй, тоже подстригусь…
У Сатико длинные волосы. Она всегда просто зачёсывает их назад и собирает в хвостик.
— Смотрю на вас с Соко, у вас обеих одинаковые короткие стрижки… Мне тоже захотелось подстричься покороче.
Я не знала, что ей лучше посоветовать в ответ, поэтому просто улыбнулась. У этой супружеской пары — хозяев бара — нет детей.
— Соко идёт короткая стрижка. Хотя поначалу жалко было обрезать длинные волосы… Длинные — тоже красиво смотрятся. — Я нашлась, что сказать в ответ.
В «Хару» на подоконнике в эркере стоит интерьерная модель яхты очень причудливой формы и рядом лежит в качестве украшения маленькая восковая тыква.
— Так значит, вы с дочкой путешествуете из города в город… — сказала Сатико, — Это мне Соко рассказала. Говорит, что вы — «вороны-путешественницы».
Воздух за окном был прозрачно-голубой, на ветру колышутся подсохшие, ещё не пожелтевшие, но уже потерявшие цвет листья.
— Всё-таки короткие волосы создают ощущение свободы… — не унималась хозяйка.
Я ещё раз слегка улыбнулась ей в ответ.
Закрыв флакон со спреем для чистки стёкол, я положила его вместе с тряпками в маленькую корзину. Эту корзину убрала в шкаф с хозяйственным инструментом. В чистом оконном стекле отражалось темнеющее небо и только что зажжённые уличные фонари. Еле ощутимо пахло лимоном. Неожиданно невыносимая тоска пронзила меня.
— Я выйду ненадолго, — извинилась я перед Сатико и вышла на улицу.
Минут десять я просто шла. Крупными шагами решительно шагала вперёд. Вечерний воздух обдавал холодом. Шагая вперёд, я думала, что мир, в котором я живу, — по-прежнему мир, в котором есть ОН! Мой мир — это мир, изменившийся после встречи с НИМ! Поэтому что бы ни случилось, всё будет хорошо. Всё будет хорошо… Может, мои мысли разделяли мою жизнь, словно до рождества Христова и после… Рассуждая так, я снова призналась себе, что ОН — мой бог, мой ангел-хранитель.
Я вспомнила его слова: «Я обязательно буду тебя искать».
Я закурила и стала напевать мелодию из Рода Стюарта. Я закрыла глаза, и мне показалось, что Он обнял меня.
Глава двенадцатая
«Spring has come»
В синтоистском храме Хисаги соломенный канат симэнава[25] необычного оранжевого цвета, будто его покрасили цветками дикого сафлора[26]. Стоит, пройдя через тории[27], подняться по каменным ступеням, как сразу в глубине увидишь каменные статуи лисиц — инари[28]. Вдоль дорожки стоят в ряд красные флажки с длинными, но узкими полотнищами, на которых написаны ритуальные иероглифы. Засунув руки в карманы полупальто, я, прогуливаясь, обхожу весь храм. Сейчас — середина дня, и здесь совершенно нет людей.
Когда-то давно мы с Ним часто гуляли. Мы обходили пешком весь город. Нам обоим нравилось бродить пешком, и мы совершенно не чувствовали усталости. Мы могли пройти сколько угодно! Всегда взявшись за руки…
Тот район, где я тогда жила с Момои, мы с Ним прошли от края до края. Нам было всё равно, в какую сторону идти, лишь бы быть вместе. Вернее, нам некуда было идти, и мы просто бродили по городу.
— Прости, что мы вечно где-то ходим, — часто говорил мне Он. Конечно, я поворачивала голову в Его сторону, но не могла ничего сказать в ответ. Мы оба хорошо знали: когда наша прогулка закончится, каждый из нас должен будет возвратиться к себе домой.
Спускаясь по каменной лестнице храма, я продолжала думать о Нём. Я вспоминала Его лицо с двухдневной небритостью; Его нежный голос, когда Он пел мне песни; то, как Он слегка хмурил брови, когда курил; удивительное тепло, которое исходило от Его тела, когда Он лежал в кровати, заложив ногу за ногу… Серьёзность Его глаз, когда Он говорил, что мы всегда будем вместе…
Потом я подумала о Соко. О моей Соко, которая каждый день ходит в школу, надев школьную форму: белую блузку с синим жилетом и синюю юбку в складку… О моей выросшей дочке, которая мне уже говорит, что я должна более реалистично смотреть на вещи… Я не заметила, в какой именно момент, но она уже спрятала на дальнюю полку свои игрушки: розового медвежонка и Ари.
Однажды, когда мы с Ним вновь встретимся, я расскажу Ему, как выросла наша дочь. Интересно, что Он скажет в ответ?
Январский ветер свеж, он несёт сухое дыхание и мирный запах спального района. Школа, куда ходит Соко, находится прямо возле этого синтоистского храма.
•
Когда я вернулась из школы, мамы дома не было: она уехала на урок. Начиная с рождественских праздников «Хару» закрыт, и мама полностью отдаётся преподаванию музыки. Каждый год зимой в баре опускают жалюзи на окна и двери: хозяева закрывают «Хару» на долгие зимние каникулы, а сами уезжают куда-нибудь в путешествие на яхте. Мама сказала, что в этом году они поехали в Ментону[29]. У них довольно много денег.
— Доходов от нашего бара не хватит даже на то, чтобы заплатить за простой яхты на причале, — сказала как-то с улыбкой мама.
