экскурсоводом, купаясь в лучах заслуженного зазнайства. Она держалась так высокомерно, что у неё даже «уши спаниеля» затопорщились, оторвавшись от пуза.
— О, а вот это уже интересно, — подытожила увиденное Джей, таскавшаяся с Димой к вождю и с этой репликой устраиваясь на бревно во дворе, — быстро же они скооперировались.
Исчадье разврата жестом предложила ученику занять место в воображаемом партере возле себя и приготовилась к просмотру горячего триллера, предвкушая неординарное зрелище.
Дима послушно пристроился рядом, искоса поглядывая на чрезмерно довольную Суккубу и предчувствуя для себя как минимум паршивую трагедию с элементами ужаса. Но с жанром он не угадал. На суд почётного зрителя была представлена бессовестная низкопробная эротика, как-то сразу и без преамбулы перешедшая в откровенную порнуху.
Женщины, гостившие в его жилище, обнаружили хозяина быстро, не успел он даже как следует пристроить своё седалище на придомовом бревне. Началось представление весело. Разнокалиберные самки гурьбой кинулись в узкий проход на двор. Выражая нешуточную ненависть друг к другу, пихаясь локтями, пинаясь коленями, оттаскивая вылезающих вперёд конкуренток и даже кусаясь, каждая старалась оказаться на помосте первой. Парочка под натиском всеобщей давки упала на землю, и их без зазрения совести затоптали.
— Женщины живут эмоциями, — начала свой комментарий Джей, уподобляясь критику-искусствоведу, поясняющую дилетанту тонкости и нюансы той или иной сцены разыгрываемого на их глазах спектакля, — а если учесть, что у большинства ещё и ума нет, то эмоциями неконтролируемыми.
Выскочив из узкого прохода на простор, все как одна резко превратились в само обаяние и привлекательность. Гостевые особи женского пола принялись бессовестно расхаживать перед единственным зрителем, поглаживая себя по голым виляющим задницам и нежно теребя выставленные на показ молочные железы различных форм и габаритов. Диме даже стало как-то стыдно за их распущенное поведение, и он начал неосознанно отводить глаза в сторону.
— Если женщина принарядилась или принялась показательно демонстрировать фигуру, с элементами женской аутентичности — это безоговорочный признак, что она в своей милой головке считает себя неотразимой. В этом эфемерном состоянии любая самка уверена, что источник обольщения просто обязан пасть пред ней на колени, поражённый её ослепительной красотой и безмерной сексуальностью. И обязательно обидится, если тот, на кого направлено это воздействия, поведёт себя как-то иначе.
Дима: — Да пошли они в пим дырявый, — не поддержал зритель профессиональной рецензии потустороннего искусствоведа.
— Женщина ещё на заре человечества чётко осознала, что природная красота — вторична, первично — умение себя подать. На эффект природной красоты самец лишь способен заворожённо смотреть, а вот правильное умение себя подать вынуждает его действовать. В этом случае женщина исходит из простого правила: если сучка захочет, то кабель просто обязан заскочить.
Дима: — Фу! Стыдоба-то какая. Позорище.
— Это ещё цветочки, — захихикала Джей.
И, словно услышав её, самки обезьян устроили полное безобразие. Они, как по команде принялись показательно мастурбировать, предлагая себя наперебой прямо здесь и сейчас. И что любопытно, в этом бедламе не было однообразия. Наоборот, от обилия сценических образов глаза разбегались, потому что каждая творила это в меру своей испорченности. Кто стоя, кто лёжа прямо напротив него, задрав ноги. Кто на четвереньках, повернув к единственному зрителю задницу. И Дима сразу понял, что аморальность данного общества в своём бесстыдстве — просто зашкаливает!
Спасла его от неминуемой измены Аф. Она выскочила с пушистым веником в руках и, по-обезьяньи вереща, принялась «выметать» этот позорный мусор со двора поганой метлой. Сексуально озабоченные односелянки повизгивали в ответ, но драться с хозяйкой не кидались. Руки были заняты. Какие тут могут быть драки, когда оргазм впереди светил вот-вот.
Наконец Аф, видимо, тоже поняла бесполезность своих действий и решила возникшую проблему кардинальным образом. Она схватила распустившего слюни муженька, хлёстко врезав веником по его возбудившемуся хозяйству, отчего тому резко стало не до просмотра живой порнухи, и насильно уволокла в нору, загородив проход заборчиком, смастерённым Димой в качестве входной двери.
Для самца шоу закончилось, а вот гостьи, явно поймав кураж, расходиться и не подумали, продолжая свои непристойности до желанной эмоциональной разрядки. Только сладостно отстонав нестройным хором на всё поселение, труженицы Мельпомены успокоились, но двор всё равно не покинули, устроившись там на групповой пикник, где отдыхали после развратно показательных выступлений.
Дима, загнанный веником в дальний угол, сидел смирно, исподлобья поглядывая на разъярённую хозяйку. Та металась из угла в угол в состоянии озверения. Грозно порыкивая и негодующе попискивая, она рвала и метала, рвала и метала всё, что попадало ей под руки. Наказанный самец отчего-то подумал, что если и он сейчас попадёт ей под горячую руку, то и его порвёт, как листок для подтирания.
Джей за ним в нору не последовала, оставшись досматривать дворовое секс-шоу, и Дима несколько растерялся, не понимая, как себя вести в подобной ситуации. С одной стороны, он вроде бы как не виноват: в гости к себе не звал, глазки не строил, пикап не демонстрировал. Но с другой — грыз его какой-то червячок вины за случившееся. Он не понимал, в чём виноват, но вместе с тем винился.
Наконец, рыжий вспомнил, что ему следует обуздать себя и перестать управляться внешними обстоятельствами.
Дима: — Да, в конце концов, из конца в конец. Какого чёрта я тут раскисаю, — подумал он про себя вполне мужественно, — Я член с горы или не член под горой.
Решительно встал. Расправил обезьяньи плечи. Почесал хозяйство, высвобождая мошонку, зажатую ляжками, и с высоты приматного патриархата глянул на беснующуюся самку, потерявшую берега.
Удивительное дело, но, осознав силу своего мужицкого мяса и потного духа, от него исходящего, рыжий обезьян абсолютно по-другому взглянул на сожительницу и сложившуюся ситуацию. Её истеричная беспомощность даже возбудила самца, и он, не раздумывая, кинулся на Аф мириться прямо на пороге дома, где поймал.
Та как-то быстро перестала рычать, лишь продолжая повизгивать, но при этом явно поменяв тональность. Поотбивавшись от насильника несколько секунд, и то, похоже, только для порядка, почти сразу отдалась на милость победителя, посчитав подобный расклад событий вполне закономерным и её устраивающим.
Эмоционально негодующее возбуждение Аф моментально переросло в сексуальное, и она с такой страстью отдала супругу долг, что у Димы «крышу сорвало» от экспансивных ощущений, переполняющих его сознание и выплёскивающихся упругими струями, откуда положено. Они рычали и визжали, словно дикие обезьяны, а не одомашненные, то есть не проживающие в отдельной земляной квартире.
Примирение вышло классическим, по разумению Димы, и в высшей степени качественным, но вынырнувшая, как черт из табакерки Суккуба, непонятно, когда успевшая по-турецки устроиться сбоку от парочки, его в этом
