Как-то мы с Юрой зашли в начинающийся лес, поставили на пенёк бутылки и стали резать маринованные огурцы и колбасу. И Юра сказал: «Послушай. Не по сезону и в этом суть».
И согласившись, что суть важней, мы продолжали резать колбасу.
«Летел воробышек в трескучий мороз. Замерз, упал камнем во дворе. Шла мимо лошадь и вывалила на него кучу навоза».
Вокруг нас были одни молоденькие берёзы, и тоже, казалось, слушали нас. Мы подняли стаканчики.
– За что?
– За всё.
И понеслось.
«Так вот. Оттаял в тепле воробышек и зачирикал. Шла мимо кошка, услышала его и слопала. Отсюда мораль: не тот тебе враг, кто тебя с дерьмом смешал, а тот, кто из дерьма вытащил. И дополнительно генеральное: попал в дерьмо, не чирикай».
– Наливай.
Удел подпространства неудачников – наливать и анализировать. Но часто важное и серьезное незаметно с виду. Бродя по улочкам Мюнхена, я недоумевал, как в этих милых сказочных улочках семьдесят лет назад вызрело столь кошмарное политическое движение, изменившее сознание поколения. Долго оно будет ещё пугать, поражая жизненной устойчивостью, как поражают небоскрёбы на берегах бывших индейских поселений.
– Итак, резюмируем, – говорит Юра, – объединили свои усилия российский клоун и французский футболист. Но это видимость.
Юра смотрит на меня.
– Может быть, – добавляю я, – это – пара разведчиков и Мата Хари по совместительству. Ушкуйничают, предлагают демпинговые цены…
– Получается симбиоз. Голова…
– Голова не причём. В оборот запускается только тело. Понимаешь, стирать пыль – ежедневная забота хозяйки, но стёрли пыль с крыльев бабочки, и невозможно летать. Мы жертвы их невнимательности.
Пятно девятое
Прекрасно начинать новую жизнь. На этот раз мы летим в Париж в новом качестве. Со мной мой приятель или теперь как принято говорить – мой друг – Ваня Фурсов и Маша. Именно в такой компании мы уже побывали под Кёльном по немецкой программе, и с нами было множество людей. Теперь мы летим в Париж. Из неприятностей разве что время года – декабрь, а в плюсах – полная свобода и ограниченный круг лиц.
Наша крохотная гостиница Мон-Блан на левом, студенческом берегу Сены, рядом с площадью Сен-Мишель и Латинским кварталом, и поэтому дежурными на этажах – студенты, подрабатывающие в свободное время, с учебниками на дежурных столах.
Встречаемся мы с французами в кафе «Курящая собака», и на нашем столе – улитки в кипящем масле, многоэтажное сооружение с ракушками и улитками в битом льду, и мне подают для этого инструмент и наряжают в фартук.
Очень яркие впечатления, потому что первые. Затем мы, словно заколдованные, блуждаем по холодным улицам вокруг Сен-Жермен-де-Пре, затем скучные переговоры и мучения Маши: «Что купить? Ах, я просто не знаю, что купить? Как сделать выбор?»
Всё как-то призрачно, словно лазерная картинка и персонаж мечется среди пустоты и обилия. Его доводят до отчаяния трудности выбора и слышен писк: не выберу, не знаю, не могу… зато уже в следующие разы будет всё продумано. И одно ясно: её от этого теперь ни за что не оторвать. Во всяком случае для этого нужны силы титанические.
Паническим ужасом стали для Маши мои слова в последнее утро, фотографируясь на мосту за Нотр-Дам, что поездка мало дала для дела и похожа на туристское мероприятие. Я сказал как всегда вообще, а для неё, наверное, очень конкретно выглядело. Мол, Париж не место для стажёрок, где нужно много работать. Но она думала иначе, что это и есть её место и она прожить не сможет без него.
Ах, как всё изменилось. Наверху своя жизнь, внизу своя, со множеством правил и законов. Все с виду вежливы, исполнительны, скромны. Иногда небожители спускаются по верёвочной лестнице и для них затевается шоу. Были случаи, когда честолюбие пускалось в ход. Давался старт, и все начинали карабкаться, каждый своим способом. Общество рассыпалось, карабкались и по головам и в ход шла оголтелая политика «дал-взял».
В поездке одно стало очевидным: джин выпущен на свободу. Покинув тесный объём, он растекался вокруг вязкой средой. Ему нужны были ходы, чтобы проникнуть в окружающий мир. Не имея ключей и не зная языков, он не тратил время на тонкости общения. Всё образуется, желание меняет окружающий мир, только оно должно быть демоническим.
Совсем недавно по дороге с работы шеф долго жаловался на несправедливость, что он устал искать клады для беспечных людей, что в этой жизни не ценят первооткрывателей и нужен ледокол, за которым двигаться спокойней. Мы не могли тогда толком объясниться, мы говорили с ним на разных языках.
Последним нашим неформальным общением стал эпизод с привезённой французской водкой. На бутылке красовалось, как водится «Eau-de-vie» – «Вода жизни». Название шефу очень понравилось, и он его неустанно повторял, хотя вслед пошли и отечественные бутылки, а вся липнущая публика вторила ему, но ещё вела себя достаточно скромно.
Теперь всё совершалось откровенно. По утрам в служебную машину загружалась служебная команда, отправляясь куда? Строить шефов загородный дом. Наступила пора безбрежного хапанья. Хапнуть больше и распорядиться, чтобы как в сказке сварить суп из топора. Новоиспечённые купцы совершали тогда невиданные обороты. Стоимость земли возросла и со временем стала недосягаемой. Прозевавшие пытались прорваться вырваться вперёд.
Может, это – обычное в истории. Судьба солидных состояний зиждется на том, что кто-то кем-то когда-то пренебрёг, переступил, пошёл по головам, хотя до этого считалось честным подниматься дружно и ровно. (Один народ, одна судьба. Как тесто в опаре.) Теперь всё можно. (Мы идём капиталистическим путём.) Но рост замедлится и исчезнет порыв, а преступники – люди отчаянной отваги и победителей не судят, некому судить и о начале забывают. Дело-то сделано, а если не понял, сам дурак и кусай теперь собственные локти.
Помню, поразили меня тогда события. Я – человек команды, и мои усилия всегда на общую пользу, а в тот раз меня выделили, обстригли словно паршивую овцу и противопоставили. Ужасно видеть и чувствовать и не понимать – почему? Доступно стало потом: две крысы снюхались, старая и молодая, нашли в себе общее, объединяющее, нашли без слов. Бескомпромиссность есть в их, крысьих договорённостях, и горе тем, на кого они направлены.
Сыграла роль и моя слабость, убеждение, что я не вправе пользоваться привилегиями. Воспитан не так. А если пользовался, то чувствовал в этом свою вину и готов был пострадать по-христиански и поделиться, другим пользователям уступить. Но уступил, то как бы упал с корабля, кричи потом в кильватерном следе, захлёбываясь на потеху акулам. А корабли случайно не останавливаются, вперёд смотрящие смотрят вперёд. И кем ты на судне? Пассажиром? Вот и веди себя по пассажирским правилам. Море тебе показалось по колено? Наблюдай теперь в смертельном ужасе как уходит корабль.
Мы с Юрой потом разбирали ситуацию. Крысы снюхались. Берегись. Они поведут тотальную войну на уничтожение.
– Порождение средневековья.
– Нет, много раньше. Вспомни Семирамиду. Безвестная царская наложница упросила блаженствующего царя-любовника подарить ей три дня правления, как блюдо, таящее невиданную остроту. А получив власть, распорядилась казнить царя, и долго правила страной, и все о прошлом стали забывать, и ей приписывались даже чужие деяния. Одно из них – прекрасное чудо света – сады Навуходоносора.
Предчувствия бесполезны. События независимы от них. Осталось в памяти проходное мероприятие: пресс-конференция в гостинице «Космос». Все собрались и ждут шефа и Таисию. Они появились. Церемонно целуются в обе щеки, и это выглядит обезьянничаем, так целуются иностранцы. Хотя на свете всё относительно, и когда-то в прошлом веке именно иностранцев в России удивляло «неприятное обыкновение целоваться в обе щеки».
Тут же крутится Сонька, уже штатный сотрудник еженедельника «Полный вперёд». Начинала она с простого: облила грязью первую космонавтку, описав её незадачливый полёт. Как избрали её – «нужно ткачиху послать», как рвало её и клонило в сон в полёте, и так далее, и тому подобное на потеху вкусам обывателя, в стиле журнала «Полный вперёд». Вот такой она выбрала путь. Сонька в ином для нас, параллельном мире, куда ведут иные лестницы, другие ковры-дорожки. Такие лестницы вовсе не для толпы. Толпу остановят у входа. Толпа поворчит, пошумит внизу. Толпа для фона. А те, что выбились, ищут точечных соприкосновений с сильными мира сего. И всё оказывается к месту: и скромность, и привлекательность лица и фигуры, старательность и работоспособность. Всё.
– Ну, как дела, Соня?
Она делится. Она закончила жить начерно и начинает новую жизнь. В этой жизни основным правилом станет золотая политика «дал-взял», мудрая, простая как жизнь. Впрочем, с ней нужно поосторожней теперь, ведь практическим итогом дня может стать её скандальный репортаж.
