Сначала представил себя собакой, потом хозяином. Попробовал вообразить все в точных подробностях, как рекомендовалось в книжке: когда был собакой – представил на своей шкуре крупных блох, когда был хозяином, представил аллергию на собачью шерсть. Но ничего особенного я не почувствовал. И вообще ничего не почувствовал, спина немного зачесалась, и все дела. Фантазия у меня слабая, не то что у Костроминой. Возможно, мне надо было представить себя собакой Кузей, которую Костромина собиралась топить в канаве, и я тоже попробовал, правда, сил душевных совсем не осталось, и ничего не получилось и в этот раз.
Вкупе с психологическими и сугубо физическими методами авторы брошюры «Чувства для начинающих» советовали штудировать книги про любовь, ну, чтобы перенять повадки влюбленного человека и воплощать их в повседневности. В частности, рекомендовалось читать роман «Богиня с Килиманджаро» с комментариями.
У меня дома хранилось несколько книжек про любовь, я припас их для матери, но она их так и не прочитала, ни одну дальше двадцатой страницы. Это, кстати, было плюсом, если бы мать активнее увлеклась книжной культурой, мне бы для чтения не досталось ничего.
Нам трудно читать бумажные книги, мы не способны к любви и к мелкой работе. Поэтому у нас нет механических часов, вязаных носков, мы не клеим елочные игрушки и не подписываем открытки. Поэтому у нас такие проблемы с электроникой – мы не можем настроить роботов-изготовителей, а спаять электросхему сами мы тоже не в состоянии. Собственно, нет вообще никакой техники, которая требует точных скоординированных движений. А книги…
Я, прежде чем взять в руки букварь, больше месяца тренировался со специальной пластиковой книгой, которую ни порвать, ни сжечь, ни помять. И все равно три букваря разодрал. Только так. Страницы расползаются под пальцами, корешки отскакивают, краска стирается, переплеты, пусть и самые крепкие, расползаются, книжки получаются исключительно одноразовые. Поэтому с книжками у нас дружба сложно складывается. Но мы стараемся. Я стараюсь. Всегда помню, что читать надо, без чтения те искры, которые еще теплятся в душе, погаснут, исчезнут без следа.
«Богини» в моей коллекции не нашлось, поэтому я снял с полки первый попавшийся томик в оранжевой обложке, книжка называлась «Давний вечер в Парамарибо». В ней рассказывалось про какую-то Анжелику, которая отправилась в путешествие на круизном лайнере, потерпела катастрофу возле берегов Южной Америки и спаслась на шлюпке на дикий пляж. На этом диком пляже она встретила красавца, английского аристократа с длинными волосами, который обитал с детства в глухих и первозданных джунгляхи, жил охотой на крокодилов. Аристократ из зарослей очень понравился этой самой Анжелике с теплохода, и она в него стала понемногу влюбляться и воспламеняться душой, но тут из бескрайних прерий показался индейский вождь, меднолицый, мускулистый и благородный, он спас Анжелику от укуса тарантула.
Оба кандидата были хороши, а дальше почти пятьдесят с лишним страниц шли вздохи, взгляды, томления и метанья, во всем этом я ровно ничего не понял, поскольку совсем не представлял, как испытывать томление и что для этого следует предпринять.
Неожиданно книжка меня к.б. увлекла, вдруг стало интересно, чем там все закончится. Аристократа выберет эта Анжелика или вождя? Но этого я так и не узнал – за пять страниц до конца аристократ и индеец, вооружившись ритуальными томагавками, отправились к священному водопаду, чтобы выяснить, кто достоин Анжеличьего сердца. И все эти пять страниц они полосовали друг друга стальными крюками и пытались проломить противнику голову булавами, а в конце так и не проломили, поскольку, видимо, намечалось продолжение. Оба всего лишь рухнули в водопад, а Анжелика, страдая, смотрела сверху, кто выплывет. Я подумал, что в продолжении должен был обязательно появиться пират, ну, чтобы включиться в борьбу за сердце красавицы, я даже начал этого пирата представлять, но тут строгий голос сказал:
– Ты почему до сих пор тут сидишь?
Я обернулся и увидел свою Костромину в резиновом плаще и со свинцовым зонтиком. Неслышно пожаловала. Не доверяет. Правильно делает.
– Ты что, уснул на балконе? – к.б. сердито спросила Костромина. – Совсем дураком стал? Что это ты там читаешь? Опять про велосипеды? Я тебе велела про любовь изучать…
Костромина выхватила книжку, полистала, порвала страницу.
– Молодец, – сказала она. – Верной дорогой идешь. Читай-читай, это правильная литература. Вот у нас на соулбилдинге есть девочка, она прочитала уже двадцать книг про любовь.
– И что?
– Ничего пока, – ответила Костромина. – Надо как минимум сорок прочитать, тогда начнет получаться.
– Что начнет получаться? – уточнил я.
– Все.
Понятно. Костромина села рядом, раскрыла зонтик.
– Ты песню подобрал? – спросила она. – Или опять забыл?
– Да. То есть нет, не забыл, конечно, я послушал и переписал.
– Демонстрируй.
Я сунул Костроминой тетрадку, но она ее оттолкнула.
– Ты мне свои каракули не подсовывай, ты пой давай.
– Как?
– Как полагается. Пой лирическим голосом, и чтобы выражение лица обязательное было, а не кое-как.
Я спел. Как мог, но спел. С обязательным выражением лица, в некоторых местах руками двигал, чтобы украсить звучание. Костромина слушала, наклонив голову, внимала.
– Ты считаешь, это песня про любовь? – поинтересовалась Костромина после того, как я закончил исполнение.
– А что? – спросил я.
– Как это что? Ты, когда выписывал, слова не читал, что ли? В смысл не вникал? Там человек бубликом почти до смерти подавился, а ты говоришь про любовь.
– Он подавился от любви, – заметил я.
– От любви люди со скалы кидаются, а у тебя что? Сначала он бубликом подавился, потом с коня неудачно упал, а в конце и вовсе… Даже повторять неприлично.
Костромина к.б. засмущалась, поморщилась.
– Это песня про несчастную любовь, – объяснил я.
С этим аргументом Костромина неожиданно согласилась.
– Может, ты и прав, – сказала она. – Недостатки текста ты возместишь душевностью исполнения. Конечно, с этим у тебя не очень… Ну да ладно, все равно ведь ты ничего, кроме этого, не разучил.
Я кивнул.
– Хорошо, – согласилась Костромина. – Песня есть. А вот чем будешь аккомпанировать?
Про аккомпанемент я, между прочим, не забыл, просто подумал, что для этого нужна гитара, а где я найду гитару? Ни одна гитара нас тоже не выдерживает, а из железа гитар не придумано. Вроде бы есть из дюралюминия, однако и на такой гитаре надо учиться играть не один год и не у каждого получается – то струны рвутся, то пальцы отрываются. Но самая большая трудность – это, конечно, отсутствие слуха. Все мелодии приходится разучивать сугубо механистически, путем переставления пальцев. Наверное, я смог бы аккомпанировать себе на бубне, но бубна у меня тоже не было.
– Я это предусмотрела, – сказала Костромина. – У меня там внизу контрабас.
– Что? – не понял я.
– Контрабас. Это такая большая скрипка.
Костромина показала, насколько большая скрипка контрабас.
– Я не умею на контрабасе, – признался я.
– Все равно, – отмахнулась Костромина. – Это пока и не нужно, Света все равно не приехала. Так что ты всего лишь порепетируешь. Постоишь, подергаешь струны.
– Ладно. Перчатки кольчужные брать?
– Опять ты за свои кольчуги, Поленов, сколько можно? Для игры на контрабасе кольчуга не нужна. И вообще, тебе пора, уже почти двенадцать. Иди, время серенад, освободи балкон.
Я послушно освободил балкон и двинул к выходу. Спустился по винтовой чугунной лестнице с протертыми ступенями, увидел контрабас, он стоял, прислонившись к перилам, и был похож на Пушкина, да, именно так, на Пушкина, каким его рисуют в черно-белом цвете.
Я сковырнул ногтем замок и достал инструмент. Все равно в моих руках он выглядел хрупко, хотя ростом с ним мы были почти одинаковы, ну, разве что он чуть повыше и посолиднее.
Понюхал почему-то. Инструмент пах живыми недавними мышами, толстой пылью, стариками какими-то из позапрошлого века, нотами, то есть старой бумагой. Пальцами, видимо, тех, кто когда-то на этом инструменте играл, сотни пальцев, сотни рук, жизни, которые за этими руками.
Я закинул контрабас на плечо и выбрел на улицу, в туман и тьму. По футляру тут же застучали холодные капли, бум-бум, ритмичные и музыкальные, наверное. Перехватил поудобнее футляр, положил его на голову и направился в сторону холма. Наверное, я выглядел странно, с контрабасом на голове. Только вряд ли кто-то оценил бы это зрелище. Шагал под дождем, думал, не надо ли мне запеть уже сейчас? Слышал, некоторые поют, гуляя под дождем, вроде как раньше это было принято среди людей.
– Погоди, – почти сразу догнала меня Костромина. – Погоди, Поленов.
– Что? – я обернулся с контрабасом.
– Я провожу, – сказала Костромина. – А вдруг ты заблудишься?
